— Ну, девочки нередко так делают, — сказала она, хлопая ресницами. — В этом возрасте они творят много глупостей.

— Конечно. Но почему с Билли? Мне он не кажется подходящей парой для вашей дочери, даже когда она была подростком. И почему в Калифорнию? Если вдуматься, не служил ли Билли единственным подспорьем, которое она могла придумать, чтобы убежать как можно дальше от дома? Я считаю, что бегство в Калифорнию было для Алексы… простите, Элизабет гораздо важнее, чем замужество с Билли. Возможно, ей не хватало храбрости сделать это в одиночку, когда она решилась уехать. А вы хотели, чтоб она уехала, правда? Вы сами это сказали. Почему?

— Я хотела, чтоб она добилась лучшего. Чтоб не торчала в маленьком городишке, как я.

— Я не верю, чтобы это было причиной. Точнее, единственной причиной.

Лицо миссис Уолден, казалось, постарело на сто лет. Он знал, что это лишь игра воображения, но на месте привлекательной, ухоженной дамы вдруг появилась перепуганная старуха.

— Вы говорили с шерифом Плассом! Или наслушались сплетен от Барта Гримма. Ведь так? Я не желаю, чтоб вы копались в наших делах!

— Послушайте, миссис Уолден. Ваша дочь предъявляет претензии на одно из крупнейших состояний Америки. Что бы вы ни скрывали, это так или иначе всплывет. Признаюсь, я представляю семью, но мне нравится Алекса, и я не хочу причинять ей вреда. Лучше для нее, с моей точки зрения, заключить сделку. Худшее — бесконечные баталии в судах, особенно, если ей есть, что скрывать. Вам не нравится, что я задаю вопросы? Могу вас понять. Но вам понравится гораздо меньше, если начнется процесс, и здесь появится какая-нибудь судебная суперзвезда, вместе с компанией следователей, размахивающих повестками и требующих залога.

Миссис Уолден, казалось, уставилась в какую-то точку над головой и совсем его не видела. Может, она смотрит на место, где ее муж убил себя? — подумал Букер. Но он не мог напрямую коснуться этой темы — что, наверное, объясняло, почему он сам никогда не выступал в суде. Рой Грутман, или Эдвард Беннет Вильямс, или Барри Злотник спросили бы ее в лоб, и послали бы к черту ее чувства. Ему было стыдно за себя, но он должен был знать, что здесь случилось, не ради Роберта, но ради себя самого и Алексы, уверял он себя.

— Они были близки? — прошептал он. — Лиз и ее отец?

Она кивнула, закрыв глаза, словно боялась что-то увидеть.

— Слишком близки?

Она пожала плечами.

— Он не мог с этим справиться.

Не торопись, — сказал себе Букер, преисполняясь самоотвращения.

— Конечно, не мог, — мягко произнес он. — А вы не говорили с кем-нибудь, кто мог бы помочь? Не искали совета?

— Он был не из тех людей, с кем можно было поговорить о чем-то подобном.

— Поэтому она решила покончить с проблемой с помощью бегства? С Билли? А отец вернул ее назад?

— Я молилась, чтоб она достигла Калифорнии. О Билли я особо не задумывалась, но за это я молилась.

— И что случилось после того, как она вернулась, миссис Уолден?

Он задал вопрос мягко, и немедленно осознал, что это была ошибка. Рой Кон, например, выкрикнул бы его, тщательно рассчитав момент, когда из свидетеля можно выжать правду, но Букер этого сделать не сумел.

Она взглянула прямо ему в глаза. Ее голос снова был тверд.

— Мой несчастный муж покончил с собой. Как вы уже знаете. Он не понимал, что делает.

Ее силы, казалось, восстановились. На миг она потеряла контроль над собой, но не более — это было видно по ее глазам.

— Теперь вам следует уйти, мистер Букер, — сказала она вполне любезно. Встала и проводила его к двери. — Приятно было познакомиться с вами, — произнесла она с равнодушной вежливостью, обменявшись с ним рукопожатием. Затем, когда он уже шагнул на крыльцо, застегивая плащ под ветром, на мгновение задержалась в открытых дверях, — снежинки падали на ее светлые волосы, — и сказала громко и отчетливо: — Пожалуйста, не возвращайтесь.

За всю жизнь он не чувствовал себя отвратительней.

— Меня не волнует, что вы юрист. Меня не волнует, на кого вы работаете. Попробуйте только снова побеспокоить миссис Уолден, и я посажу вас, понятно?

Когда Букер вернулся в мотель, то обнаружил, что его поджидает полицейский автомобиль — его красная мигалка вспыхивала среди летящего снега. Его украшали герб, изображавший разные вариации на темы кукурузных початков, золотая надпись курсивом «Шериф графства Стивенсон» и девиз, сообщавший «Ваша безопасность — наша забота».

Безопасность Букера явно не заботила шерифа Пласса, высокого, тощего молодого человека, чьи холодные узкие глаза стрелка с Дикого Запада смотрели на Букера из-под полей безупречно чистой серой шляпы. Его коричневая форма казалась накрахмаленной — ее складки привели бы в восторг самого придирчивого сержанта морской пехоты, а бронзовая бляха блестела словно золотая. На поясе у него висел огромный револьвер, на рукоятке которого покоилась мощная ладонь. Выглядел он так, будто ничто не доставило бы ему большего наслаждения, чем вытянуть револьвер из кобуры и наделать в Букере дырок.

— И за что вы меня посадите?

— За нарушение спокойствия. Да черт его знает? Найду что-нибудь.

Букер не сомневался, что Пласс найдет. Он не был похож на служителя правосудия, который тратит время на размышления о правиле Миранды[40].

— Садитесь в машину, — сказал Пласс.

Букер посмотрел на него сверху вниз.

— И не подумаю.

Пласс вздохнул. Букер явно не был человеком, которого можно запугать.

— Мистер Букер, на улице холодно, вот и все. Вы хотели поговорить со мной? Вот и поедем.

Это казалось вполне разумным. Букер хотел поговорить с шерифом, и, разумеется, не было смысла делать это на крыльце мотеля в разгар снегопада. Он напомнил себе о habeas corpus[41] и сел в полицейскую машину, уткнувшись головой в проволочную сетку, образовывающую нечто вроде клетки для тех, кто попадал на заднее сиденье. Коленом он задел две винтовки на подставке у шоферского места. Еще одно свидетельство местной веры в эффективность винтовки, подумал он.

Все пять минут, что они ехали до здания суда, Пласс молчал. Он вежливо проводил Букера в департамент шерифа, который был чище полицейских участков в больших городах. Пол, покрытый линолеумом, был надраен, стены выкрашены в бодрые цвета, плафоны ярко горели, шкафы с документацией — совсем новые. Он налил две кружки кофе и пригласил Букера к себе в кабинет ненамного больше стенного шкафа. Каковы бы ни были награды, увлечения и родственные узы Пласса, напоказ он их не выставлял. Он положил шляпу на чистый стол прямо перед собой и взглянул на Букера.

— Вы зарываетесь, — сказал он.

— Как это понимать, черт возьми?

— Я бы попросил не сквернословить, советник. Здесь вам не Нью-Йорк. Наверное, вы имеете право рыскать здесь, за это вам и платят, но тревожить миссис Уолден — другое дело. Она вдова. Она много пережила, как вы уже знаете. Вам следовало оставить ее в покое.

— Она сама впустила меня. Я не вламывался. Я говорил ей, для чего приехал.

— Бьюсь об заклад! Барт Гримм говорил, что вы представляете семью Баннермэнов?

Букер кивнул.

На Пласса это не произвело впечатления. У него вообще было бесстрастное лицо — как раз такое ожидаешь увидеть в окне своей машины, когда тебя останавливают за превышение скорости.

— Она пожаловалась на мой визит?

— Конечно, она позвонила мне. Вот почему мы здесь, мистер Букер.

— Да? Я не нарушил ни одного параграфа из известных мне кодексов.

— Возможно. Вы — юрист. Я — просто коп. По мне, подкапываться, как свинья, под чужие трагедии — это преступление. И не важно, сколько денег здесь замешано.

— Не стану спорить. Но если дело попадет в суд, это всплывет, и в гораздо худшем свете. Вы это знаете. Вот почему я хочу, чтоб Алекса… Лиз… совершила соглашение. Для ее собственной пользы.