Берестяные грамоты.

- Конечно, не пущу! Чего придумали - на ночь их пустить в женское общежитие! - комендант произносила слова с пафосом, почти выкрикивала, словно бы пьесу на сцене играла. Мы, однако, стояли в тихом дворике облезшей трёхэтажки, образовавшей два неравных катета незавершённого прямоугольного треугольника, был третий час и жаркий день накалил и тротуары, и стены, и воздух и листву - отовсюду шли волны тепла. Зрители, разумеется, отсутствовали, а комендант была маленькой, толстенькой, эмоциональной женщиной, в платье без рукавов и с игривыми воланчиками, в химии, со вспотевшим лбом.

Мы тоже были немного на взводе и уставшие - руки оттягивали вещи, с девяти утра, как водитель грузовика высадил нас на окраине Новгорода, путью не присели, перекусывали на ходу, побывали в двух музеях, а главное - обходили гостиницы, пытаясь найти место для ночлега на пару ближайших ночей. Ничего мы, конечно, не нашли, но в прохладных холлах гостиниц было тихо, покойно, безлюдно, и начинало казаться, что нет мест только для нас двоих, а все другие уже обрели себе приют и отдохновение, а это портило настроение. Осознав, что перспектив - кроме ночи на вокзале или на скамейке в парке - нет никаких, мы решили подойти к проблеме творчески, и женское общежитие местного педагогического института, случайно попавшееся на пути, показалось шансом.

-А чего вы опасаетесь-то? - в голосе у Бена вздымалось раздражение. - Боитесь, что мы оргии в вашей общаге будем устраивать?

- А кто вас знает, может и оргии, - комендант скептически нас оглядела: не, на оргии мы не тянули. - А может, пьянствовать тут начнёте.

Слово взял я:

- Мы вообще-то из Москвы, студенты тоже, и пьянствовать могли бы там, за милую душу. Но вот решили по городам древним русским поездить, к истокам, так сказать, припасть, а приходится встречаться с таким вот гостеприимством...

Комендант, кажется, не уловила сарказма и из всего сказанного отметила только слово студенты.

- А студбилеты, студенты, есть у вас?

Мы порылись в вещах и протянули женщине студбилеты. Она взяла их в одну руку, по посмотреть их ей было несподручно - в другой она уже держала наши паспорта. После мгновенного замешательства она засунула паспорта в подмышку и стала разглядывать студбилеты.

- Растворятся наши паспорта у неё в подмышке, - как бы про себя, но так, чтоб было слышно, выразил опасения Бен, хотя практичнее было бы смолчать.

Но комендант на такие булавочные уколы не реагировала, повидала она всякой молодёжи за свою производственную биографию. Определив по известным кадровикам секретным признакам, что документы подлинные, она призадумалась на пару минут и быстро начала менять гнев на милость: мы были пятикурсники, короткостриженные, гладколицые и, возможно, похожие на её детей.

- Ну ладно, проживайте здесь два дня-две ночи, раз студенты. Денег с вас я брать не стану, но и белья не дам - на матрасах перекантуетесь. Но смотрите: если что не так - обоих в милицию сдам, за мной не заржавеет.

Ну, то, что не заржавеет, видно было - есть женщины в русских селеньях.

Сильным толчком распахнув дверь, она ввела нас в полутёмный холл, не прохладный после солнечной улицы, а какой-то безжизненно-паркий. По холлу прохаживалась крупная женщина пожилых лет в синем ситцевом халате, и бормотала себе под нос "Увезу тебя я в тундру, увезу к седым снегам...". На столе у входа пускал пар из стакана с подстаканником только что вскипячённый чай, рядом лежал подвёрнутый полиэтиленовый пакетик с пряниками.

- Здравствуй, Лизавета, как девки, не хулиганят? - начала мониторинг комендант.

- Да каки девки, Петровна, каки тут девки, - оторвалась от тундры женщина. - Все наши горячи девки уж месяц как разъехались по отдыхам, остались те, кто тише воды, ниже травы. А ты чево ито, на развод что ли мужичков подобрала?

- Так-то оно так, но бдительность не теряй - в тихом омуте не зря говорится. А это не мужички, Лизавета, а советские студенты, они по моральному кодексу строителя коммунизма живут.

- А, аморалка, значит, - не поняла Лизавета. - Ну да, ну да...

- Такое, Лизавета, тебе будет задание, - не слушая её бормотания, давала директиву комендант - Ночуют эти московские туристы здесь две ночи, поселишь их в 217, откуда первокурсниц выселили, ну ты помнишь, ага, ага... Белья не давать, поведение контролировать, чуть что не так - звонишь сначала мне, а уж потом - в милицию, не перепутай! У меня их студбилеты, если что - прям в институт писать буду... Сейчас они уйдут, вещи их в каморку положи, вечером на ночлег придут - выдашь. Ну, не мне тебя учить, - и с этими словами комендант покинула гостеприимный холл.

Лизавета стала нас рассматривать, будто увидела в первый раз.

- Так вы, ребятушки, из Москвы значит... А к нам куды, на раскопки, что ли?

- На раскопки, мать, на раскопки, - убедительно ответил Бен.

- Лизавета Валентинна меня кличут, а фамильярностей ваших, амикошонства этого я не терплю, - выдала вдруг вахтёр загадочную фразу.

- Извиняйте, матушка-владычица, если что не так, - запричитал Бен, - Нам бы вещички до вечера пристроить.

Лизавета поглядела на него и покачала головой: - Ох и договоришься ты, обалдуй московский, здеся тебе не арбат и не таганка, не блядка и не пьянка. Общество, где молодёжь не уважает стариков, не имеет будущего, - высокопарно закончила она своё обличение, и отворила дверку маленькой комнатушки у входа. Мы бросили на пол свои сумки, и Бен, стоя у двери, задумчиво произнёс: В туалет нам потребно, пустите нас, добрая женщина?

- Вали, вали отседова, в городе проссышься, - отвечала Лизавета, - Здесь у нас все туалеты женские, а вы мужики, хоть и не настоящие...

Когда вечером, поздним, пряным и душным, мы, едва волоча ватные ноги, ввалились в холл общаги, за столом, перекрывавшим проход к лестнице, восседала совсем другая тётя, но в неизменном ситцевом синем халате. Наше дальнейшее продвижение было немедленно пресечено строгим окликом:

- Вы к кому, молодые люди?

Бен попытался было пошутить, произнеся: "К себе!" и двинул на прорыв - ан нет, нашла коса на камень. Тётя, совершив минимум движений, заняла такую выгодную диспозицию, что ни обойти её, ни просочиться между стеной и крепким женским телом было невозможно. Нам сразу дали почувствовать высокий профессионализм вахтёра женского общежития. На всякий случай, немного уже перестраховываясь, тётя добавила: "В ментовку захотели?"

Ну конечно нет, в ментовку мы, ясное дело, не хотели, усталыми были для ментовки. Не спеша, уважительно изложили мы дежурной тёте нашу непростую жизненную ситуацию. И опять же она оказалась на высоте: не стала высказывать недоверия к нашим словам, переспрашивать там и вообще мельтешить. Очевидно, что работа на её боевом посту давала богатую жизненную практику и развивала способность не удивляться ничему. Тётя достала из кармана помятый замусоленный блокнотик, полистала его, нашла нужную страничку и, сняв трубку с телефона, похожего на аппарат, по которому Жуков отдавал приказы командующим фронтами во время последней войны, провела краткую беседу:

- алё алё привет матрёшкина думала ты под столом валяешься уже знаю что не пьёшь только облизываешься да случай особый не надо не надо мне ими тыкать принципами своими глаз выколешь сама абстинентная дай другим на мир поглядеть два оболтуса московских тут явились забыла про них ага ага ясно ясно сделаю не горюй.