– Ваша светлость! Ваша светлость! – вбежала служанка. – Светлейший приехал! Идет сюда!..

И тут вдруг случилось то, что должно было случиться: рыхлая, безвольная русская царевна, воспитанная в полутюремном укладе тогдашней варварской русской жизни, сразу почувствовала прилив страха, робости. Куда девалась воинственная, горделивая спесь царевны перед властным мужчиной, могущественным временщиком? Ее ноги задрожали, руки похолодели, сердце неровно заколотилось…

Распахнулась дверь – и на пороге выросла фигура светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова.

Он был в парадной форме, при всех регалиях, с лентой через плечо.

Тяжело опираясь на трость с золотым набалдашником, подходил он к племяннице того, кто из грязи, ничтожества своей державной волей сделал его могущественнейшим человеком империи.

Анна Иоанновна не выдержала и торопливо сама пошла к нему навстречу.

– Благодарю вас, князь Александр Данилович, что так скоро изволили вы пожаловать по моему зову, – взволнованно начала она.

Меншиков низко поклонился и, поцеловав протянутую руку герцогини, произнес:

– Не вам, ваше высочество, следует благодарить меня, а мне вас за ту высокую честь, которую вы изволили оказать мне вашим неожиданным прибытием сюда. Я полагал свидеться с вами немедля по моем прибытии в Митаву в вашем герцогском замке.

Анна Иоанновна закусила губу. Она поняла, что удар отпарирован искусно и что Меншиков подчеркивает то обстоятельство, что она первая прибыла к нему на поклон, а не наоборот.

– Разрешите мне сесть, ваше высочество… Нога что-то у меня побаливает. – И, не ожидая ответа Анны, светлейший грузно опустился в кресло. – Как вы, ваше высочество, изволите себя чувствовать в Митаве? Ее величество изволит живо интересоваться…

Анна Иоанновна вспыхнула. Эту, казалось бы, невинную фразу она истолковала как прямую над собой насмешку, «издевку».

«И он, и они еще спрашивают об этом?!» – пронеслось в ее голове.

– Благодарю ее величество и вашу светлость за столь лестную заботу и внимание о моем митавском заключении, – с сарказмом и неподдельной горечью ответила она. – А я, признаюсь, так полагала, что, упрятав меня в Митаву, обо мне совсем позабыли. Что думать о какой-то несчастной вдовке какого-то захудалого немецкого герцога?..

Меншиков и бровью не повел, а только пытливо, зорко вскинул на Анну Иоанновну свой взгляд и продолжал:

– Напрасно изволите так полагать, ваше высочество! Вы не только вдова немецкого принца, но и русская царевна.

Наступило молчание.

Знаменитый сподвижник Петра со значением смотрел на герцогиню, как бы предоставляя ей первой начать настоящую беседу.

«Ты вызвала меня на свидание, так говори, что тебе надо от меня», – стоял немой вопрос в глазах светлейшего.

Анна Иоанновна поняла это и, собравшись с духом, начала:

– Вы вот, князь Александр Данилович, упомянули, что ее величеству благоугодно интерес иметь к моему житью в Митаве.

Меншиков молча наклонил голову.

Видя это, герцогиня продолжала:

– Услыхав о вашем прибытии, я поспешила к вам навстречу, желая обратиться через вас к ее величеству с всепокорнейшей просьбой. Дозвольте мне питать надежду, что вы со своей стороны окажете мне содействие.

О, с каким трудом вырвались у Анны Иоанновны последние слова!

– Ваше высочество, вы можете быть уверены в том, что я рад служить вам, – произнес светлейший. – В чем дело?

– В моей судьбе, я хочу учинить перемену, князь Александр Данилович.

– Это какую же, ваше высочество?

Анна Иоанновна почувствовала необъяснимую робость и, запинаясь, ответила:

– Вам, конечно, ведомо, что принц Мориц Саксонский пожелал сделаться герцогом Курляндии?

– Да, я знаю это, ваше высочество.

– Так вот я желала бы выйти замуж за него, – выпалила Анна Иоанновна сразу, быстро, решительно. – Теперь Мориц Саксонский избран сеймом в герцоги… Но, поелику я не вольна сама распоряжаться своей судьбой, и я прибегаю с покорной просьбой к ее величеству об утверждении Морица герцогом и о всемилостивейшем разрешении вступить мне с ним в брак.

Словно гора свалилась с плеч герцогини-царевны.

Меншиков спокойно высморкался в шелковый платок, после чего бесстрастно спросил:

– Это все, ваше высочество?

– Да.

– В таком случае я глубоко сожалею, что ваша первая и единственная просьба к ее величеству ни в каком случае не будет исполнена императрицей.

Анна Иоанновна порывисто встала с кресла.

– Это почему же?

– По трем причинам, ваше высочество, – ответил Меншиков, тоже вставая с кресла.

– Как вы можете знать наперед, угодно будет ее величеству или нет снизойти до моей слезной просьбы? – крикнула Анна Иоанновна.

В этом «вы», которое она швырнула с особым подчеркиванием в лицо Меншикову, зазвучало презрение царевны к худородному, надменному вельможе.

Глаза великого «выскочки» засветились злобой и раздражением.

– Ваше высочество, вы изволите забывать, что я по моему положению являюсь ближайшим и главным руководителем планов ее величества, – резко отчеканил Меншиков. – И, если угодно вам знать, я именно по этому делу и прибыл сюда.

Анна Иоанновна спохватилась, что сразу зашла слишком далеко, и поспешила смягчить свою вспышку.

– Ах, князь Александр Данилович, вы, кажется, могли бы понять ту ужасную ситуацию, в которой я пребываю, – вырвалось у нее. Слезы уже готовы были брызнуть из ее глаз, но страшным усилием воли она поборола себя: ей стало противно плакать перед этим человеком. – Постойте, Александр Данилович, выслушайте меня. Неужели у ее величества не дрогнет сердце нанести удар мне, которая столько лет пребывает во вдовстве? Ведь каждая ее придворная дама живет лучше и счастливее меня. – Голос Анны стал заметно дрожать. – Что это за жизнь вы устроили мне здесь? Не могу я больше так, не могу, не хочу! – бешено закричала она, после чего, гордо выпрямившись, продолжала с удвоенной энергией: – Блаженные и вечно достойные памяти государь император Петр Алексеевич имел всегда обо мне попечение… Вам, Александр Данилович, должно быть, ведомо, что о супружестве моем с некоторыми особами и трактаты уже были подписаны. Или не так я говорю?

– Вы изволите говорить, ваше высочество, сущую правду, и на нее я позволю себе выразить лишь одно: иногда и предреченное меняется волею рока, – почтительно ответил Меншиков.

– Почему же из всех только именно одна я должна испытывать всю тяготу этого рока? – опять вспылила Анна Иоанновна.

– Не огорчайтесь, ваше высочество: после годов испытания всего вернее ожидать счастия.

– Ха! Вы все толкуете о счастье для меня, а где же оно, когда оно придет? Вот теперь, когда я по своему желанию пытаюсь устроить свою судьбу, вы первые мешаете ему.

Как ни крепилась Анна Иоанновна, она не выдержала: ее грудь заколыхалась, веки задрожали, губы запрыгали, и она с громким рыданием опустилась в кресло и забилась головой о его высокую спинку.

На что уж был прожженный «царедворец» Александр Данилович Меншиков, какую, кажется, суровую муштру с петровской дубинкой прошел он, как, казалось бы, должен был закалиться он «при всех видах», но и он невольно смутился перед этим взрывом отчаяния герцогини Курляндской.

Что думал он, глядя на царственную племянницу своего великого благодетеля, бившуюся головой о кресло, исходившую слезами?

– Ваше высочество… Бог с вами… придите в себя!.. – заговорил он. – Негоже русской царевне предаваться такому отчаянию… Сейчас я приведу те резоны, по коим вам не стоит печься о браке с сим графом Саксонским, а пока скажу одно: иной, может, найдется.

– Не надо мне вашего выбора! – крикнула Анна Иоанновна. – Опять, может быть, такого же мужа, как и первого, изберете… Опять через месяц вдовой оставите… Опять споите его до смерти…

С герцогиней сделался сильнейший истерический припадок.

Вбежала служанка, Меншиков совсем растерялся.

Но мало-помалу Анна Иоанновна стала приходить в себя. Слезы облегчили ее вконец измученную грудь.