Если бы письмо Бхомры прочла не мать, а кто-нибудь посторонний, он сразу бы уловил в нем не совсем искренние нотки. Но мать поняла лишь одно: ее девочка страдает и совсем потеряла голову. Град упреков обрушила она на свекровь Бхомры, немало их пришлось и на долю Гобиндолала. Выплакавшись, она решила на следующий же день отправить паланкин за Бхомрой. Что же до отца Бхомры, то он отослал Кришноканто письмо, в котором сообщал, что жена его больна, и просил разрешить Бхомре навестить свою мать. Слугам строго приказали говорить то же самое.

Кришноканто был в нерешительности. Конечно, не время сейчас отпускать Бхомру домой, ведь Гобиндолал должен вот-вот приехать; но как не отпустить дочь к больной матери? После долгих колебаний Кришноканто все же разрешил Бхомре отлучиться на четыре дня. Когда Гобиндолал вернулся, четвертый день был уже на исходе. Ему сообщили, что Бхомра гостит у отца и что за ней сегодня отправляют паланкин. Гобиндолал сразу догадался об истинной причине отъезда Бхомры и почувствовал себя оскорбленным. «Она могла так легко заподозрить меня! — думал он. — Уехала, не разобравшись, ни о чем не расспросив! Что ж, попробуем обойтись без нее!» И, ничего не объясняя, Гобиндолал запретил матери посылать за Бхомрой. Видя, что племянник не сердится на него, не заговаривал о Бхомре и Кришноканто.

Прошло несколько дней. За Бхомрой никто не посылал, и она не возвращалась. «Слишком дерзка стала, надо ее проучить», — решил Гобиндолал. Но часто, при виде опустевшего дома, на глаза его невольно навертывались слезы; горько было думать, что Бхомра больше не верит ему; тяжело сознавать, что они в ссоре. Гобиндолал сердился на себя за такие мысли и дал себе слово забыть Бхомру. Однако забыть не так-то легко. Счастье проходит, но воспоминание не вычеркнешь из сердца; рана заживает, но остается шрам; человек умирает, но имя его продолжает жить.

В конце концов несчастный Гобиндолал пришел к мысли, что лучшее средство забыть Бхомру — это думать о Рохини. Очарование ее необычайной красотой все еще не прошло. Гобиндолал старался избавиться от этого наваждения, но образ Бхомры не оставлял его. В одном романе я как-то читал о привидении, которое поселилось в доме и пугало всех до тех пор, пока заклинатель не выгнал его оттуда. Гобиндолал тоже пытался изгнать Бхомру из своего сердца. И он почти добился этого. В сердце его осталась жить лишь тень этой женщины, подобно тому, как в воде мы видим не солнце и луну, а всего лишь их отражение. Теперь, чтобы излечиться от слишком сильной, по его мнению, привязанности к Бхомре, Гобиндолал решился оживить образ Рохини. Некоторые горе-лекари склонны от пустяковой болезни лечить сильнодействующими ядами. Точно так поступил и Гобиндолал. Он сам направил себя по неверному пути.

Воспоминания о Рохини вызвали тоску по ней, а тоска — желание ее увидеть. В своем излюбленном уголке на берегу пруда, около окруженной цветами и деревьями статуи, Гобиндолал предавался мыслям о Рохини. Был сезон дождей. Тяжелые тучи покрывали небо. Дул порывистый свежий ветер. Дождь то едва моросил, то внезапно переходил в настоящий ливень. Близились сумерки. Скудная луна не могла рассеять тьму ненастной ночи, и спуск к воде был едва виден. Неожиданно Гобиндолал увидел на ступенях женскую фигуру, едва различимую в темноте. Ему показалось, что это Рохини. После непрерывных дождей ступеньки были покрыты вязкой грязью. Гобиндолал испугался, как бы женщина не поскользнулась и не упала в воду.

— Эй, не спускайся к воде, там очень скользко, упадешь! — крикнул он из беседки. Не знаю, слышала ли женщина, что ей крикнули, шум дождя мог помешать ей разобрать слова. Но она поставила кувшин на ступеньку. Затем поднялась на берег и медленно направилась к саду. Отворив калитку, она подошла прямо к беседке, в которой укрылся Гобиндолал.

— Что ты здесь делаешь в такой дождь, Рохини? — обратился к ней Гобиндолал.

— Вы меня звали?

— Нет. Просто хотел предупредить, что внизу очень грязно. Входи, а то совсем промокнешь.

Рохини, осмелев, вошла в беседку.

— Что скажут люди, если увидят тебя здесь?

— Что есть на самом деле, то и скажут. То самое, что я давно собиралась вам сказать.

— Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить. Кто пустил эту сплетню? Почему вы вините во всем Бхомру?

— Я все расскажу. Но не здесь.

— Идем со мной, — проговорил Гобиндолал и повел Рохини в один из садовых домиков.

Нам, к сожалению, не удалось узнать, о чем они беседовали там. Скажем одно: возвращаясь этой ночью домой, Рохини больше не сомневалась в том, что Гобиндолал очарован ее красотой.

Очарован? Ну и что же? Я вот, например, очарован красотой этой прелестной, зеленой с голубым, бабочки. Вам, быть может, нравится ветка цветущего кустарника. Что в этом плохого? На то и красота, чтоб ею восхищаться.

Так думал сначала и Гобиндолал. Так рассуждают все порядочные люди, делая свой первый шаг по лестнице греха. Но в мире помыслов наших притягательная сила греха действует так же, как в окружающем нас мире природы сила земного тяготения: по мере падения тела она возрастает. Падение Гобиндолала свершилось очень быстро, ведь сердце его так истосковалось по красоте! Мы можем лишь пожалеть Гобиндолала, а о его падении подробно рассказывать не станем.

Когда Кришноканто услыхал о том, что люди связывают имя Гобиндолала с именем Рохини, он опечалился. Ему было нестерпимо больно узнать об этой слабости племянника, и он решил хорошенько отругать его. Но неожиданно Кришноканто слег. Гобиндолал каждый день приходил навестить дядю, но комната всегда была полна слуг, а Кришноканто не хотел заводить разговор с Гобиндолалом при посторонних. Однако болезнь затянулась, и Кришноканто начал думать, что, может быть, его счеты с жизнью уже сведены и пришла пора закончить плавание по океану жизни. Он стал опасаться, что так и не успеет объясниться с племянником. И вот однажды, когда Гобиндолал очень поздно вернулся из сада, Кришноканто решил поговорить с ним. Гобиндолал, как всегда, зашел перед сном навестить дядю. Старик приказал всем слугам выйти.

— Как вы себя чувствуете? — в замешательстве проговорил Гобиндолал.

— Мне что-то очень плохо сегодня, — слабым голосом отозвался Кришноканто. — Отчего ты так поздно сегодня?

Не отвечая, Гобиндолал взял Кришноканто за руку, чтобы послушать пульс. Лицо его тотчас приняло озабоченное выражение. Поток жизненных сил Кришноканто едва струился, и казалось, вот-вот иссякнет совсем.

— Я сейчас, — проговорил Гобиндолал и торопливо вышел.

Он направился прямо к деревенскому врачу. Тот удивился столь позднему посещению, но Гобиндолал объяснил, что дяде очень плохо, и попросил поспешить, захватив с собою лекарства. Почти бегом они вернулись к Кришноканто. При виде доктора старик встревожился. Между тем лекарь стал слушать пульс больного.

— Что-нибудь внушает тебе опасения? — спросил его Кришноканто.

— Когда бренное тело человеческое не внушает опасений? — уклончиво ответил лекарь.

Кришноканто все понял.

— Сколько мне осталось? — спокойно спросил он.

— Сначала примите лекарство, а там посмотрим, — проговорил врач.

Он растолок таблетку и подал Кришноканто. Тот взял чашку, поднес к губам, но тут же выплеснул все лекарство на пол. Заметив огорчение лекаря, Кришноканто проговорил:

— Не тревожьтесь. В моем возрасте лекарства уже не помогают. Для меня сейчас полезнее повторять имя Вишну[1]. Лучше молитесь за меня.

Кришноканто стал повторять слова предсмертной молитвы. Все остальные молчали, пораженные и испуганные. Лишь сам Кришноканто оставался спокоен.

— Достань у меня из-под подушки ключ, — обратился он к Гобиндолалу.

Гобиндолал повиновался.

— Теперь открой ящик и достань завещание.

Гобиндолал исполнил и эту просьбу умирающего.