Однако Мелинда на его счастье отреагировала иначе.

Вместо того, чтобы выдать пару колкостей, молча обняла и поцеловала

. Ксан остолбенел, но только на мгновение. За­тем близость загорелого крепкого тела заставила его дей­ствовать так, как и должен действовать нормальный мужчи­на. Она и ойкнуть не успела.

Ксан слез с дивана, потянулся до хруста в позвонках и легко

преодолел расстояние, отделявшее его от стола. Вы­пив водки, вздохнул.

—   

Устал.

—

Неужели говорить так трудно? — поддел я своего при­ятеля.

Ксан нахмурился: — Ты лекции читал?

Пришлось признаться, что нет.

—   

А я обучал подрастающее поколение. С докладами вы­ступал. Это дело тяжелое, профессора за мизерную зарплату горбатятся

. Ну, ладно. Еще одну. — Закусив огурчиком, Ксан вернулся

к своему повествованию.

И началась полоса счастья. Они крутили настоящую лю­бовь, так им представлялось. Порой Мелинда расстраива­лась из-за того, что нарушила запрет, однако жребий был брошен

. Вообще, все шло путем, тучек на небосклоне не на­блюдалось. Руководство Ксана в пример ставило, отноше­ния с Овсепяном развивались нормально. Жаль, что все хо­рошее заканчивается. Тогда он совершенно забыл эту акси­ому, говорят же, что от счастья глупеют.

Как-то Мелинда сообщила, что готовится ее перевод в другую

страну, в Италию. Ксан разволновался. Стал дони­мать ее вопросами — как же наша большая любовь. Ему бы скумекать

, что американцы — прагматики и смотрят на че­ловеческие отношения менее эмоционально, чем русские.

Даже

когда

влюблены

.

«Honey,

— сказала

Мелинда

, —

В переводе это означало примерно следующее: «Мой дорогой

, я тебя очень люблю, ты знаешь, но что поделаешь?

Надо исходить из реальности».

Ксану бы промолчать, гордость проявить. Нет же!

Стал предлагать руку и сердце, заговорил о детях и про­чих семейных радостях. Она предложила не строить воз­душных замков, а приехать к ней в Италию в отпуск.

Ксан ответил что-то резкое, слово за слово, и они по­ссорились. Кульминационным стало его заявление: «Ко­нечно, я и забыл, что ты из ЦРУ». Мелинда побледне­ла, встала из-за стола (разборка происходила в малень­ком кафе) и вышла вон.

Потом предпринимались попытки наладить отношения,

да мало что из этого выходило, всякий раз дело заканчива­лось взаимными упреками. Мелинда держалась более взве­шенно, рассудительно. Это заставляло Ксана чувствовать себя

полным дураком: со своими любовными метаниями,

несуразными в глазах сдержанной американки.

Общаться они толком перестали, разве что пересека­лись у Брэдли. Тот снова остался один, родители подумыва­ли окончательно переселиться в Саффолк. Наверное, реши­ли, что там будет легче приобщить своего отрока к какому-

нибудь делу. Ну, а тем временем тот продолжал прежний об­раз жизни и постоянно виделся с Мелиндой.

— Вот так. — Ксан развел руками.

И тут в развитии событий произошел внезапный пово­рот, не в последнюю очередь, связанный с упоминавшим­ся доктором Джатоем. Раджа ему доверял, тот в его отсут­ствие вел все дела. Эх! Кому можно доверять в наше время?

Этот Джатой тихой сапой принялся распродавать совмест­ное имущество — здание клиники, медицинские инструмен­ты, аппаратуру, а денежки складывал в собственный карман.

Позднее выяснилось, что этот предприимчивый джентль­мен присмотрел себе недурной бизнес в Канаде. Брэдли обо всем

стало известно, и, ощущая за плечами год заочного об­учения юриспруденции, он решил, что горы может своро­тить. Не посоветовавшись с папой, возбудил судебное дело по

обвинению Джатоя в мошенничестве. Ему удалось до­биться постановления, запрещавшего ответчику покидать Пакистан

. Окрыленный успехом, предпринял следующий шаг

: дал объявление в газеты, сообщавшее, что больничное имущество

не подлежит купле-продаже, так как является предметом

разбирательства. Тем не менее, Джатой пустился во

все тяжкие и продал томограф, самый дорогой прибор из имевшихся

в клинике.

Беда Брэдли заключалась в том, что он поступал соглас­но закону, методам, описанным в учебниках и вполне дей­ственным в Великобритании или США. Но то был Паки­стан, где законы отличались условностью. Бал правили ста­рые добрые принципы, типа «кто успел, тот и съел». Когда суд

назначил комиссию для проверки помещения клиники,

там оставались голые стены. Судья вызвал Брэдли и Джатоя,

однако последний не явился, и слушания начались

parte

^[18]

.

— Дальше самое интересное. — Ксан выудил из чашки

ломтик лимона, пожевал и проглотил целиком. — Люблю

лимоны, — пояснил он. — С цедрой и кожурой.

Джатой возбудил ответный иск против сына владельца

клиники, на том основании, что наш герой ославил его га­зетными публикациями. Тому бы поостеречься, но болван

посчитал, что, раз правда на его стороне, бояться нечего. И

вот к нему заявляются детективы в штатском, берут под белы

руки и доставляют в участок. Там не церемонятся, щедро от­вешивают оплеухи, награждают тычками и зуботычинами.

Брэдли избит, окровавлен, что-то пытается доказать, да куда

там! Не учел парень местной специфики. Проверил бы Джа

тоя, да и обнаружил, что двоюродный брат этого мерзавца занимал

пост суперинтенданта полиции, а другие родствен­ники — старшие должности в МВД и Федеральном агентстве расследований

. Позже выяснилось: некогда верный компа­ньон Раджи обокрал фирму на десять миллионов рупий (по­рядка ста пятидесяти тысяч долларов), и из них два пожерт­вовал на подкуп правоохранительных органов.

В участок явился сын Джатоя, принявшийся оскорблять и

унижать Брэдли. Этот рьяный молодец орал: «Вы, англи­чане, думаете, раз правили нами столько лет, теперь можете делать

все, что вам вздумается?». На вопрос о сути претен­зий, продемонстрировал бумагу с текстом на урду, который для

Брэдли был что китайский. Признание в неграмотности вызвало

очередной всплеск ярости.

Брэдли отказался отвечать на любые вопросы, пока ему не

дадут позвонить адвокату. Эту просьбу удовлетворили, и законник

стал разбираться в ситуации. Оказалось, что док­тор Джатой выдвинул серьезное обвинение. Будто Брэдли ворвался

в его дом и угрожал оружием. При всей нелепости оно

тянуло на статью о терроризме, которая в пакистанском уголовном

кодексе одна из самых строгих. В частности, ею исключается

освобождение под залог.

Джатой планировал продержать парня за решеткой не меньше

месяца, чтобы сломать его и заставить подписать бумаги

о передаче нечестному партнеру родительского дома и

клиники. А тюрьма в Равалпинди не сахар. О гигиене там слыхом

не слыхивали, канализации не было, кормили ри­сом пополам с мусором. Брэдли сразу подцепил какой-какой-то зловредный

вирус. У него поднялась температура, начался бред

.

Адвокату не удалось добиться формального освобожде­ния клиента, и он попросту подкупил тюремщиков (день­ги прислал Раджа). Юриста-недоучку выпустили, но его по­ложение оставалось незавидным. Брэдли мог арестовать любой

полицейский. Больной, без документов, без места,

где можно отлежаться и прийти в себя: в родительский дом явочным

порядком вселился Джатой. Отец не мог прим­чаться на выручку: бывший компаньон возбудил иск и про­тив него, сфабриковав доказательства о причастности Рад­жи к финансовым махинациям.