«Все в наших руках, поэтому их нельзя опускать»

Весной 1920 года Габриэль Шанель покидает виллу «Миланез» и покупает просторную виллу «Бель Респиро» в Гарше, на углу улиц Эдуард-Детай и Альфонс-де-Невилль. Ей 37 лет, а рядом – лишь товарки да великосветские друзья, и никто не метит в возлюбленные. В то время из состояния меланхолии подругу вытаскивала Миси, по приглашению которой она стала бывать на многочисленных приемах. И вот все чаще и чаще подруги хозяйки дома стали упоминать о скором возвращении в Париж Игоря Стравинского, пребывавшего с 1914 года в Швейцарии. Творец «Весны священной», «Петрушки» и «Жар-птицы», созданных для С.П. Дягилева, собирался вместе с ним засесть за работу над новым балетом – «Пульчинелла», декорации и костюмы к которому будут выполнены по эскизам Пикассо.

Благодаря Мисе Коко Шанель окунется в мир искусства, и многие художники, композиторы, писатели станут ее друзьями. «С уходом из жизни Артура Кейпела и вхождением в круг Миси для Габриэль началась новая эпоха, в которую значительно обостряется ее восприимчивость и расширяется сфера ее интересов».

Мися потянула подругу в Венецию, где они встретились с Дягилевым. Он в ту пору страстно хотел по возвращении в Париж поставить новую версию «Весны священной» (как мы помним, бурно и гневно встреченной еще в 1913 году). Но проект потребовал бы весьма больших расходов. Дягилев и Мися почти каждый день обсуждали различные пути поиска необходимых средств.

Вернувшись в Париж, Габриэль, с ее щуплой фигурой и малопривлекательной внешностью, не вызвавшей у Дягилева никаких эмоций, решает приехать в отель, где тот остановился. Сергей Павлович в раздумьях; но приняв женщину, он неожиданно для себя получает чек на 300 тысяч франков. Брюнетка, на которую он прежде не взглянул бы, становится его благодетельницей, а после и близкой подругой.

Начав свою карьеру меценатки с Сергея Дягилева, Коко не остановилась на этом. Узнав, что другой талант – Игорь Стравинский оказался в тяжелых финансовых обстоятельствах, она приглашает его вместе с семьей погостить на вилле «Бель Респиро». В течение двух лет, сообщают историки музыки и моды, вилла наполнялась могучими аккордами музыки Стравинского. Пребывание в доме под Парижем дало композитору Игорю Стравинскому возможность закончить партитуру «Пульчинеллы», а самой Шанель – закрутить с ним короткий бурный роман. Даже одиннадцать лет спустя он продолжал фигурировать в списке «стипендиатов Великой Мадемуазель» (по словам издателя Бернара Грассе).

Что касаемо Дягилева, по признанию самой Коко, то был самый очаровательный друг. «Она любила его в его стремлении спешить жить, в его страстях, в его рубище, столь далеком от легенд, в его тяге к роскошествам; ей запомнилось, как он целыми днями забывал об обеде, репетируя ночами, засыпая в театре в кресле, разоряясь, чтобы поставить хороший спектакль, знакомя самых прекрасных художников с самыми выдающимися музыкантами…» И тогда она сама – примадонна высокой Моды – решает включиться в эту гонку. В какой-то мере и благодаря этому союзу «Русские сезоны» во Франции «узаконили отношения между балетом и модой».

Настоящий театральный успех Шанель получила, когда создала костюмы для нового балета дягилевской антрепризы – «Голубой экспресс». Компания, как это всегда бывало у Дягилева, самая высокосортная: либретто написал Жан Кокто, танцы ставила Бронислава Нижинская (сестра хореографа Вацлава), эскиз антрактного занавеса сделал Пикассо. Название балета исходило от супермодного «Голубого экспресса», который с недавних пор доставлял светскую парижскую публику на курортную Ривьеру. Да и герои постановки какие-то слишком уж вписанные в веяния времени: пловчиха, чемпионка по теннису, гольфист, британский аристократ. Все они вступают в романтические отношения, одновременно демонстрируя свою спортивную форму. К слову: спортивная тема была на пике моды, ведь Париж тем летом принимал Олимпийские игры.

«Ничего принципиально нового для себя Шанель в «Голубом экспрессе» не сделала: костюмы стали просто сценической версией ее последней коллекции – вариацией спортивного стиля, который она разрабатывала уже несколько лет. Полосатые свитера и гольфы, теннисные туники, джерси и плотная шерсть. Аксессуары были не менее важны, чем костюмы – искусственный жемчуг, купальные шапочки и тапочки, наручные часы, очки и даже кодаковские фотокамеры. Танцовщики на сцене щеголяли несценическим загаром – загар был в моде – и во многом благодаря усилиям самой Шанель», – читаем в одном из номеров современного

Vоguе (русская версия), в статье «Мода вне сезонов» об открытии выставки в Лондоне, посвященной Сергею Дягилеву и его «Русским сезонам». «Сходить на нее надо всем, кто хочет понять, откуда вышла современная мода», – честно приглашают журналисты.

О постановке дягилевской антрепризы «Голубой экспресс», руку к которой приложила и Коко Шанель, тот же Vоguе – но десятилетиями ранее! – напишет: «Русские балеты уже не такие русские: холодные, спокойные, сдержанные, цвета скорее напоминают о французском стиле». Откуда взялось такое скромное выражение эмоций? Не оттого ли, что все костюмы для спектакля разработала Шанель?

И ведь верно! Вон как просто объясняют журналисты как же «узаконились отношения между балетом и модой»: «Если для Шанель в этих костюмах не было открытий, то для балетного театра использование бытовых костюмов стало прорывом»; «Впервые светский костюм почти в неизменном виде перекочевал на сцену. Танцовщики дягилевской труппы вспоминали, что танцевать в шанелевских костюмах было неудобно: неудобно «держать» партнершу, одетую в трикотаж; бижутерия огромных размеров мешала движению и проч.»; ««Голубой экспресс» доказал, что мода может напрямую диктовать балетную эстетику».

Благодаря своей связи с Игорем Стравинским, Сергеем Дягилевым и дружбе с его труппой, Коко Шанель на всю жизнь сохранила любовь не только к русскому балету, но к России и к русским. Известно, что ныне многие костюмы к тем русским балетам хранятся в Канберре, в Национальной галерее Австралии, в Лондоне, Стокгольме, Техасе и, конечно, в Театральном музее Петербурга…

В 1961 году один из последних «дягилевских юношей» Серж Лифарь познакомил ее с Майей Плисецкой. Русская балерина в своих мемуарах вспоминает, как Шанель, которой было тогда за восемьдесят, устроила в ателье показ осенне-зимней коллекции только для двух зрителей: самой Плисецкой и танцора Лифаря, а потом предложила Майе выбрать любую вещь, которая ей по нраву. Плисецкая колебалась, и тогда Шанель выбрала сама – сарафан и мундир из плотного белого стеганого шелка с темно-синими аксельбантами и золотыми пуговицами. Шанель попросила Плисецкую пройтись по подиуму: «Посмотрим, как умеет носить изделия Дома Сhапеl балерина из России». После нескольких проходов престарелая кутюрье заключила: «Теперь я верю Сержу, что вы – великая балерина».

Осень 1920 года, курортный Биарриц. Это лучший сезон для отдыхающих: пронзительное небо, чистый воздух, дыхание океана, пропитанное йодом. Едва начав «роман» с семьей Стравинских в «Бель Респиро», Коко отправляется отдохнуть и посмотреть, как идут дела в ее филиале. В это время здесь продаж больше, чем в Париже.

В один из бесподобных вечеров, проводимых на отдыхе, за легким ужином в кафе собрались три приятельницы, три светские львицы: Коко Шанель, актриса Габриэль Дорзиа и певица из «Опера-комик» Марта Давелли, которая совсем недавно триумфально выступила в «Мадам Баттерфляй» и «Кармен». Последняя была не только популярной певичкой, но и любовницей Великого князя Дмитрия Павловича, кузена свергнутого русского царя. В момент, когда ее возлюбленный отлучился, она шепнула Коко: «Если хочешь, я тебе его уступлю! Он мне дорого обходится».