— Я оставила больных, тех, кто не в состоянии работать.

— Черт с ним, что они больны! Три лопаты в тачки бросили бы — и то польза. Нужно заставить эту сволочь работать! — начальник стукнул кулаком по столу. — А вы покрываете лодырей и саботажников. Я вас под суд отдам — начальник опять стукнул кулаком. — И учтите: никакие уполномоченные вам не помогут.

— Идем, Мурочка, — обратилась к кошечке Ольга Васильевна, продолжая гладить ее, — наш начальник сегодня не в духе. У него план не идет, а мы виноваты. Мы пришлем ему для успокоения бром, — повернулась и, постукивая тонкими каблучками, ушла.

В дверях с ней столкнулся потный, запыхавшийся человек в грязной гимнастерке без пояса. Раскатывая букву «р», он единым духом выпалил:

— Гр-ражданин начальник! Гр-ражданин главный инженер велели сказать, что прибор-р смонтировали!

Вечером, когда уходило за сопки солнце и прозрачное зеленое небо предсказывало заморозки, больница затихала. Тяжелым сном забывались больные. Захлопывалась входная дверь, как будто отгораживала находящихся здесь людей от внешнего мира, оставляя их наедине со своими недугами и безнадежностью. Ночью в больнице было особенно тоскливо.

Все, кроме дежурного фельдшера, уходили в лагерь. Тускло горели в палатах электрические лампочки.

По той тщательности, с которой была отглажена голубая блузка вечером у Ольги Васильевны, Анатолий Петрович безошибочно угадал, что она идет на свидание. Значит, завтра будет рассеянной, сонной, а на утро назначена очень интересная операция. Черт бы побрал этих женщин!

Люську-санитарку, рано обрюзгшую, с дряблой серой кожей на одутловатом лице и с сиплым разнузданным голосом, к ее великому неудовольствию, оставили дежурить у Озерова, К Люське с соседнего прииска приехал один из ее «мужей», здоровый косой бандит, и привез богатую «передачку», в том числе долгожданную шерстяную кофту. Встретиться они должны были в вольном поселке у кореша «мужа» по прошлым делам. Дежурный по лагерю за сто рублей обещал ночью выпустить Люську за зону и не мешать ее семейной жизни. А вместо этого Люську оставили в больнице. Надо было обязательно увидеться с «мужем», а потом срочно его выпроводить: завтра вечером с другого прииска должен был приехать второй «муж». Люська опасалась: если они встретятся, ей не избежать удара ножа.

Надев белый несвежий халат и затейливо повязав пестрой косынкой голову, Люська сидела на табуретке у койки Озерова и тупо глядела в стену. У Озерова еще больше заострилось лицо, он дышал с кислородной подушкой. Подошел фельдшер, поправил сбившееся одеяло, прикрикнул на Люську, чтобы лучше смотрела за больным, сделал ему укол и ушел. Голубоватые холодные звезды мерцали в черном небе. Кто-то осторожно постучал в окно. Люська подошла. Прижав к стеклу большое белое лицо, «муж» с нетерпением спросил:

— Ну, что же ты?

— Не могу, — просипела Люська, — дежурить оставили, хоть бы помер скорей, — Люська оглянулась. К ее огорчению, Озеров еще дышал. «Муж» неопределенно махнул рукой и отошел. Через несколько минут в дверях палаты появился вахтер и поманил Люську пальцем. Иди на полчасика, — и осторожно открыл входную дверь. "Проходя мимо полуоткрытой тумбочки дежурного, Люська приметила в ее недрах голубую бутылку спирта.

«Ужасть, сколько добра зря пропадает, — с сожалением подумала она. — Приходится раздавать направо-налево». Люська накинула телогрейку на плечи и, как была в халате, так и побежала. Вернулась она на рассвете. Солнце еще не вставало, все было окутано серо-синей предутренней мглой. Звезды погасли. Сопки в пепельном небе казались точно очерченные тушью.

— Долго шлялась, — проворчал вахтер. Люська тащила большую, туго набитую розовую наволочку. Икнув, Люська пьяно ухмыльнулась.

— Дежурненький, миленький, не сердись.

Спрятала наволочку и побежала в палату. Дежурный только сплюнул: чего с нее было взять, с этой Люськи!

В палате все спали. Озеров лежал, разметавшись. Голова его свесилась набок. Лицо было спокойное, умиротворенное. Правая рука в последней смертельной судороге скомкала лагерное одеяло.

Новый промприбор работал хорошо. Прииск впервые выполнил суточный план. Конечно, у прииска была большая задолженность, и начальник знал: покрыть ее будет нелегко, но на сегодня дела шли отлично. Он с удовольствием подумал, что пойдет спать домой. Сводку в управление передаст дежурный. Был такой неписаный закон: плохую сводку передавал сам начальник, и он же принимал на свою голову гнев Евсеева. Утром главный геолог сообщил: на центральном участке содержание металла в песках пошло хорошее. Быть может, сегодня прииск даже перевыполнит суточный план.

В общем, все налаживалось, но эта кукла из санчасти портила начальнику нервы. У нее, видите ли, умер какой-то заключенный (вероятно, залечила его), и она потребовала, чтобы дали лошадь для похорон. Она тыкала ему под нос бумажку, и начальник мельком увидел там фамилию — Озеров. Где начальнику было брать лошадь? Снятие одной лошади на полдня грозило понизить процент выполнения, а на прииске висела такая задолженность! Ничего не сделается с этим «жмуриком», полежит в сарае, громко именуемом моргом.

Ольга Васильевна без стука (последнее время она перестала стучать в дверь и здороваться) вошла, вернее, вбежала в кабинет.

— Сколько будет продолжаться это безобразие? Днем — жара, труп разлагается. Есть, наконец, инструкция о захоронении, установленная не мной и не Вами.

Начальник с тоской подумал: ей никогда не объяснишь таких простых истин, как план, сводка, процент выполнения, прорыв. Она вообразила, что ее медицина и всякие там калики-моргалики — центр вселенной.

— Лошадей нет и завтра не будет. Послезавтра не знаю, не могу обещать. У меня лошади помогают государственный план выполнять!

— Хорошо! Я буду ждать. Сяду и не уйду, пока лошадь не дадите. Ольга Васильевна достала надушенный платок, обмахнула клеенчатый диван и уселась, скрестив ноги. Оглядела комнату, давно не мытый пол, разбросанные бумажки, наморщила нос:

— Фу, какая грязь! Как можно работать в такой обстановке! Предупреждаю: еще раз увижу, составлю акт и оштрафую за антисанитарное состояние.

В комнате действительно было грязно, но эта дура не знала, что дневальный сегодня пытался навести чистоту, а начальник его выгнал: шло производственное совещание. А после отправили его на дальний участок с запиской насчет крепежного леса, что было, безусловно, важнее, чем мытье полов и шарканье веником.

Можно было как следует обругать эту девчонку и таким образом избавиться от накопившегося раздражения. Можно было не обращать на нее внимания: пусть торчит тут на диване хоть до утра, но после короткого раздумья начальник решил от нее отделаться. Он позвонил в лагерь.

— Петя, дай на несколько часов лошадь. Сними откуда хочешь. Черт с ним, обедом, подождут. Выдели двух заключенных — и без разговорчиков. Нужно твоего мертвеца похоронить. — И после паузы добавил: — Я тебе буду весьма благодарен, если заодно с ним ты похоронишь своего начальника санчасти.

Тут произошло нечто неожиданное: Ольга Васильевна, к удовольствию секретарши, выбежала из кабинета в слезах. Начальник улыбнулся. Наконец-то он пробрал эту заносчивую девчонку. Это была первая улыбка за две недели, и она вышла похожей на болезненную гримасу.

Ввалился главный инженер, грязный — видно, лазил по забоям, — усталый и довольный. Он вытирал потный лоб и фыркал, как гиппопотам.

— Отлично работает промприбор! Эдак, пожалуй, и выполним годовой.

— Рано загадывать.

— Оригинальное решение подачи песков, хорошо улавливает самородки. Талантливый парень этот конструктор, выручает нас.

— А кто конструктор? — рассеянно спросил начальник, подсчитывая длинную колонку цифр.

— Какой-то Озеров. Не знали? Учился в Киевском горном. Озеров… Озеров… Определенно начальник недавно слышал эту фамилию. Но в голове от усталости и недосыпания все перепуталось.

— Не знаю. Я кончал Ленинградский.