— Цветок папоротника, сорванный в ночь на Ивана Купала, сгодиться? — невинно поинтересовался Куница.

Во время всего разговора парни, не сговариваясь, медленно расходились в разные стороны, так что теперь зловещее облако оказалось между ними.

— Ух, ты! — непритворно восхитился призрак. — Такое впервые вижу… Похоже, истинные баловни судьбы ко мне пожаловали. Жаль, парни, что на этом ваше везение и закончиться. С кого начнем?

— С меня…

Тарас так быстро крест-накрест взмахнул саблей, что та восторженно загудела.

— Желание гостя — закон для хозяина. Но, ты не волнуйся, хлопчик, твой товарищ ненадолго тебя переживет. И убью я вас легко и быстро — не то, что в былые времена… — протянул мечтательно дух. — Ох, и поизмывался б я над вами, дурашками… А теперь — совсем никакого куража нет, надоело… Скоро сами убедитесь, что с годами все проедается…

— Э нет, — опять остановил его дотошный Степан. — Ты, оседлый, нам зубы не заговаривай. Дурашки мы или нет, но условия, я из тебя все же вытяну. Как бы ты не упирался и не увиливал от ответа.

— Было б ради чего стараться, — буркнул сердито, уличенный в уловке, призрак атамана. — Их всего три. Первое — для того, чтоб снять проклятие с клада, надо отдать десятую часть найденного добра наследникам самого первого, убитого мной купца Ованесяна из города Ужали. А второе — победить меня… Вернее — наоборот. Но, в сущности, какая разница, если вы оба уже покойники? Готовы к смерти, отроки? Молилась ли ты на ночь, дева? Ха-ха-ха!

— А третье? — не отставал Степан.

— Вот дотошный… — притворно возмутился призрак. — Сам что ли покумекать не можешь? Понятное ж дело: церковную десятину уплатить придется. Чтобы попы о душах невинно загубленных супостатом, мной значит, помолились. Хотя, честно вам скажу, хлопцы: если среди всех этих купцов и приказчиков был хоть кто-то чистый помыслами или деяниями, то я — истинный святой отшельник… И хоть кистенем да саблей они не орудовали, загубленных душ на их счету предостаточно. Уж поверьте, мне лукавить незачем…

Пробормотав все это скороговоркой, смертоносное облако метнулось вниз и сжало свои призрачные руки на горле Куницы. Всего лишь болезненно охнув от проткнувшего его насквозь заговоренного лезвия. Ледяная хватка призрака была такой убийственной, что молодой казак сразу стал задыхаться. Он больше не думал о сражении, а лишь безуспешно пытался нащупать душившие его пальцы, дабы еще хоть раз глотнуть живительного воздуха. Но — тщетно. Перед глазами у Куницы уже мельтешили разноцветные круги, когда неожиданно все закончилось и удушье отступило.

Тарас помотал головой, приходя в себя, и едва сдержал удивленное восклицание. Увиденная им картина стоила любого, самого причудливого сна.

В зеленоватом, призрачном полумраке пещеры полуголый богатырь удерживал на поводу великолепного седого скакуна. Причем — не полупрозрачного призрака, а самого настоящего коня.

— Это ж как ты исхитрился призрачного атамана взнуздать, Степан? И в самом деле, ученик чародея что ли?

— Ученик… — не стал спорить тот. — Да только моей заслуги здесь нет. Уздечку помнишь? Сам не знаю, зачем с собой прихватил. А когда понял, что оседлый призрак и в самом деле неуязвим для оружия, решил попробовать: вдруг получиться? И как видишь — не ошибся. Уздечка и призрака взнуздать сумела. Теперь у нас с тобой, кроме клада, еще и лошадка будет. Если самим не пригодиться — учителю в подарок оставлю… То-то он удивиться, когда расколдовать меня надумает. Заодно и призраку достойный противник не помешает.

— Добрый ты, как я погляжу.

— А то… — спокойно согласился Степан. — Ну, чего расселся? Клад ищи… Или заночевать здесь решил?

— Было бы что искать, — буркнул Тарас, делая неловкую попытку подняться и со стоном опускаясь обратно на земляной пол. Призрак все же успел изрядно зачерпнуть из него жизненных сил. — Я как раз на могилке атамана сижу. И все награбленные сокровища аккурат подо мною зарыты… Сейчас, отдохну маленько и достанем. Обещанный желудь посадить бы, не забыть. Только никак в толк не возьму, зачем лешему в пещере дуб понадобился? Как думаешь? Неужели сможет сквозь гору прорасти? Без солнечного света и дождей?

— То не наша забота… Наверняка, тут дело не в самом дереве. Скорее — своеобразный обряд освящения места, что ли? Ну, как будто очищение святой водой. Только на их, лесной лад. Но, в любом случае, рассиживаться нам некогда. Чувствую, что-то вокруг неладное творится.

— Я тоже… — согласился Тарас, отодвигаясь в сторону и поводя волшебным цветком над едва заметным холмиком.

Некоторое время в полутьме огромной пещеры ничего не происходило. А потом — земляной пол вспучился, выдулся болотным пузырем и лопнул, словно перезревший арбуз, — выталкивая из своей утробы на край древней могилы, ничем не примечательный с виду, обычный пятиведерный, стянутый стальными обручами, дубовый бочонок. Из тех, в которые монахи мед и уплотненное вино разливают. Эдакая обыденность, в столь торжественный миг, могла бы показаться даже обидной, если б одновременно с этим в стенах пещеры не послышался отчетливый хруст, а с потолка на головы кладоискателям не посыпались мелкие камешки и сухие земляные комья.

— Ого! — встревожено воскликнул Степан. — Надо пошевеливаться, Тарас. А то как бы горный король не оставил нас себе вместе с кладом. Похоже, здесь не одно проклятие, витает. Бери атамана за повод, а я пока наше сокровище на свежий воздух вытащу.

Богатырь обхватил бочонок двумя руками и, покряхтывая от натуги, поволок его к выходу из пещеры.

Куница поспешно вскочил с конвульсивно содрогающегося пола, не теряя ни одного мгновения, достал из висящей на груди ладанки, заветный желудь и бросил его в голодную пасть, разверзнутой могилы. И как только семья дуба упало внутрь, рваные края ямы сошлись, да так плотно, словно и не было никакой дыры. Зато — огромнейшая брыла отвалилась от зева пещеры и с грохотом покатилась вниз. А сами своды затряслись еще более угрожающе. Издавая при этом такие жуткие стоны и всхлипы, что даже призрачный конь перестал упираться, а сам потащил замешкавшегося Тараса наружу.

Побратимам только-только хватило времени, чтоб вывалиться из смертельной западни, вместе с добычей, как внутри потревоженной ими горы, что-то ужасающе загрохотало, взвизгнуло, надсадно ухнуло, и густое облако пыли шугануло наружу, словно дробью обдав спины убегающих людей мелкими камушками. А вход в волшебную пещеру наглухо запечатало здоровенным валуном. Из-за чего склон стал напоминать рот исполина, с застрявшим в нем слишком большим куском яблока.

Пламя небольшого уютного костра, разожженного буквально в нескольких шагах от совершенно безопасного теперь ущелья, бросало отблески на груду украшений из самоцветных камней и разнообразную золотую утварь, небрежно высыпанную на расстеленную попону.

— И вот из-за этих цацек стоит убивать и подвергать свою бессмертную душу вечным мукам и проклятиям? — с недоумением произнес Куница. — Неужто золотая миска настолько лучше глиняной посуды, а ложка — деревянной? Или, может, — нацепив на себя гроздь украшений — уродина превратиться в красавицу, а старуха в молодуху? Нет, не понимаю…

— Это от того, друг, что жил ты в тех местах, где в обиходе другие ценности, — усмехнулся Степан. — Подлинная стоимость вещей не только в том, что видят твои глаза, а в их потаенных возможностях, в том — что за эти предметы роскоши можно выменять или купить.

С этими словами он взял из кучи какую-то безделушку.

— К примеру, вот за этот перстенек, любой вельможа, без раздумий, отдаст десять золотых дукатов. А теперь прикинь, сколько ты на эти деньги сможешь приобрести всего нужного и важного для себя лично?

— За десять золотых-то? — переспросил Тарас. — Даже не стану перечислять — язык устанет.

— То-то и оно… — наставительно произнес богатырь, явно кому-то подражая и тоном, и жестами. — Есть ценности сегодняшние, а есть — вечные. Я сейчас не о духовном… О них пусть церковь печется. Вот, к примеру, еда или одежда для человека важнее украшений, но только пока он голоден или, как я сейчас — раздет. А если он сыт и в тепле обитает? Куда девать лишнее? Впрок запасать? Можно, но лишь до определенных пределов и на короткий срок. Как не копти окорок, а через два-три года его даже псы жрать не станут. Одежда тоже слежится или моль побьет… А вот такой камешек — и год пролежит, и сто. Не занимая места и не требуя ухода… Самому не пригодиться — детям или внукам останется. Которые, в тяжкую годину, вспомнят рачительного предка с благодарностью… Потому и льют люди кровь, свою, а чаще — чужую, чтоб успеть нахапать побольше, на первый взгляд, ни на что не пригодного хлама.