— А может быть, Людмила Георгиевна, вы прежде времени так убиваетесь, может, еще объявится ваш сынок.

Она взглянула на него мимолетным взглядом и не то, чтобы с благодарностью, а с какой-то грустной иронией, с тоном обреченности проговорила:

— Спасибо, Петр Агеевич, но что я могу думать, на что надеяться, коли ни армейское начальство, ни кто-нибудь другой не может мне сказать, куда в своей стране они подевали моего сына, а своего бойца, который хотел добросовестно послужить своей стране и, наверно, так и служил. Вот эта-то мысль и разламывает мне голову, и разрывает мое сердце, и заливает по ночам мое лицо слезами. А когда выльются слезы, лежу с открытыми глазами и слушаю, как стонет душа, а голова вся в огне. И вот эти высокие и добротные углы становятся немилыми, потому что тоже молчат и не дают мне ответа. И другой раз подумаешь и скажешь себе: Господи, до чего же мы все одиноки! — и с отчаянием подняла сцепленные руки, но, словно одумавшись, бросила их на колени себе и отвернулась от Петра. Однако глаза ее на этот раз оставались сухими, только морщинок собралось больше вокруг них, а слезы, должно быть, не являются неистощимыми, не могут бесконечно облегчать тоскующее сердце.

Петр почувствовал себя перед ее отчаянием совсем бессильным, но все-таки собрался с силами и несмело проговорил:

— Людмила Георгиевна, отчаянием горю не поможешь, а сердце будете надрывать… А потом, почему вы говорите о своем одиночестве? Ведь у вас есть муж, он при вас, Николай Минеевич, добрый и сильный человек. Вам есть на кого опереться.

— Я не сказала, что только я одинока, я сказала: мы — одиноки, — вскинулась Людмила Георгиевна. — Вдвоем мы с моим Минеевичем одиноки в нашем горе. И вы, Петр Агеевич, с женой своей в вашей безработице тоже одиноки. И больница вся наша — одинока, одиноко страдает и умирает и, наверно, так и умрет. И больные наши по одиночке умрут без помощи. Зашла намедни к главврачу Корневому Юрию Ильичу спросить: может, что-либо изменилось? К лучшему? Сидит мрачнее тучи, глядит на меня бессмысленным, отрешенным взглядом и говорит: Привезли тяжело травмированного человека, с проломом черепа, необходимо немедленно оперировать, а для операции у главврача, кроме собственных рук, ничего нет. Пошел анестезиолог на коленях ползать, в долг просить препараты. Потом как закричит: Один я, понимаешь — один! Пойдем в операционную! Оделись, пошли, а там все стоят вокруг бессознательного больного и ждут, все безоружные, бледные, потерянные и все одинокие. Спасибо, скоро принесли препараты, перчатки, марлю, бинты — все на одну операцию. Вот что оно — одиночество. И магазин ваш тоже одинокий, люди работают, вроде все вместе, а магазин — одинокий, потому, что он никому как таковой не нужен, существует на самообеспечении в обмене между рабочими людьми и богатыми собственниками капитала. Ему никто не помогает, нет того, кто должен бы и мог бы помогать, прогорит он — другой подхватит его, который пооборотистее. Нет у нас государства, что по-советски помогало нам, утащили его богачи, и перед ними простой человек стал одинокий, беспомощный, брошенный, обреченный на рабство то ли у американцев, то ли у германцев… А чтобы эта обреченность быстрее осуществлялась, выдумали Чечню или чеченскую войну, где молодые сыновья наши исчезают бесследно.

Петру Агеевичу стало до боли понятно, что Людмила Георгиевна, пребывая все дни в одиночестве со своим ожиданием страшных известий о сыне, не имея ежеминутно подле себя близкого человека, с которым можно было разделить свои чувства и мысли, не получает ответа на свои вопросы, не видит решения на будущее, зашла в тупик, не видит выхода из своего положения, и впала в большое отчаяние. Было очевидно, что она истратила все духовные, нравственные силы и не может бороться с наплывом разных безутешных мыслей, которые в таких случаях наплывают бесконечной чередой и тяжело терзают ослабевшее сердце, темнят и кружат голову.

Именно сейчас, в эти дни, когда ее ожидания затянулись, нервы напряглись до предела, а душа заметалась, она нуждается не только в материальной помощи, но больше в поддержке силы духа. И счастье большое, когда около есть такие люди, как Галина Сидоровна, что своим женским сердцем почувствовала, какая опасность эту убитую горем и действительно одинокую женщину подстерегает каждый час, и взяла ее под свою материальную и моральную опеку.

Петр Агеевич почувствовал горячее чувство признательности к Галине Сидоровне за внимание к Людмиле Георгиевне и подумал, что и ему надо сделать что-то от себя, но конкретно что-то не приходило ему на ум. Теряясь от своего бессилия что-либо предпринять, он решил посоветоваться с женщинами в магазине.

А сейчас Петр, не дослушав Людмилу Георгиевну, вдруг горячо заговорил о том, что и в таком одиночестве, в которое государство повергло простых людей, им надо находить в себе силы, чтобы преодолевать невзгоды. Это будет под силу, если люди сами станут объединяться, сплачиваться в коллективы и свою народную организацию противопоставлять антинародному государству с его капиталистами.

В своих словах, прозвучавших неожиданно уверенно и для самого себя, он услышал нечто такое, что ставило его на моральное возвышение, с которого он с радостью увидел то, что внушало ощущение силы простых людей. В азарте своей горячей речи он ухватился за пример заводской больницы, отстаивать которую сплоченной силой стал ее коллектив, и чтобы укрепить свои силы обратился к помощи заводских коммунистов. Вот сплоченной массой рабочих и медицинских работников и можно отстоять больницу.

— Вот победим в этом случае — выручим себя из одиночества перед болезнями и недугами, избавимся от одной причины отчаяния… Такого мы от нынешнего государства никогда не дождемся. Так что же нам роптать и ждать, пока все не вымрем? Нет! Надо искать форму общей борьбы за выживание, за выход из отчаяния от одиночества! — патетически произнес Петр, вдруг поняв, что патетикой, бодростью и можно вывести Людмилу Георгиевну из оцепенения духа, из перебоев сердца. И тотчас увидел, что эти слова он сказал не только отчаявшейся женщине, но и сам себе, что открыл нечто важное и для себя, оно внутренне возвысило его на пути к предстоящей борьбе за возвращение прав и достоинства человека труда.

Они еще поговорили о том, как можно избавиться от унизительного отчаяния одиночества и расстались добрыми друзьями.

Неожиданные испытания

На улицу Людмилы Георгиевны Петр вышел крепко уставшим и физически, и духовно — так близко он воспринял горе и моральные мучения женщины.

Он шел по улице, тяжело волоча ноги и помахивая пустой кошелочкой, и думал, что Людмила Георгиевна в своем горе, может быть, и не стала разбирать кулечки и пакетики, потому что и для такого дела у нее уже нет жизненных сил. И самое ужасное в этом было то, что сил к жизни ее лишил не кто иной, как государственный режим в лице президента. Петр заметил, что проходившие мимо люди, все больше женщины, взглядывали на него отрешенными глазами равнодушных, душевно уставших людей.

И вдруг у него мелькнула мысль: Проходим мимо друг друга как далеко чужие люди… Конечно, мы незнакомы, но зачем такая отчужденность в глазах?.. По сути-то, добрых глазах? Ему захотелось остановиться и крикнуть: Люди! Посмотрите пристально друг на друга, — ведь мы так сильно нужны один другому!

Он чуть задержал шаг, но не крикнул своего обращения к людям, погруженным в себя и отрешенно проходившим, казалось, мимо своей жизни. В эту же минуту Петр почувствовал, как в нем возникло что-то такое, что дало ему уверенность, что именно сегодня люди очень нужны один другому. Он даже остановился, оглянулся вокруг, глубоко вздохнул и посмотрел на небо с каким-то благодарным облегчением.

Над городом и дальше над необъятным миром за городом стояло неохватным, высоким сводом голубое, жаркое небо и лилось на землю светлым солнечным потоком. Город будто плавился в нем и струился легким маревом, а над ним стояли неподвижно, будто в дреме, высокие, белые облака. Но день уже невидимо надломился за полдень и крался к той черте, за которой садилось солнце и где сейчас сгущалось что-то смутное — то ли это собиралась к ночи туча, то ли уже обозначался отдаленный вечерний горизонт, распростирая мягкие объятия долгому, усталому дню…