Литмир - Электронная Библиотека

И по необычно-покорному ее тону Коля понял, что дело действительно серьезное, и, не откладывая, повез жену на консультацию в психоневрологический диспансер на улицу Тулупную, где и оставил ее лечиться аж на полтора месяца, а сам на радостях все эти полтора месяца беспробудно пил.

Но не тут конец истории.

Старуха ведь не только гуляла, но вынуждена была и питаться, то есть ходить в те же магазины. Но без старика она почему-то стала блуждать, забывать, где ее дом, поэтому носила с собой бумажку с адресом, то и дело приводили ее сердобольные люди, но бывало, что не в тот же день, а на следующий; где уж она проводила ночь — неизвестно.

А однажды не было ее два дня, три, — и неделя прошла, а ее что-то не видно.

Совсем пропала старуха, заблудилась вконец — или в дом престарелых ее определили.

Квартира, следовательно, освобождается. К домоуправу стали ежедневно приходить с заявлениями, просьбами и интимными разговорами под бутылку коньяка. Но тот говорил, что такие дела делаются в надлежащем порядке и по закону.

Так прошло месяца три или четыре.

Сведений о старухе не было.

Если б умерла в своей квартире — запах был бы.

Но факт остается фактом: старухи нет, а квартира пустует. И домоуправ, имевший на нее свои особенные виды, решился: не привлекая милиции и общественности, с одним только доверенным техником они аккуратно — вечерком — вскрыли дверь. Квартира была пуста. Домоуправ заглянул на кухню, в комнату, в шкафы, оставался санузел. Но тот оказался закрыт изнутри, пришлось тоже взламывать.

Они распахнули дверь — и тут же оба упали в обморок от страшного запаха.

Старуха, помня опыт со смертью мужа и желая почему-то умереть тайно и в одиночестве, закрылась в ванной, постелила там себе перину, поставила кружку для воды — и больше ничего не было. Дверные же щели, вентиляционное отверстие и окошко в кухню она проклеила многократными слоями скотча, предварительно замазав чем-то вроде алебастра, создав тем самым воздухонепроницаемое помещение — и умерла, наверно, не от голода, а от удушья…

* * *

И я, и Надежда, и Настя старались расшевелить Виталия, но он молчал, остаток дня и весь вечер смотрел телевизор.

Я постелил ему в своей комнате на раскладушке.

— Сам на ней спи, — сказал он. — Хватит, я дома наспался. Я на раскладушке, а они на постели.

— Разве у тебя своей кровати не было?

— С мамой спал. А Влад приедет, меня на раскладушку, а они хулиганят всю ночь, спать не дают.

— То есть как хулиганят? Впрочем, это неважно…

— Сам знаешь, как хулиганят. Ты не мужик, что ли, не взрослый, что ли? У тебя баба есть?

— Надо говорить: женщина.

— А какая разница?

— Потом объясню. Давай спать.

Я постелил ему на своем раскладном кресле, сам лег на раскладушке, не надеясь уснуть: от усталости, от душевного перенапряжения, которое было у меня и в этот день, и во все предыдущие дни.

Но, как ни странно, сразу провалился в сон и — сразу же проснулся. Взглянул на часы, поднеся их к глазам: начало третьего.

Виталий не спал. Одетый, он сидел на постели, поджав под себя ноги и таращил глаза в темноту.

— Что, на новом месте не можешь уснуть? Бывает, — сказал я.

— Домой хочу. Мать, наверно, приехала уже.

— Она только уехала. Она сейчас в поезде скорее всего. Значит, пока приедет, пока там… Несколько дней пройдет, это уж обязательно.

— Будто с поезда сойти нельзя? Станцию проехал — и сошел, и обратно. Дома она. Хочу домой.

— Давай подождем до утра.

— Не буду. Тебе истерику надо? Я устрою.

— Ты не по годам развит, — заметил я. — Полагаю, твоя мама не стеснялась при тебе говорить разные слова… Ну, и вообще, не стеснялась.

— А чего стесняться, все свои. Поехали, я кому говорю! А то пешком пойду. Я дорогу знаю.

— Пешком тебе нельзя идти. А ехать можно и утром. Сейчас половина третьего почти. Дай мне поспать всего три часика, рано утром встанем — и вперед. На моторе.

— Мотор и ночью можно поймать. Поехали. Заорать? А-а! — коротко крикнул он, пробуя голос и показывая мне, что не шутит.

— Ладно. Обойдемся без истерик.

Я разбудил Надежду, объяснил ей положение.

— У ребенка травма психическая, — сказала она. — Придется первое время ему потакать, а то срыв будет. Сколько хлопот я тебе доставила!

— Не говори ерунды. Я думаю, мне придется там некоторое время пожить. Ничего страшного.

— А если она не вернется?

— Ну, и не вернется. Даже лучше.

— Как сказать…

Мы ехали на «моторе», Виталий угрюмо смотрел в окно, а я думал, что истерики, пожалуй, все-таки не миновать — когда он войдет в пустой дом.

Но, пока я открывал дверь, путаясь в ключах, он стоял спокойно, без нетерпения и ожидания — и не бросился в квартиру, как можно было бы ожидать. Он прошел сразу в комнату, аккуратно разделся, повесив брючишки свои и футболку на спинку стула, снял и свернул — тоже аккуратно — покрывало, лег, поерзал и сказал вежливо:

— Спокойной ночи.

И тут же заснул.

А мне не спалось.

Я сидел на кухне, пил чай и занимался делом глупым и бессмысленным: продолжал отвечать на вопросы анкеты, которую прихватил с собой. Впрочем, почему я упорно называю этот тест анкетой, а утверждения его — вопросами? Вопрос — мягче. Он по сути своей предполагает и допускает — и да, и нет. Утверждение же — и это составители, конечно, учитывали, как-никак профессиональные ведь психологи! — утверждение пугающе категорично, оно призвано ошеломить, припереть к стенке, оно — подозревает! Оно — провоцирует! Оно — обвиняет!

Почему я раньше не думал об этом?..

134. КОГДА ВЫ ЧТО-НИБУДЬ ДЕЛАЕТЕ, ТО ЧАСТО ЗАМЕЧАЕТЕ, ЧТО У ВАС ДРОЖАТ РУКИ.

Неверно.

Но я же теперь отвечаю только для себя! И даже не отвечаю — вопросов ведь нет — а соглашаюсь с утверждениями или опровергаю их! Я защищаюсь! Я ищу истину! Тем не менее, руки у меня не дрожат. Вот, вытягиваю руки, растопыриваю пальцы.

Дрожат. То есть слегка подрагивают. От переутомления. Но чтобы «часто» — нет. Неверно.

135. НЕРЕДКО У ВАС БЫВАЮТ ГОЛОВОКРУЖЕНИЯ.

Бывают, но редко.

Неверно.

137. У ВАС БЫВАЛО КРОВОХАРКАНЬЕ ИЛИ РВОТА КРОВЬЮ.

Неверно.

138. ОБЫЧНО ВЫ СЧИТАЕТЕ, ЧТО ЖИВЕТЕ НЕ НАПРАСНО.

Обычно я никак не считаю, а просто живу. Всякий, кто не кончает с собой, считает, что живет не напрасно. Пусть он при этом осмысленно никак не считает — подобно мне.

Верно.

139… 140… 141…

142. КОГДА ВОКРУГ НИКОГО НЕТ, ВЫ СЛЫШИТЕ СТРАННЫЕ ВЕЩИ.

Неверно.

143. ВЫ СЧИТАЕТЕ СЕБЯ ОБРЕЧЕННЫМ ЧЕЛОВЕКОМ.

Мы все обречены.

144. ВРЕМЕНАМИ ВЫ ТАК ХОРОШО СЛЫШИТЕ, ЧТО ЭТО ВАМ МЕШАЕТ.

И гад морских подводный ход. И горной — чего-то, не помню — розы? — прозябанье.

145. ВАША СУДЬБА НИКОГО ОСОБЕННО НЕ ИНТЕРЕСУЕТ.

Особенно никого не интересует ничья судьба. Обо мне всплакнет Надежда. Все остальное население Земли не заметит.

146. ВЫ ВИДИТЕ ПРЕДМЕТЫ, ЖИВОТНЫХ ИЛИ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫХ НИКТО НЕ ВИДИТ.

Мы все видим одно и то же, но видим — разное. Меня давно осенила мысль, что красным, зеленым, синим называют цвета люди, видящие каждый свое. Просто с детства он знает — этот цвет: красный. Но, если бы была возможность проникнуть в его мозговое зрение, может быть, мы бы увидели, что красное для него то же, что для другого синее — и наоборот!

147 — Верно.

148 — Неверно.

149 — Верно.

150 — Неверно.

153..

155..

Я бросил отвечать — потому что поймал себя на том, что, отвечая, вроде бы, для себя, на самом деле продолжаю отвечать для кого-то другого.

Я стал просто читать и перечитывать этот тест, эту анкету, с начала и до конца — и в обратном порядке, несколько раз — мне даже стало казаться, что я выучил ее уже наизусть и мог бы отвечать на экзамене, если б кому-то вздумалось устроить такой экзамен. «Каялов, будьте любезны, утверждение номер семнадцать!» Вытянувшись и браво щелкнув каблуками:

52
{"b":"539100","o":1}