Приближение этого юбилея все-таки что-то делает с мозгами. Ты будто спохватываешься: "Как? Уже тридцать? Я уже отгулялась? Больше нельзя играть в любовь с девочкой? С девочкой не может быть серьезной любви?". Ты укладываешь себя, еще живого, но послушно тихого, в черный трупный мешок и зарываешь глубоко-глубоко в себе. Это не заразно. Если меня заставят рожать, мой ребенок будет натуралом. Я не допущу, чтобы он прошел то же, что и я. Есть разница, с кем ты счастлив. Обществу отчего-то есть разница.
Общество... Мне иногда кажется, что это не люди, а стадо, ведомое инстинктами. "Тебе скоро тридцать? Когда свадьба? Ты должна родить?". Кому должна? "Кто-то должен продолжать род". А кроме меня разве некому? Разве этот мир настолько прекрасен, чтобы отдавать ему частичку себя? Может, не права я? Может, они видят в мире ту красоту, которую упустила я за всеми этими размышлениями? Может, не думать и тупо идти напролом - то, что нужно?
Они почему-то считают, что это должен пройти каждый. Любовь, свадьба, семья, дети, внуки, смерть. Иногда мне кажется, что пока я не иду по этому пути, я - бессмертна. Потому что у меня будет только любовь и жизнь.
Счастливы ли те бабушки, что вечно не довольны своими внуками и говорят, что тем от них нужна только квартира? Может, им и в самом деле нужна только квартира? Тогда зачем они появились на свет? Да, я уверена, что делаю правильный выбор, остановившись здесь. Дети - не только маленькие теплые живые комочки на руках. Дети - это твоя дочь, которая в пятнадцать будет пытаться выпрыгнуть из окна, потому что этот мир - совсем не такой, каким она видела его в детстве. Я не смогу быть с ребенком круглосуточно, его нужно отдавать чужим людям в школу и детский садик.
Почему я вообще до сих пор об этом думаю, когда, казалось бы, давно все решила? Я - тупик. Этот мир не достоин того, чтобы в нем жить, из него так и не создали идеального общества. Хотя бы потому, что я не могу быть с любимым человеком, боясь кривых взглядов.
Да и черт со мной, я-то все переживу. А как насчет любимого человека? Как насчет Ольги? Не подставляет ли ее любовь ко мне? Не придется ли ей потом платить за то, что мы позволили друг другу пройти пять минут от остановки до работы или дома держась за руки? Что будет со мной, если она будет плакать у меня на руках потому, что ей сказали что-то или даже сделали просто за то, что она не скрыла своей любви ко мне. Не схоронила. Да, любовь туда же. В черный мешок и еще глубже, иначе рискуешь однажды обернуться, а там уже плодовое дерево, на могиле твоей любви-то. Я просто хочу, чтобы кто-то понял - любить девушку и подставлять ее одно и то же. Ты для нее опасность, ты, возможно, ее смерть. Я ненавижу Настю больше не за то, что не оставила ее одну, а за то, что теперь она может ее дискриминировать.
Думала ли я о смене пола? Думала. А еще о том, что мысли эти приходят в мою голову только бок о бок с мыслями о человеке. Парням в этом больше повезло - они могут выразить свою любовь физически, будь то девочка или мальчик. Две девушки никогда не смогут стать одним. А впрочем, я где-то читала, что и это единение мнимое. Я так же не могу быть рядом с ней круглые сутки и спасти от всего. Иногда я не понимаю: я слишком боюсь этого мира или просто не питаю к нему иллюзий? Что оправдывает человеческую жизнь? И только не говорите, что продолжение рода.
Больше всего я не понимаю: как смеют они говорить, что Бог ненавидит меня? Многие наши считают, что Бога нет, потому что они ненавистны этому Богу, им так удобнее. Я не хочу так думать, мне не нравится эта позиция. И все-таки, я не верю им, что кто-то, создавший меня такой, какая я есть, теперь смотрит на мою жизнь, как на ток-шоу и смеется, наблюдая, как я буду выбираться из этой бездны и жить, обманывая других. Это не испытание. Испытание - это когда у тебя нет ноги, или ты слеп. Мой изъян хорошо спрятан, как раковые клетки на первой стадии, и в то же время так же отвратителен для других, как разъедающие меня черви. А все-таки, своего они добились. Говорят, таких как мы не примет ни одна религия. Словно Богу не нужно наше счастье, не нужно наше умение любить, для него мы такие же кошки, которые должны рожать и населять его землю еще большим количеством бесплатных ток-шоу. Иногда мне кажется, что я готова в ответ так же ненавидеть Бога, но это такая же слабость, как сказать себе, что его нет.
Когда было особенно невыносимо, я хотела пойти в церковь. Я точно знала, кому поставлю свечки, решила, что куплю себе нательный крестик, чтобы он с груди моей видел, что я не грешница, слышал сердце мое. Мне казалось, что если не людям вокруг меня, так ему я что-то смогу доказать. Ведь он же дал нам любовь, и не может она быть не правильной. Любовь - слишком искреннее и светлое чувство, чтобы быть грехом. Как может быть такое? Еще я думала, что подойду к бородатому батюшке и спрошу, как же так получается, что я ни разу в своей жизни не убившая и не укравшая, только за любовь свою пойду в ад? Потому что убийца может раскаяться, а я в своей любви каяться не буду, ведь это уже другой выбор: грешить перед Богом или грешить перед собой.
Я выбрала день, обрадовала мать, что пойду в церковь и... И оказалась еще более слабой, чем сама про себя думала. Стояла на остановке, смотрела на кресты, на иконы, и казалось мне, что стоит войти туда - на меня обрушится потолок. В темной рясе, пропахший ладаном, будет стоять сам бородатый Бог с тюремными наколками на костяшках пальцев и станет доказывать мне все то же: "Одумайся. С парнем же теперь живешь, вот и живи. Я случайно создал любовь, я ведь вам только плодиться и размножаться велел. А любить вы должны были только меня. И человека любите как образ и подобие мое, а любить мой образ в женщине - что может быть омерзительнее".
Я, наверное, не люблю этот мир потому, что он пропитан моей любовью, а вместе с ней и болью. Иногда я так завидую этому стаду, что готово рожать, ждать внуков и умирать, так и не увидев радости. Ольга оставила во мне что-то, после чего можно сказать: "Теперь мне не страшно умереть, потому что лучше уже не будет". И жить для того, чтобы смаковать это. Это - мои драгоценные воспоминания, и ценность их пойму, пожалуй, только я.
У нас с Ольгой были друзья из таких же, как мы. Так проще, с ними не так тяжело постоянно слышать: "А вот Ира теперь с мужиком живет. А ты когда осознаешь, что была не права?". Возможно, именно поэтому эти люди и бывшие друзья, что теперь я боюсь за улыбками и радушием прочитать в их глазах: "Предательница". Их тоже можно понять, ведь я та, кем их будут тыкать потом, что вот еще один человек исцелился, а ты когда же? Это как общество анонимных алкоголиков. "Здравствуйте. Мне почти тридцать и я немного лесбиянка. Пару месяцев назад я впервые попробовала секс с парнем, и мне это не понравилось. Но мы будем пробовать снова и снова, как знать, может, я войду во вкус".
Ольга сказала тогда, что если я вообще смогла с парнем - значит, моя ориентация так же была возрастным, веянием моды, еще чем-то там. Для нее я тоже предательница, но как я могла жить дальше и не врать никому? Я в любом случае уже запятнала себя ложью, лицемерием. Ольга чище меня, она свою девушку хотя бы любит. Иногда мне кажется, что ей противно меня касаться, будто связь с мужчиной опорочила меня, заразила и она теперь тоже боится стать заразной. Наверное, так же нас боялись бы натуралы. Вот будет весело сказать Андрею: "Милый, прости, но я была лесбиянка. После всего, что между нами было, скорее всего ты тоже заразен и теперь будешь геем". Этот ограниченный человек, наверное, предпочел бы любую другую болезнь, потому что там все будут тебе сочувствовать и носить в больницу апельсины. А если ты гей, то от тебя отвернутся, а то и убьют за то, что дружбой своей ты бросаешь тень на их ориентацию, а еще мог и заразить их прикосновением своим.
