— Бог мой… — выдохнул Куница. — Да это ж целое состояние…

— Глаза б мои его не видели, — сплюнул в сторону корчмарь. — Бесовское наваждение…

— Бесовское, или еще какое иное… — промолвил парень, бережно поднимая с пола великолепную пару, — но пистоли я возьму. А вот с мушкетом таскаться не стану… Больно он тяжелый и громоздкий. С десятком товарищей обоз охранять — отменное оружие, а одинокому всаднику, только обуза. Пока перезарядишь — ордынцы пару дюжин стрел выпустить успеют.

— А свою саблю и седло оставишь взамен? — с некоторой толикой надежды спросил Ицхак.

— Вот еще, — дернул плечом Куница. — Казак без сабли, все равно что безрукий калека. Да и хорошее седло на дороге не валяется. Вот найду я клад, выкуплю у тебя коня — и что? Охлопом ездить? Нет, дядька Ицхак, и не проси даже.

— Но, как же нам тогда быть? — озабоченно потер лоб корчмарь. — Я ведь, в этих проклятущих снах, не дарю тебе оружие, а — меняю… Кабы не осерчал тот, кто его сюда положил? Не к ночи будь, помянут… Тьфу-тьфу-тьфу!.. За своеволие наше? Не боишься, Тарас?

— А с чего ты взял, что тут нечистый замешан? Может, это ангел-хранитель обо мне печется?

— Не думаю, чтобы ангелы стали людей оружием снабжать… не по-христиански это… — проворчал корчмарь. — Лукавому куда как сподручнее. И потом — сарай, единственное незащищенное молитвой место.

Парень ненадолго задумался, прикрыв правый глаз и внимательно выискивая тревожных знаков колдовским зрением левого. Но, ничего странного или тревожного на оружии не заметил, а потому решительно тряхнул чубом и сказал:

— Вообще-то Спаситель тоже не в хоромах, а — яслях родился. Так решим… Если добрая сила мне помогает, то она и резон понять должна. Ну, а если Сатана ворожит — так пусть с меня за все сразу и спрашивает. Ты, дядька Ицхак, сделал, что мог. Предложил обмен, как и было велено, а я — отказался меняться. Ну, не в драку ж тебе лезть? Верно? Тем более что отобрать силой все равно не сможешь… Я — и моложе, и сильнее тебя буду. Поэтому, не спорь — пистоли забираю, а мушкет — спрячь покуда, подальше. Может, еще и сгодится, кто знает… Когда совсем уезжать буду — вернемся к разговору

— О-хо-хо, прям наказанье… И опять во всем евреи повинны будут… А я просил? — вздохнул корчмарь, становясь на колени. Потом неспешно и осторожно завернул длинноствольное оружие обратно в ряднину и запихнул под солому.

А когда закончил, тронул парня за рукав и промолвил печально:

— Славный ты парень, Тарас Куница, сын Тимофеев, да видно не зря в селе о бесовской крови в вашем роду поговаривают. Сам ты, наверняка, еще чист душой и не успел провиниться ни в чем, но людям, порой, и за родительские грехи, отвечать приходится. Видно, в самом деле, рано тебе, казак, о свадебке думать. Сперва — по всем закладным и прочим векселям рассчитайся. А то сосватаем вас, а не ровен час — случиться так: что Ребекка овдовеет раньше, чем свадебку сыграют.

— О свадьбе и всем таком разговора нет, дядька Ицхак… — уверил его Куница. — Я только, прежде чем в путь отправится, хотел сказать вам, что дом и все свое имущество Ривке оставляю. Жив останусь — обязательно поженимся. А пропаду — пусть владеет. Хоть и невелик достаток, а все ж… Земля, скотина, реманент кой-какой… Отцу Василию я уже объявил, о своей воле, так что, не сомневайтесь: где надо будет — подтвердит…

— Что ж ты, зятек, раньше молчал? — ударил руками об полы корчмарь. — Нужно ж было бумагу надлежащую состряпать. Эх, молодежь, молодежь — все у вас кувырком… Все шиворот-навыворот… О самом важном деле — напоследок вспоминаете. Ладно, раз сельский священник знает и подтвердит — я, после, сам от твоего имени дарственную оформлю. Ну, а теперь, пошли в стойло, на коня поглядим, что ли?

— Обязательно… Но, коль не секрет, откуда все же он у тебя взялся? Вчера — точно не было.

— А откуда, с позволения сказать, господин казак знает, что у бедного еврея в хозяйстве деется? Он что — частый гость в моем хлеву? — ехидно поинтересовался корчмарь и, не дождавшись ответа от зардевшегося парня, продолжил. — Ладно, чего уж там, возможно в это трудно поверить, но я тоже был молодым и ретивым. Сегодня, спозаранку, королевский гонец прискакал… Сам пересел на заводного коня, а этого — мне оставил. Сказал: на следующей неделе воротится. Коня велел выходить — и, коли сыщется покупатель — продать.

— И дорого ценит служивый казенную лошадку? — усмехнулся Тарас, зная из рассказов отца, что многие гонцы таким нехитрым способом пополняли свой карман. Мол, вторая лошадь пала…

— Ха! Видел бы ты эту лошадку! — возмутился корчмарь. — Змей, а не конь… Мне вровень. Белый, как снег. Грудь широкая, ноги точенные. И запросил недорого — всего шесть золотых дукатов.

— Чего? — вытаращил глаза парень. — Да за такие деньги у крымчаков до полудюжины гривастых сторговать можно. При этом басурмане, на радостях от столь выгодного торга, покупателя допьяна кумысом напоят, да еще и пару ярок в придачу дадут…

— Балда… — хмыкнул Ицхак. — Нашел с чем сравнивать! Полудикую степную лошадку и хорошо обученного боевого скакуна из королевской конюшни. Да на нем одна уздечка в половину названной цены встанет.

— А что ж коронный гонец с лошади столь ценную сбрую не снял? — опять удивился Тарас. — Она ведь тоже, небось, казенная? С животиной мне понятно — скажет конюшенному: торопился, загнал, ну — все как обычно. Прижмет — вырученными от продажи лошади деньжатами поделится. Но узду-то он оставлять никак не должен был…

— Не знаю, — пожал плечами корчмарь. — Торопился, наверно… К тому же — возвращаться будет. Тебе-то, что за печаль? Радуйся, господин казак: раньше ты только одной саблей и седлом владел, а теперь — и пистолями обзавелся, и конь с уздой, да недоуздком в придачу, прибавятся. Чем плохо?

— Все хорошо, дядька Ицхак, даже слишком… — задумчиво ответил Куница, подергивая себя за мочку уха. — Только говаривали старики, что иной раз ласки судьбы куда опаснее тумаков бывают. Ну, да нам, казакам, от доли прятаться не пристало. Либо пан, либо пропал — дважды не умирать! Веди, дорогой тестюшка, показывай свое сокровище! Время не ждет!

— И то верно, — вполне серьезно поддержал молодца Ицхак. — Гешефт не только тому в руки дается, у кого на плечах голова имеется, но и тому — кто свой тухес от лавки вовремя оторвать умеет…

Перво-наперво, — как подучили его домашние нахлебники, а более всех, некогда друживший с лесным народом, домовой Ося, — Куница отыскал в близлежащем лесу небольшую светлую полянку с большим замшелым пнем посередке. Стреножил, еще не привыкшего к новому седоку коня и, не расседлывая, отпустил пастись. Потом застелил срез пня чистой скатеркой и стал выкладывать поверх нее нехитрое угощение. Все, что на скорую руку собрал ему в дорогу прижимистый корчмарь, и незаметно от отца, добавила заботливая Ребекка.

Полкаравая хлеба, кольцо колбасы, шмат сала, десяток вареных яиц, пара луковиц и, конечно же — обязательный в любом застолье — куманек отменного хлебного вина. Нарезал всю снедь крупными кусками, круто посолил и налил водку в две кружки. Ожидаемому гостю плеснул больше, себе — на донышке. После чего уселся спиной к пню и позвал негромко, но внятно:

— Эй, хозяин лесной, покажись, сделай милость.

Подождал немного и еще раз позвал:

— Не побрезгуй угощением, я к тебе с извинениями пришел. За тот случай с цветком повиниться хочу.

— Сперва полянку мою разорил, почем зря… — сердито прогудел в ответ лесной дух, как бы из глубины чащи, пока еще не показываясь на глаза человеку. — А теперь откупиться хочешь?

— Может, у тебя от дряхлости уши мохом да поганками позарастали? — обидчиво повысил голос Тарас. — Я же ясно сказал, что извиниться хочу, а не откупиться. Разницу в словах понимаешь, чудо лесное?

— Чай, не дубина стоеросовая… — пробурчал леший, прошелестел прошлогодней опавшей листвой и в тот же миг очутился рядом с молодым казаком. — Разумение и понятие имею. Да только — странно все это…