Одно из обстоятельств, затруднявшее его жизнь в этой квартире, было то, что они прежде были любовниками. Вряд ли она могла запретить Саймону сидеть полуголым в собственной комнате или заходить в ванную, когда она принимала душ, чтобы позвать ее к телефону. В конце концов, это была его квартира, и они видели друг друга обнаженными столько раз, что любая стыдливость была бы неуместна.

Однако из-за этих случайных мгновений интимности ей было неловко. Она чувствовала, что Саймон ими наслаждается, порой даже провоцирует их, она же находила их утомительными — еще одной мелкой каплей раздражения в море настоящих проблем, и не знала, как положить этому конец, не устраивая сцен, а сцена с Саймоном была последним, в чем она сейчас нуждалась.

Он плюхнулся на диван и спокойно развалился там, даже не потрудившись поплотнее запахнуть халат.

Он что, действительно ожидает, что я буду с ним спать? — подумала Алекса. Но она достаточно знала Саймона, чтобы догадаться, что на уме у него больше, чем секс. Если он решил, что существует весомый шанс на ее победу, тогда, возможно, было бы удачной идеей возобновить их прерванную связь.

В конце концов, она не просто вдова, она потенциально богатая вдова — фактически, если она победит, самая богатая вдова в мире, если не считать какой-нибудь неизвестной ей махарани. Даже менее расчетливый человек, чем Саймон, крепко подумал бы, какие это в один прекрасный день может предоставить возможности.

Она сразу возненавидела себя за подобную подозрительность. И впервые до нее дошло, что ценой великого богатства, возможно, станет вечная подозрительность, что ее чувства к Саймону, без сомнения, очень сходны, хотя и в меньшей степени, с чувствами, которые семейство Баннермэнов испытывает к ней — или теми подозрениями, что, очевидно, годами отравляли жизнь Сесилии, даже когда это касалось бедного Букера.

Одно, во всяком случае, было очевидно — она должна выехать из квартиры Саймона. Помимо того, какое впечатление это может производить на окружающих, напряжение постепенно становится невыносимым. Не говоря уже о том, чтоб остаться ей, а Саймону уехать. Рано или поздно он бы потребовал платы за свое жертвоприношение, а она уже и так перед ним в долгу гораздо большем, чтоб чувствовать себя удобно.

— Я уеду завтра, — сказала она.

— Не обязательно так спешить, — заметил он, без всяких претензий, будто надеялся, что она останется.

— Нет, так лучше. Ты прав.

— Ты могла бы воспользоваться, знаешь ли, прибежищем Баннермэна. Ведь у тебя остался ключ.

Эта мысль никогда не приходила ей в голову. И теперь она не была уверена, что обрадовалась. В возвращении туда было нечто жуткое, с другой стороны, гораздо более жутко вернуться в свою квартиру и спать в постели, где умер Артур, в то время, как газетчики и телевидение дежурят за дверью.

— Не знаю, смогу ли я сделать это, — помедлив, сказала она.

— Не вижу, почему бы нет.

— Это не моя квартира. И я не знаю, имею ли я право…

— А кто тебя остановит? И она, вероятно, твоя, Господи помилуй! Кроме того, сто шансов против одного, что о ней никто не знает. Не прими как оскорбление, но если Баннермэн содержал в городе элегантное любовное гнездышко, он же не распространялся об этом всем вокруг? Нельсон Рокфеллер имел полдесятка городских домов, о которых никто не знал, кроме его телохранителей и управляющего.

— Артур — не Нельсон Рокфеллер.

— Конечно же, я не провожу сравнений, хотя множество людей проведут, прими это как должное. Я просто говорю, что его семья понятия не имеет об этой квартире, так же, как и газетчики. Никто не мог знать, что ты бывала там, кроме слуг, и Бог свидетель, их, должно быть, обязали держать язык за зубами.

— Там никого нет, кроме приходящей уборщицы. Она не говорит по-английски.

— То, что нужно.

— Я даже не держала там своей одежды.

— Еще лучше.

— Наверное, — с сомнением сказала она. — Однако мне все еще неловко.

Он пожал плечами.

— Если хочешь быть миссис Баннермэн, так лучше начать вести себя соответственно. Ты вышла замуж за деньги и власть — неважно, хотела ты этого или нет. Так возьми же то, что он тебе оставил, Алекса, и воспользуйся этим, или отступись прямо сейчас.

— Я не собираюсь отступать, Саймон, — сказала она с большей твердостью, чем испытывала.

— Я не отвечаю на большинство звонков, — устало сказала миссис Уолден. — Вы говорите, вас послала Лиз?

— Нет. Я сказал, что знаком с ней. — Букер испытывал определенную неловкость. Он был здесь более из любопытства, потому что Алекса интересовала его, чем из верности клиенту, и чувствовал себя незванным гостем.

— Что ж, очень мило познакомиться с одним из ее друзей.

В действительности миссис Уолден вначале была отнюдь не рада видеть Букера. Она не то чтобы встретила его на крыльце с винтовкой в руках, но ее лицо выражало неприкрытую враждебность, пока Букер, дрожа на ветру, пытался объяснить, что он не журналист, и вручал ей свою карточку.

Он не знал в точности, чего ожидать, когда выехал, следуя указаниям Гримма, на ферму Уолденов. Букер представлял себе нечто живописное, буколическое, может, слегка в примитивном стиле, но если бы ферму Уолденов перенести в графство Фейрфилд и поместить возле пруда, она смотрелась бы там вполне уместно. Дом, белый с зеленым, и с красновато-желтым крыльцом в викторианском стиле, казался большим по всем стандартам, кроме баннермэновских, и любовно ухоженным, хотя его и затмевали огромные коровники, больше напоминавшие Букеру фабричные здания, чем что-либо, связанное с фермерским хозяйством.

Миссис Уолден также не соответствовала его представлениям об образе жены фермера — или хотя бы вдовы. Она отличалась потрясающим сходством с дочерью — те же высокие скулы, светло-серые глаза и полные губы. Для своего возраста (он дал бы ей лет пятьдесят пять) она выглядела отлично, а ее фигура сделала бы честь и молодой женщине. Он воображал себе старую леди, одиноко сидящую в старомодной сельской кухне, вместо этого он встретил цветущую матрону в модном свитере и юбке в складку, со свежим макияжем, с прической, где седые пряди тщательно прикрывались белокурыми, а ее кухня содержала все возможные современные агрегаты.

— Журналисты были просто ужасны, — сказала она. — К счастью, снегопад их прогнал.

— Судя по газетам, которые я читал, вы не многое им сказали.

— Я не сказала им ничего, мистер Букер. Что им не скажешь, они все равно исказят.

Он отметил обстоятельство, что миссис Уолден, кажется, лучше знает, как обращаться с прессой, чем большинство Баннермэнов, страдавших от иллюзий, что если достаточно терпеливо повторять свою версию событий, то добьешься желаемого.

— Это, должно быть, была пытка.

— Зато, должна сказать, хоть какое-то разнообразие. Первую пару дней все здесь походило на парковочную стоянку на ярмарках штата. Коровы, наверное, были в восторге от развлечения — надой резко повысился.

— Вы все еще содержите ферму?

— Коровы здесь не для декорации, мистер Букер, — резко сказала она, глянув в кухонное окно. — Но я не занимаюсь ими сама. Я сдаю в аренду коровники и пастбища. Мой покойный муж всегда утверждал, что это — мужская работа, и я с ним совершенно согласна. Кроме того, при нынешних ценах на молоко, это, скорее, работа для дураков. Если бы кто-нибудь из мальчиков захотел вернуться, я бы все предоставила им, но они предпочитают работу при белых воротничках и галстуках, считают, что достаточно повозились в навозе в детстве. Не могу сказать, чтоб я их осуждала. Я сама никогда не хотела жить на ферме, хотя и родилась на ней — но потом появился Том, и вот я здесь. А я была, знаете ли, такой же, как Элизабет — просто знала, что уеду в Лос-Анджелес или Нью-Йорк. Я не собиралась до конца жизни вставать в три часа утра, выйдя замуж за человека, который больше беспокоится о своем молочном стаде, чем о жене. И что же, мистер Букер? «Пути Господни неисповедимы и чудны дела Его», не правда ли? Боюсь, Элизабет пошла в меня. Когда она была совсем маленькой, я смотрела на нее и говорила себе: «Бьюсь об заклад, она собирается уехать, как только вырастет». Мне казалось, что я вижу это по ее глазам.