Но сопротивление это настолько вялое, слабое, бессознательное, настолько стихийное, неэффективное, что не представляет никаких препятствий для фронтального кровавого наступления капитала.
Слушая и присматриваясь к Фатиме, Татьяна Семеновна обостренным женским чувством глубоко поняла эту горянку, молодую создательницу новых жизней, которые она должна во чтобы то ни стало сохранить для продолжения существования своего племени. Татьяна Семеновна протянула руки к Фатиме, накрыла ее руки своими ладонями и тихо, с материнской лаской проговорила:
— Милая Фатима, как женщина и как мать, я тебя понимаю превосходно. Ни одна мать не может простить убийства своих детей. Кто бы эти убийцы ни были, она будет их проклинать. Эти дети — это жизнь человеческая, ради чего их рожают на свет. Убийцы, пришедшие со стороны, вдвойне заслуживают отмщения, — Татьяна Семеновна под своими ладонями ощутила, как нервно дернулись горячие руки Фатимы, значит, по крови в них проскочил живущий в ней импульс мщения, и может ли он когда-нибудь пригаснуть? А ведь известно, что то, что пульсирует в крови женщины, пульсирует в крови нации.
Татьяна Семеновна крепче прижала руки Фатимы к столу. Проникновенно вглядевшись в непроницаемые глаза Фатимы, она сказала:
— Но природа сделала нас мудрее и сильнее мужчин духом. Для этого она снабдила нас неистощимым источником слез и повелела нам слезами нашими заливать в душах наших пламень мщения и тем самым охлаждать рассудок наш, чтобы мы могли с холодной головой вглядеться в жизнь подальше от нас и вернее оценить все, что делается вокруг, и сделать правильный вывод для себя и для других.
— Простите, Татьяна Семеновна, дерзость мою, — с своей горской горячностью, сверкнув пылкими глазами, возразила Фатима, — что же я должна увидеть из своей разрушенной и разбитой бомбами и ракетами Чечни сквозь дым?
Атмосфера за столом во время обеда установилась доверительная, теплая, любовно-дружественная и побуждала к откровению в мыслях и чувствах.
Катя и Саша увели детей Фатимы в свою комнату и заняли их еще хранившимися детскими игрушками. Тут же сонно сопел малыш. Так что взрослым была создана домашняя обстановка для неторопливой доверчивой беседы.
Пока беседовали женщины, Петр Агеевич только присутствовал молчаливым свидетелем, но он внимательно следил за высказываниями жены и с восхищением одобрял их. Он даже любовался тем, как жена искусно накладывала на свои мысли женский свет и тем входила в доверие пылкого сердца горянки.
Татьяна Семеновна минуту помолчала, погладила кисти рук Фатимы и, широко раскрыв свои небесные глаза, приблизила их к непроницаемым глазам горянки, проникновенно все-таки заглянула в ее темные глаза через потаенные искорки, светящиеся из женской души, и ласково заговорила:
— Милая моя Фатима, ты нас спрашиваешь, что ты должна увидеть из своей горной республики? В таком случае позволь тебе сказать все откровенно и открыть все так, как мы, русские люди, его видим и понимаем. Первое, что мы тебя просили бы или советовали, подтверждая наше с тобой абсолютное равенство, мысленно взойти на вершину самой высокой Кавказской горы, чтобы другие окружающие горы не заслоняли дальнее пространство, и оттуда внимательным взглядом окинуть всю нашу общую с тобой Россию, проникая во все дали и расщелины. И если твой взгляд будет достаточно зорким, то он заметит, что во всей России уже главенствует частный капитал, так как быстро и хищнически прибрал в свои руки всю экономику и финансы, и всю власть в государстве, отодвинув в сторону от них трудовой народ. А свое хищное мурло прикрыл от глаз народа легким цветным зонтиком под названием демократические выборы. Так что, все теперь в нашей стране, милая моя Фатима, делается по велению и под контролем тех или иных владельцев крупного частного капитала. А всякие войны они от веку затевались как внутренняя грызня между владельцами капитала. А всегда гибли в этих войнах с обеих сторон только простые люди, умножая своей кровью и жизнью вседержавный капитал. Не исключением является и нынешняя война на Кавказе, независимо оттого, кто и как ее называет, только не так, как какая она есть. Так что не русский народ ее ведет, хотя как всегда, гибнут в ней русские ребята. Да, от войны в Чечне невинно погибли многие тысячи человек. И в то же время во всей России в год по различным причинам прежде времени умирает и гибнет по миллиону человек таких же невинных людей. И в будущем году столько же людей погибнет, и в последующем году тоже. Так что война в Чечне — только кровавый, наиболее яркий эпизод уничтожения российских людей в колониальной, антинародной кампании по уменьшению населения Российской земли, в первую очередь русских. И еще заметь, умирают-то простые трудовые люди, а не владельцы капиталов. Им в случае чего и за границу дорога открыта, чтобы укрыться от преследований как озлобившихся конкурентов, так и от закона… Так за что же ты должна предъявлять счет простым русским людям?
Татьяна Семеновна ощутила, как сильно задрожали руки Фатимы, и в ту же минуту увидела, каким яростным огнем воспламенились ее черные глаза. Черный огонь! Им может воспламениться только черная душа человека. Татьяна Семеновна даже вздрогнула от такой мысли и, не понимая, отчего испугалась.
Фатима, видимо, заметила испуг Татьяны Семеновны, догадалась, что испугала хорошую русскую женщину огнем своей души, схватила руки Татьяны Семеновны, крепко стиснула ее пальцы своими сухими костлявыми пальцами, а глаза ее мгновенно приобрели теплый цвет спелой черешни, и умоляющим тоном быстро проговорила:
— Простите меня, пожалуйста, Татьяна Семеновна, я чем-то напугала вас. Я ничего плохого против русских не имею… У меня самые лучшие подруги были русские девушки… Мы с мужем даже нашим детям дали русские имена… Мы только за одно упрекаем русских: зачем вы выбираете президентом такого плохого Ельцина? Для всех народов России выставляете его во власть.
— Я не испугалась тебя, Фатима, мне страшно стало за тебя, за всех горцев ваших. Не дай Бог, Фатима, по ложности чувства своей обиды на русских вы откачнетесь от русского народа, от России, — погибните вы без русских в нынешнем страшном мире, который лицемерно называют демократическим и свободным. Россия ведь прикрывает вас, как курица-наседка, от всесветной напасти на трудовой люд малых народов. А то, что вы, кавказцы переживаете, так это не от русских, как кажется всем малым народам, а от нашего общего врага — возвращенного в Россию капитализма. Приглядитесь более пристальным взглядом — вся страна, все народы ее в таком разоре, как и Чечня: десятки городов вымирают, обезлюдиваются, тысячи деревень и сел стерты с лица земли, тысячи заводов, фабрик, шахт, колхозов, совхозов разорены, разрушены, разграблены, десятки миллионов гектаров земли брошены в одичание, изничтожаются леса, загрязняются реки и озера. Так что, я еще раз повторю тебе, милая Фатима, Чечня — это наиболее яркий пример издевательства над людьми озверевшего в своей хищной ярости наживы капитализма. А чтобы быстрее извести все народы России, частный капитал поверг всех нас в страшное нищенство, не дает нам возможности трудиться, лечиться, загнал в резервацию наркомании, алкоголизма, заразных болезней. Детей обрек на неграмотность, невежество, беспризорность, молодежь и здоровых, способных к производству людей — на безработицу. Стала зрима картина, где миллионы людей от детей и подростков до стариков бродят по стране в поисках работы или недоеденного кусочка хлеба. Если бы они собрались все вместе, это была бы гигантская толпа беспросветно обездоленных, униженных и обреченных. Обреченные на вымирание люди спасаются бегством за границу. В кошмарный сон погружена вся страна…
Рассказывая о ситуации в стране и о положении ее людей, утративших свое гордое, благородное, советское существование, Татьяна Семеновна, следила за лицом Фатимы и ее черными глазами. Они становились все внимательнее, все чувствительнее к словам Татьяны Семеновны. Потом глаза Фатимы вдруг расширились, округлились, густые, длинные ресницы стали часто хлопать, рот по-детски искривился, а по щекам покатились слезы. И произвольно вырвалось горячее прерывистое рыдание.
