Секунда – и в тронный зал не вошла, а, подобно какой-то лавине, нагрянула, ворвалась толпа людей. Тут были статские и военные. Впереди первых находился князь Черкасский, во главе вторых, – офицер Масальский.

Те, кто стоял поблизости дверей, в испуге шарахнулись в сторону, давя друг друга.

– Всемилостивейшая государыня! – начал взволнованным, запыхавшимся голосом князь Черкасский, опускаясь на одно колено перед Анной Иоанновной. – Мы, дворянство, подали членам Верховного тайного совета наши планы относительно нового государственного устроения, по коему вам, ваше величество, куда больше будет предоставлено прав и привилегий, чем по их ограничительной грамоте. Но господа верховники наши планы рассматривать не желают. Повели сие сделать, всемилостивейшая государыня! – окончил Черкасский.

Сильное изумление отразилось на лице Остермана.

«Каналья! В последнюю минуту тоже свои «планы» выдумал…» – подумал он.

Анна Иоанновна вспыхнула. Этого она не ожидала, и, хотя Остерман и шепнул ей тихо: «Не волнуйтесь, это ерунда», однако она вздрогнула и резко бросила Черкасскому:

– Вот как! Стало быть, и вы, господа дворяне, тоже желаете ограничить по-своему царскую власть вашей императрицы? Признаюсь, не это ожидала услышать я от вас!..

– Государыня… – начал было Черкасский.

Но продолжать ему дальше не пришлось.

– Довольно!! – загремел вдруг с необычайной силой голос полупьяного Масальского, которого даже слегка качнуло при этом. – Довольно!! Как, князь Черкасский, и вы пристаете к этой шайке, которая хочет отнять самодержавие у нашей возлюбленной монархини?

Лицо Масальского пылало бешенством. Он положил руку на эфес сабли и наступал на Черкасского.

Тот смертельно перепугался и замахал руками.

– Да нет, нет, Бог с ними, с этими «кондициями»! Только не желаем мы тогда и Верховного тайного совета…

– Верно! Молодец! – продолжал Масальский и громко, обратясь к товарищам-гвардейцам, крикнул: – На колени господа, перед великой самодержавной императрицей!

Все гвардейцы, как один человек, опустились на колени.

– Ваше императорское величество! – начал Масальский, а за ним и другие гвардейские офицеры. – Не хотим мы, чтобы нашей государыне предписывались законы. Вы, ваше величество, должны быть такой же самодержицею, как все прежние государи. Вас чуть не силой принуждали и принудили подписать ограничительную грамоту! Злодеи! Как они смели посягать на священную царскую велю? Прикажите, ваше величество, – и мы принесем к вашим ногам головы злодеев!

– Спасибо вам… Благодарю вас, мои доблестные, верные господа офицеры, за вашу преданность и любовь к самодержавной российской короне! – воскликнула Анна Иоанновна. – Так что же: стало быть, могу я грамоту сию уничтожить?

Остерман уже подавал Анне Иоанновне только что подписанную ею знаменитую грамоту.

– Рвите ее, рвите, ваше величество! – загремели гвардейцы, дворяне и часть верховников.

Анна Иоанновна высоко закатила глаза, словно призывая благословение Божие, опять широко перекрестилась и разорвала толстую бумагу.

И в эту секунду послышалось падение тела на пол. Это Екатерина Долгорукая свалилась в глубоком обмороке…

– Ура! Ура! Да здравствует самодержавная императрица!! – гремел тронный зал сотнями возбужденных голосов.

Голицыны и Долгорукие еле держались на ногах. Их лица были не только бледны, но сини.

– Эй, вы, узурпаторы, чего же вы молчите?! – подскочили к ним гвардейцы. – Ну, живо кричать!!

И Голицын, и Долгорукие, шатаясь, прерывистыми голосами крикнули:

– Да здравствует… самодержавная… императрица!..

А Анна Иоанновна, сияя восторгом, снимала кольцо с пальца.

– Синьор Джиолотти! – громко произнесла она. – Вот вам то, что вы просили меня. – А вас… вас я отблагодарю после!.. – тихо шепнула она Бирону и Остерману.