Ксан молчал, пораженный услышанным. Потом задал вопрос

:

—

Как все это соотносится с вашей философией? Лю­бовь — путь познания.

Юсуфзай поморщился.

—Любовь и доброта — путь к Всевышнему, но только Аллах знает

, как его нужно пройти. На этом пути приходится терять близких

, друзей, вызывать злобу..

Бывает, любовь учит нена­висти, а доброта — жестокосердию.

Хозяин пригласил Ксана в столовую, однако его трево­жило отсутствие Тасмины, и, не считаясь с условностями, он снова

спросил об этом

Юсуфзай любовался начинавшимся закатом и с неудо­вольствием оторвался от этого зрелища.

—   

Неуместно требовать у отца общения с его дочерью.

Ксан решил проявить твердость:

—

Вы мне обязаны. Я выручил вас, вывез из Исламабада,

многим рискуя, между прочим. Сделал это ради Тасмины, по­том что люблю ее. Да, я люблю вашу дочь, если вы до сих пор этого

не поняли. Поэтому хочу ее видеть. Хочу уехать отсю­да. Можете ехать с нами, а можете продолжать врачевать сво­их моджахедов. Мне все равно. По-моему, я ясно выразился.

Юсуфзай не произносил ни слова, уставившись в землю,

затем поднял глаза, не выражавшие ничего, помимо презре­ния к собеседнику.

—   

Я выполню вашу просьбу.

Он указал на небольшую дверь, едва заметную на фоне де­ревянных панелей. Один из охранников, постоянно сопро­вождавших Юсуфзая, услужливо распахнул ее, открыв вход на

винтовую лестницу. Они спускались вниз, задевая плеча­ми кирпичные стены в лишаях плесени. Путь освещали за­пыленные лампы в проволочных сетках. Наконец лестни­ца закончилась, и они очутились в подвальном помещении.

Здесь было сыро, промозгло. Кроме стола, нескольких сту­льев, в дальнем углу — два десятка ребристых металлических ящиков

. Часть из них закрывала деревянная ширма. Тут же находились

два рослых пуштуна-охранника.

Ксан поднялся из-за стола, стал рассовывать по карманам спички

и сигареты. Было ясно, что лимит времени исчерпан,

и ему пора. Однако, собираясь, он не прерывал рассказа.

—

Я вам и впрямь обязан, — промолвил Юсуфзай. — Без вас

нам было бы трудно выбраться из Исламабада. Одно меня смущает

: вами двигали эгоистический расчет и себялюбие.

Вы пренебрегли профессиональным долгом. Ради какой-то

девицы уберегли от правосудия пособника террористов.

Ксан не верил собственным ушам. Неужели

так

отец мо­жет говорить о дочери? От этого Юсуфзая веяло холодом и

отстраненным любопытством энтомолога, который, воору­жившись формалином и булавкой, приступает к обработке

очередного насекомого.

—   

Сейчас хватают правых и виноватых, — сказал Ксан.

Юсуфзай махнул охранникам.

—

Присмотрите за нашим гостем. — Двое пуштунов при­близились к Ксану и встали у него по бокам. — На случай,

если вы отреагируете. гм, неадекватно. Видите ли, я должен кое

в чем признаться. Жаль разочаровывать вас, но предъяв­ленные мне обвинения обоснованны. Я не стыжусь того, что возвращал

к жизни тех, кто сражался против безбожников.

Мохаммад Омар и Усама бен Ладен — мои друзья, и я им по­могаю и не только как врач. Видите те ящики? Это бериллий,

он проделал немалый путь. Из Петербурга — в Эстонию, по­том — Швеция, Австралия.. У нас есть физики и техники,

которые сумеют сконструировать минибомбы, их хоть в сум­ку клади. Если мы получим ядерные боезаряды, американцы заговорят

с нами по-другому. Идет война, в ней все средства хороши

. Вас не удалось убрать в Исламабаде, и, увы, часть вины

за это несет Тасмина, которая имела неосторожность увлечься

вами. Я ломал голову как бы с вами разделаться, а тут

вы сами сунули голову в петлю.

Ксан был ошеломлен. Он не ожидал подобного поворота.

—

Так это вы пытались убить меня, тогда, у меня дома?

Вы. вы. «Аль-Халидия» — это вы?

Юсуфзай кивнул.

—   

Поздно догадались. Любовь застит глаза и лишает рас­судка.

Губы Ксана шевельнулись почти беззвучно, но Юсуфзай уловил

произнесенное слово.

—

Мерзавец? Я не предавал, не обманывал. Даже ни о чем

не просил. Вы сами вызвались оказать мне услугу, не­ужели мне следовало отказаться? — Не дождавшись ответа,

врач продолжил: — Думаю, вам будет любопытно. Берил­лий — химический элемент второй группы периодической системы

. Светло-серый, легкий и твердый металл. Был от­крыт в 1798 году в виде оксида, выделенного из минерала бе­рилла. В чистом виде в природе не встречается, его получи­ли спустя тридцать лет. Он крайне опасен — это один из са­мых токсичных элементов. Действует на органы дыхания, на многие

системы живого организма, разрушает скелет. Ви­дите эти ящики? Они из низколегированной кованной ста­ли, форма — стакан с охлаждающими ребрами, каждый вме­щает по тридцать кассет. Крышка уплотняется при помощи болтов

. Стенки массивные, толщина в цилиндрической ча­сти — тридцать шесть сантиметров. Это позволяет человеку находиться

около контейнера, ничем не рискуя. Если он за­крыт, разумеется.

—

Одного я не предвидел, — Юсуфзай хрустнул пальца­ми. — То, что вы воспользуетесь привязанностью Тасмины и совратите

моего ребенка. Сначала позарились на ее душу, за­тем взялись за тело.

—

Вы фанатик. — Ксан подумал: незачем щадить стари­ка. — Помогаете бандитам и прикрываете это словесной ше­лухой. Вам не везло в жизни, и вы возненавидели весь мир.

Беситесь из-за своей дочери? Так вам не разделаться с каж­дым, кто с ней переспит!

Размахнувшись, Юсуфзай ударил кулаком в стену, разбив в кровь

костяшки пальцев. Крик ярости слился с криком боли.

—   

Наручники!

Пуштуны схватили Ксана, защелкнули «браслеты».

Юсуфзай сел за стол, подпер подбородок рукой. Затем кивнул

одному из охранников. Тот подошел к ширме, заго­раживавшей угол подвала, отодвинул ее.

Это походило на скульптурный экспонат с авангардист­ской выставки, на материализовавшийся ночной кошмар, на что

угодно, только не на реальность. Когда Ксан понял, что это

он видит на самом деле, то почувствовал, как иглы боли впиваются

в сердце. Его захлестнули гнев, сознание собствен­ной беспомощности.

—

Недурно придумано? — осведомился Юсуфзай. — Я не сторонник

театральных эффектов, но как тут было удержать­ся. Вы же сами театральщину устраивали: с притворством,

ночными вылазками, любовной интригой. Я просто вынуж­ден был соответствовать.

За ширмой скрывались те же серые стены, те же ящики.

Крышка одного из них была откинута, держалась на толстых петлях

. К ящику была привязана обнаженная женщина. Рас­пластанная на стальной поверхности, она напоминала боль­шую белую бабочку. Руки и ноги растянуты в стороны. Голо­ва запрокинута, волосы спутались, свисали космами.

—   

Моя вера не приемлет бессмысленной жестокости. Это вы

обрекли мою дочь на смерть, вы осквернили ее, отняли у

меня.

Понимая, что перед ним сумасшедший, и любые прере­кания бессмысленны, Ксан спросил: — Она умерла?

Юсуфзай дернул щекой.

—

Отравление бериллием развивается медленно. Через какое

-то время начнется воспаление дыхательных путей, в носоглотке

, в легких появится множество незаживающих,

кровоточащих ран. Но я надеюсь, моя дочь умрет раньше —

от унижения и позора.

Ксан, призвав на выручку все свое самообладание, про­говорил спокойно, даже непринужденно:

—   

Я был бы признателен, если бы вы позволили мне от­нести Тасмину наверх. Если есть малейший шанс облегчить страдания

человека, отчего им не воспользоваться.