— Ничего, накоплю, — отвечает Денис.

— А я куплю взрослые колготки, — объявила Ира Косточкова, — как раз пять рублей.

Вот они уходят и Зоя Викторовна провожает их до проходной.

— Мы в пятницу опять придем, до свидания!

…А вечером сразу у четверых пропали деньги. Первым обнаружил пропажу Гоша Нечушкин.

Во время ужина он вспомнил, что оставил свои пять сорок в кармане куртки, а куртку повесил в раздевалке при входе. Куртка и должна там висеть, а деньги хотелось Гоше оттуда убрать. Чтобы были тут, поближе. Ему было бы приятно время от времени трогать эту пятерку, смотреть на нее, перекатывать в ладони две монетки по двадцать копеек. Заработанные.

Он сразу побежал в раздевалку, это рядом со столовой. Сунул руку в карман — он был пустой. Денег не было. Ни бумажки, ни монеток. Не тот карман? Гоша вспотел. В другом кармане лежал гладкий камешек. Больше ничего. Как так? Потерял? Переложил? Он стал шарить по всем своим карманам — два в джинсах, два на рубашке. Все, нигде денег не было.

Гоша вернулся в столовую, и Галина Александровна только взглянула, сразу спросила:

— Что случилось? Что с тобой, Гоша?

— Деньги были в куртке. Их нет. — Губы пересохли у Гоши, он говорил очень тихо. Но все услышали. Сразу бросились из столовой несколько человек.

Выяснилось: все, кто оставил заработанные деньги в раздевалке, обнаружили пустые карманы. Деньги украли. Кто?

— Кто?

Этот вопрос не задавали вслух. Понятно было, что ответа на него нет. Климов посмеивался:

— Я свои деньги в ботинок положил. Вот они, целы.

— Почему в ботинок? — Лида Федорова отвела со лба прядь. — Ну почему, Климов, в ботинок?

Она хотела сказать: я не хочу думать, что вокруг меня воры. Я сама никогда не ворую, и ни на кого не думала. А деньги я кладу в нормальный карман. Я ни на кого не думаю, и на меня никто не думает. А в ботинок — это противно. Вот так сказала бы Лида золотистая, если бы сумела выразить свою мысль словами.

— Противно быть таким, который кладет деньги в ботинок, — согласился с Лидой Алеша Китаев.

— Ну и сидите без денег. — Вова Климов не стал вдаваться в тонкости. Ему ясно одно: спрятал получше, вот и не украли. А не спрятал — сам виноват.

У Вовы настроение хорошее, он не остался в дураках. Он даже не озабочен тем, что многие подозревают именно его, Вову Климова. Подозревают? Это их дело.

Галина Александровна в полном отчаянии. Климов? Не может быть. Не Климов? А кто же?

Галина Александровна ловила себя на том, что подозревала Вову Климова. Не хотела, а все равно думала. Где был Климов, когда все сидели в столовой и ели рисовую кашу? Он, кажется, сидел на месте. Или выходил? Нет, вроде не выходил. А если даже выходил — разве это доказательство?

Галина Александровна одергивает себя: нельзя так думать о Вове Климове. Кража — это гадость. Подозрение — тоже гадость.

Что делать? Она ехала в тот вечер домой измученная. В метро было мало народа: все нормальные люди давно дома. А ей еще ехать через весь город. А сил нет никаких. Все люди устают на работе — от дел, от нервных нагрузок. Но больше всего мы устаем от неудач и огорчений. Уже глубокой ночью, засыпая, она сказала себе:

— Все-таки не Климов.

Девчонка опять торчала у забора. Кто же она? Почему приходит сюда? Кого высматривает?

Гоша сегодня издалека заметил ее. Очень она похожа на Светку-Сетку. Быстрые узенькие глаза-рыбки, тонкие брови, длинный тонкогубый рот. И ехидное выражение лица.

— Сетка, — неуверенно позвал Гоша. И побежал к забору. Он даже оставил мяч посреди поля, и Денис Крысятников из-за этого пропустил гол — очень уж внезапно исчез Гоша Нечушкин. А он летел к забору. Уж больно похожа девчонка на Светку. И сердце подпрыгнуло: «Она!» А поверить Гоша не мог — чего Светке тут делать? Наверное, в сумерках ошибся Гоша Нечушкин. Все-таки позвал еще раз: — Светка! Ты, что ли?

— Еще чего, — отозвалась девчонка и кинулась прочь. Мелькнула, как всегда, светлая курточка. Да смех долетел издалека.

И нет ее. Летят грузовики. Притормозил на остановке автобус. Нет, конечно, не она. Просто похожая девчонка. Мало ли таких же, как Светка.

— Нечушкин! Иди доиграем, пока видно! — звал Денис.

И другие кричали:

— Эй, Гоша! Давай к нам!

А он махнул рукой, не пошел. Хорошо, когда тебя зовут. Но почему-то надоело гонять мяч, носиться и вопить. Хотелось побыть одному, подумать. О чем? А так, обо всем сразу.

Но думал он не обо всем сразу, а о ней, о Светке.

Она была бешеная, к ней нельзя было привыкнуть. Наверное, поэтому ее нельзя забыть. А Гоша хотел забыть ее. Не получалось. Нет, он вовсе не думал о ней часто. Иногда и неделя пройдет, а он ни разу не вспомнит о Светке-Сетке. Дел много поважнее. Но вдруг ни с того ни с сего Светка явится перед его глазами, скорчит рожу или покажет язык. Страшила. А эта девочка у забора красивая, гораздо красивее Светки. Нормальная девчонка. Наверное, близко живет. Может быть, у них скучно во дворе, ей не с кем играть, вот она и торчит у интернатского забора, смотрит, как они возятся, бегают, кувыркаются. Со стороны жизнь интернатских очень даже веселая — они толпа, они шумят. Что еще людям надо?..

— Нечушкин! Ты где? А вот он, на лавочке сидит! — Это звала его Настя.

И подбежал Климов:

— Сидит! Иди давай, — и схватил Гошу за рукав. — Нам теперь все известно! Пошли, пошли. Нечего.

Гоша не понимал. Отбросил Вовину руку.

— Сам иду, чего ты вцепился?

В игровой сидели все ребята, они смотрели на Гошу. И странный вид был у них. И Вера Стеклова, и Денис, и Женя Палшков — все в упор разглядывали Гошу.

— Давай, Нечушкин, сознавайся, — сказал Слава Хватов. — Эх ты, Нечушкин! Каким оказался.

Гоша опять ничего не понимал. Только тоска навалилась — происходило что-то тяжелое, необъяснимое.

— Где Галина Александровна? — спросил он почти неслышно.

— Директор вызвал. Да при чем здесь она?

— Ты сам по себе это сделал, сам и признавайся.

— Теперь уж не обманешь никого!

— Надо же — в тумбочку запрятал и помалкивает!

Гоша озирался, вокруг были недобрые чужие лица.

— Какая тумбочка? Не пойму что-то. Про что вы говорите?

— А вот! — Денис Крысятников выложил на столик пачку смятых рублей. — Вот же! В твоей тумбочке нашли! Что теперь скажешь?

— Скажет — бабка принесла, — захихикал Климов.

— Она и принесла. — Голос у Гоши хилый какой-то, неубедительный. И все засмеялись зло.

Вот оно что! Горячая волна ударила в лицо. И сразу стало холодно. И очень одиноко. И так тяжело, что выдержать было невозможно.

Он стоял и молчал. И понимал: нельзя молчать. Они все думают, что он украл те деньги. Как теперь объяснить? Чем доказать? Деньги оказались в его тумбочке!

И Гоша молчал. Глаза глядели вниз. Он тупо разглядывал пластиковый пол в зеленую и желтую клетку. Выдавил из себя:

— Я не брал. Мне их бабушка дала.

— Ха! Бабушка!

— Все еще отпирается!

— Откуда у твоей бабушки деньги-то?

Тут вошла Галина Александровна.

— Гоша? Ребята, что происходит?

Он хотел объяснить. Она все должна понять. Но деньги оказались в его тумбочке. И говорить было нечего.

— Вот он деньги украл, — ответил Климов. Он сидел на подоконнике и сверху смотрел на всех. — И отпирается. Сознавайся, чего уж теперь. Он и печенье в «Универсаме» своровал еще до интерната, я знаю.

Галина Александровна молча смотрела на Гошу. А он не мог выговорить больше ни слова. Он кинулся к двери, бегом по коридору, вниз. Так и вылетел на улицу.

Все. Ушел из интерната навсегда.