Повесила трубку, оглядела нас ещё раз внимательно и сообщила:
- Сын у неё с тюрьмы пришёл. Да нет, он не тюремщик! Вертухаем он там работает, на побывку вот прибыл неожиданно чего-то.
- О, трудовая династия значит! - смачно заметил Бен.
Тётя вахтёр пристально на него посмотрела и вдруг засмеялась. А просмеявшись, сказала: "Ну, пошли, дикари-туристы."
Но сначала она заперла входную дверь - вот так, заперла, и всё тут, изолируя общагу от внешнего неспокойного мира - затем открыла каморку, где были свалены наши вещички, а после, поднявшись по лестнице, повела нас по длинному наводящему тоску коридору, выкрашенному по бугристой штукатурке унылой синей масляной краской до плеча, а выше - покрытому пачкающимся мелом. Свет был тусклый, запах затхлый, воздух спёртый и всё вместе навевало общажную грусть-тоску. То ли желая настроить нас на оптимистический лад, то ли исполняя профессиональный долг, по пути сатиновая тётя излагала нам правила и нормы пребывания в общежитии. Под её дружелюбный монолог мы незаметно-быстро добрались до ничем не выделявшейся из прочих двери, за которой обнаружились четыре металлических кровати с матрасами без белья и убогие предметы меблировки. Мы, проведшие в различных общагах последние пять лет жизни, нисколько этому и не удивились, а удивительным было то, что произнеся "Ждите!" и отлучившись на пять минут, тётя вернулась с двумя комплектами чистого потрёпанного белья. Перед уходом она ещё завернула трёхминутный спич о недопустимости порчи девок советскими студентами, затем без проволочек покинула нас и больше уже не появлялась.
Нам, впрочем, было не до девок - так мы подустали и хотели спать. Наскоро умывшись в пустом умывальнике, справив нужду в соседнем нужнике, мы быстро-быстро поели сырки "Дружба" с батоном, побаловались пряниками с чайком, приготовленном в походных стаканах на походном кипятильнике, и, похвалив себя за сообразительность и смекалку в плане решения жилищного вопроса, повалились на скрипучие кровати и исчезли из этого мира.
Когда я вновь возник под луной, луны уже не было, а было утро, и нельзя сказать, чтоб раннее. Бен ещё дрых, я подошёл к окну и не без труда открыл его. Лёгкие обдало прохладой и невероятной свежестью: то ли мы надышали за ночь, то ли это давала знать аура данного места. Лето за окном, шелест листьев на утреннем зефире, пробуждающиеся от сна силы - всё будило восторг и поднимало настроение.
Организм взял, тем не менее, своё и я потрусил в туалет. В этой части коридора стоял ещё сумрак, войдя, я отметил, что две из четырёх кабинок забиты гвоздями и украшены надписью "Ремонт", а две - закрыты изнутри, в чём я без труда убедился. Оставалось ждать; вскоре в одной из дверей щёлкнула задвижка и я направился к ней. В проёме открывающейся двери показалась девушка, несколько неглиже... Я, признаться, не то, чтобы подзабыл, а как-то отвлёкся от того, что нахожусь в женском общежитии, и, встретив девушку в туалете, смутился-растерялся; разумеется, для девушки в кабинке увидеть особу противоположного пола в женском туалете было потрясением куда большем. Дверь мгновенно захлопнулась, защёлка щёлкнула, а через несколько секунд - потребовавшихся, наверное, для того, чтобы до некоторой степени прийти в себя - девушка вдруг громко, да так, что я вздрогнул, сказала: "Эля, там мужик какой-то, не вздумай выходить!". Я загрустил: Эля теперь наверняка тоже не выйдет, а в туалет хотелось. Но пришлось ретироваться в комнату и выжидать, прислушиваясь к движению в коридоре.
Когда, как мне показалось, наступил благоприятный момент, я устремился в туалет. Он оказался совершенно пуст, и я быстро совершил давно задуманное, а затем двинул в умывальник. Он был тоже пуст, почти - одна девушка мыла голову под краном, оголив себя по пояс. Наверное, она не была совершенством, но была молода и в меру упитана, загорелая, а белые груди с большущими тёмными сосками тоже были вполне себе в меру. Я застыл у входа, не в силах шевельнуться. Девушка располагалась в профиль по отношению ко мне, она не спешила, сполоснув волосы, принялась вытирать голову полотенцем, а я, пригвождённый к месту и, с одной стороны, разумеется, любуясь, услаждал свою чувственность, с другой - с тоской осознавал, что вот она сейчас меня увидит и такое устроит...
Спасло то, что повернувшись, она заорала не сразу, а какое-то время втягивала воздух в лёгкие, так что я успел пробежать почти половину пути до своей комнаты, и крик этот дошёл до меня уже ослабленным и смягчённым как расстоянием, так и допплер-эффектом.
Распахнув дверь, я обнаружил Бена уже не спящим, а курящим в постели первую, самую сладкую сигарету.
- Что, неудавшаяся попытка изнасилования? - прокомментировал он ситуацию. - За чужие грехи придётся мне теперь в окошко писать?
Но это Бен так шутил. Покинул комнату он голым по пояс, в шортах и с полотенцем, обмотанным вокруг талии. Качком Бен не был, но фигуру имел гармоничную и привлекательную; отсутствовал он долго - я успел выкурить сигарету в открытое окно, наблюдая, как солнце теснит тени в дальние глухие углы новгородского дворика, и вслушиваясь в утреннюю болтовню листьев, а потом вскипятить оба стакана под чай. Вернулся Бен в добром расположении духа, улыбаясь, и с порога заявил: - А тёлки здесь ничего, игривые! Бен жил до института в Иванове и его слова про тёлок были весомы.
Быстро мы подъели всё оставшееся от ужина и устремились в город, за новыми историко-культурными впечатлениями.
Этот день был таким же жарким и ярким от солнца, как и прошлый, и себя мы не жалели, оттого, возвращаясь вечером в общагу, чувствовали гул в ногах и умиротворение. Второе ощущение было вызвано отчасти пивом, вдруг обнаруженным в близлежащем магазине и свободно продававшемся там неизвестно по какому поводу. На вахте была прежняя пожилая тётечка вахтёр, она пила компот из ягод и читала местную газету. Строго оглядев нас, тётя сказала:
- Вы, хрены московские, кончайте мне девок пугать!
Я бы смолчал, но Бен от культурных впечатлений начал заводится:
- Что вы, тётя Наташа, мы смирные, это ваши девушки нам всю ночь спать не давали, мы уж думали милицию вызывать.
- Э, дурень-дурень, кака я тебе тётя, кака Наташа, меня Лизаветой зовут, а для тебя ещё и Валентинна. А новые жалобы поступят - вылетишь отседова на три буквы и на вокзал спать пойдёшь. Доступно излагаю?
- Доступно, тётя Елизавета Валентинна, доступно, солнышко новгородское. А ключики дадите? - продолжал юродствовать Бен.
Ключи были даны с плевками и мне, а Бен ржал всю дорогу до заветной двери, распахнув которую, мы упали на кровати и полежали в наполненной прохладой и запахами комнате минут десять, покурили, а потом взялись за кипячение чайку. Тут в дверь постучали, негромко, но требовательно. За дверью обнаружилось симпатичное создание в халате, если не сказать - пеньюаре.
- Добрый вечер, мальчики, - произнесло создание. - Вы не могли бы посвятить мне часть сегодняшнего вечера?
- Лучшую его часть, мэм, я полагаю, - выдал, не вставая с кровати, Бен. - Вы претендуете на нас обоих или же вас привлёк кто-то один?
Девушка скептически посмотрела на Бена и сказала: Не, двое лишку будет, наверное. Вот вы, - она показала пальчиком на меня - подойдёте. А друг ваш болтает не по делу.
- Это верно, милочка, - отозвался Бен - Кто много пи...т, у того криво стоит. Забирайте моего приятеля, не пожалеете. Только покормите его перед делом, а то у него во рту только полмаковой росинки было, да и то с утра.
- Да? - как бы даже обрадовалось девушка. - Пойдёмте-пойдёмте, у нас как раз сегодня голубцы приготовлены.
