Базаров неоднократно отмечал и то, что «Вилли» давал документы с неверной подписью. Так, из газет было известно, что один американский дипломат был переведен из Парижа в Дамаск, но «Вилли» еще долго давал материалы за его подписью из Парижа. Объяснения «Лео» по этому поводу были неубедительными.

Изыскивая пути для прямого выхода на «Вилли» и «Даниеля», Базаров перенес встречи с «Лео» в Вашингтон. Это легендировалось тем, что у Базарова появилась самостоятельная группа в Вашингтоне, где он вынужден проводить большую часть времени. Связь с «Лео» в Нью-Йорке осталась за Ахмеровым. «Лео» был очень взволнован этим обстоятельством, однако возразить против такого варианта связи не мог и, по выражению Базарова, пытался делать «хорошую мину при плохой игре». Вскоре после этого «Лео» сообщил, что в госдепартаменте ведется широкий поиск лиц, подозреваемых в шпионаже. В связи с этим «Вилли» и «Даниель» якобы потребовали проведения встреч вне Вашингтона — первый в Балтиморе, а второй в Филадельфии. Базаров с явным сарказмом отмечал: «Чем больше «Лео» проваливается передо мной и сам понимает это, тем больше небо и земля ополчаются в Вашингтоне против всех, кто занимается нашей работой, и, видимо, недалек тот день, когда, по выдумке «Лео», все работники госдепартамента превратятся в детективов». Наблюдение Базарова за «Лео» в Вашингтоне показало, что, когда, по его словам, он метался между Балтимором и Филадельфией, получая материалы от «Вилли» и «Даниеля», он просто прилетал в Вашингтон из Нью-Йорка на самолете.

В ходе наблюдения за госдепартаментом не было зафиксировано никаких признаков усиления внутренней слежки за его сотрудниками. Режим в госдепартаменте был действительно строгий, но примерно половина сотрудников могла беспрепятственно выносить служебные документы под предлогом работы над ними дома. Что касается «Вилли», то его режим и степень загрузки практически совершенно исключали возможность тайной переписки материалов на работе, а затем их перепечатки на машинке дома. Организация служебного дня «Вилли» и его осторожность противоречили версии «Лео» о том, что тот носит ему перепечатанные материалы в гостиницу и может выезжать в другие города для встреч с ним. Вскоре после переноса встреч в Вашингтон Базаров сообщил, что «Лео» окончательно запутался в том, что из передаваемых им материалов поступает от «Вилли», а что от «Даниеля».

В марте 1936 года после трехмесячных оттяжек и проволочек «Лео» наконец организовал Базарову встречу с «Даниелем» в Нью-Йорке. В своем отчете Базаров отмечал, что «Лео» пошел на этот шаг лишь после того, как была достигнута договоренность, какие вопросы могут быть затронуты в ходе беседы, а какие нет.

В ходе этой встречи «Лео» сильно волновался, особую заботу проявил о том, не подсажены ли в ресторане «посторонние» люди. Базаров пришел к заключению, что «Лео» беспокоили не полицейские агенты, а возможные помощники советского резидента. Внешне «Даниель» был типичным американцем англосаксонского происхождения, худощавым шатеном среднего роста. На первых порах держался смущенно и боязливо, без всякого апломба, все время оглядывался, до шепота понижал голос, в целом производил впечатление мелкого чиновника.

После разговора на общие темы Базаров стал расспрашивать «Да-ниеля» о его служебных обязанностях, структуре отдела, обстановке на работе, высказал общую оценку полученных материалов, обозначил, что нас интересует, а что нет. «Лео» не мешал беседе и даже помогал уточнять некоторые моменты. «Даниель» рассказал, что он руководит работой стенографического бюро. У него работают 8 стенографисток, которые привлекаются для записи бесед руководящих сотрудников госдепартамента с иностранными послами. Работает он в кабинете с двумя другими сотрудниками. Материалы для нас он готовит, переписывая наспех расшифрованные копии стенограмм, когда они находятся у пего на корректуре, а затем перепечатывает свои записи дома на машинке. После того как обработанная запись сдается заинтересованному лицу, «Даниель» больше возвратиться к ней не может. По словам «Даниеля», вся работа, независимо от степени ее готовности, собирается у исполнителей и в 3.30 дня запирается в шкафы. Работа в вечернее время исключается.

В разговоре выяснилось, что «Даниель» знал в общих чертах круг вопросов, которые затрагивались в поступавших якобы от него материалах, но по существу политических проблем был информирован слабо. Обнаружилось сильное пристрастие «Даниеля» к спиртному, он заказывал один коктейль за другим. Заметно опьянев, он стал называть вещи своими именами. Вслух рассуждал о том, какая шпиономания царит в госдепартаменте, что особенно все боятся немецкого шпионажа и, по его мнению, его могли принимать за немецкого шпиона. Несмотря на ряд настораживающих моментов, у Базарова, однако, не возникло подозрения, что перед встречей «Лео» и «Даниель» сговорились между собой.

Центр в полной мере разделял сомнения Базарова в отношении подысточников «Лео» и хорошо понимал трудности, с которыми сталкивалась резидентура в ходе его проверки. Руководство разведки в октябре 1936 года сообщило резиденту:

«Подтверждаем свое решение о том, что впредь до внесения ясности в отношения с «Лео» работу с ним следует продолжать, несмотря на его недостатки и двурушничество… Материалы «Вилли» и «Даниеля» в том виде, в котором Вы их даете, безусловно, представляют большой интерес. Ввиду этого просим пока снять вопрос о разрыве и строить работу резидентуры на изыскании прямых подходов к агентуре».

В ноябре 1936 года Базарову удалось установить по американским справочникам, что «Даниель» не располагал доступом к тем документам, которые передавал, поскольку работал в финансовой части госдепартамента.

В том же справочнике имелась фотография «Вилли» и его адрес. Проведенная «установка» показала, что в этом доме жил мужчина, внешность которого не имела ничего общего с внешностью человека, который ранее по настоянию Базарова был показан ему как «Вилли».

В начале 1937 года, учитывая накопившиеся сведения о нечестности «Лео» практически во всем, что касалось работы с его подысточниками, Базаров пришел к выводу о необходимости предъявления «Лео» ультиматума в виде категорического требования о личной встрече с «Вилли».

«Лео» жил на Манхэттене и занимал два этажа в четырехэтажном доме. Окна его квартиры выходили на улицу. Для наблюдения за «Лео» резидентуре удалось снять две квартиры в доме напротив, откуда хорошо просматривалось все, что происходило в квартире «Лео».

В середине февраля 1937 года, накануне очередной встречи, за «Лео» было установлено круглосуточное наблюдение, которое велось в течение 60 часов. Выяснилось, что, вопреки утверждениям «Лео», он в этот период в Вашингтон не ездил. За время наблюдения он выходил из дома только один раз на 4 часа. Три ночи напролет в его кабинете шла работа, в которой участвовали все члены семьи, причем жена и сын «Лео» попеременно печатали что-то на машинке. При передаче нам материалов «Лео» повторил обычную ложь о своей поездке в Вашингтон и встречах с источниками.

Наружное наблюдение было возобновлено в конце марта, накануне новой встречи, и дало те же результаты.

По данным наблюдения Центр сделал предварительный вывод о том, что «Лео» является необыкновенно талантливым компилятором. Использование сведений из открытых источников, выуживание из них новых данных, их анализ и обобщение нередко дают поразительные результаты. Многие разведки не пренебрегают этим методом. Но подобная работа считается лишь дополнением к основной — агентурно-оперативной. Работу с «Лео» можно было бы продолжить, но, конечно, на других условиях.

По мнению же резидентуры, эрудиция «Лео» была не настолько высока, чтобы он мог самостоятельно фабриковать весь материал от начала и до конца. Он, видимо, располагал какой-то документальной информацией, но дорабатывал ее. Все это требовалось выяснить, прежде чем принимать окончательное решение.

После настойчивых требований резидентуры в феврале 1937 года «Лео» наконец согласился организовать встречу Ахмерова с «Вилли». К встрече Ахмеров тщательно подготовился, разработал тактику ее проведения, вопросы, которые позволили бы выяснить действительное лицо «Вилли».