Номер Седьмой. Ребята подумают, что я трус.

Номер Первый. Они знают, что ты не трус. Много раз видели тебя в деле.

Пауза.

Номер Седьмой. Здесь тоже опасно.

Номер Первый. Конечно. Но я буду присматривать за тобой. Здесь ты не обязан подавать пример своим ребятам.

Номер Седьмой. Это свинство, команданте.

Номер Первый встает. Подходит к сидящему Номеру Седьмому, гладит его по голове.

Номер Первый. Трое моих братьев погибли. Младший был твой ровесник. У меня никого нет.

Стучат в дверь. Номер Первый со стаканом в руке идет к центру гостиной.

Номер Первый. Войдите.

Открывается дверь, появляется Министр.

Министр. Можно?

Номер Первый. Вы в своем доме.

Министр входит, закрывает за собой дверь.

Министр. Это все в прошлом. Сейчас я гость революции... Здесь я любил после обеда выпить стаканчик... Ситуация меняется, а привычки остаются. (Подходит к столику с напитками, наливает себе изрядную порцию виски.) Странно, не правда ли?.. Я не мешаю?

Номер Первый. Прошу. (Показывает Министру на кресло.)

Хозяин виллы садится.

Министр. Да, ситуация меняется, а привычки остаются... Я когда-то читал воспоминания о концлагере, где-то в Европе... Кажется, лагерь Аушвиц... Вторая мировая война... Прибыл новый транспорт с заключенными. Автор рассказывает, что в их барак поместили трех новеньких... Капо — это такой надзиратель, назначенный из заключенных, — каждому для почину всыпал по двадцать пять палок. Потом стал выяснять у новеньких профессию. Один оказался инженером и получил за это еще двадцать. Другой — чиновник — тоже получил еще двадцать. А третий оказался священником. «Мог бы сразу сказать», — пробурчал капо, согнал какого-то заключенного с лучшего места на нарах и поместил туда священника. На следующий день капо не пустил его на работу. Когда вечером все вернулись в барак, священник был мертв. Его задушил капо. «Зачем ему мучиться», — объяснил капо, привыкший относиться к священникам с большим уважением.

Номер Первый смеется.

Номер Первый. А что во дворце?

Министр. Старая Гиена не понимает всей серьезности ситуации. Он уверен, что гвардейцы справятся, как справлялись и прежде. Ему не мешало бы показаться психиатру.

Номер Седьмой. И притом лет двадцать назад.

Министр. Он спит и видит пышные торжества на предстоящем юбилее диктатуры. Отца Нации ему уже мало. Решил называться Величайшим Сыном Нации. На меня кричит, обозвал трусом за то, что я отправил семью в Европу. Я ему ответил: сам-то я здесь — тогда он успокоился.

Номер Первый. Кстати, о вашей семье... Все чувствуют себя хорошо, свежий воздух идет им на пользу.

Министр. А что, есть какие-нибудь...

Номер Первый. Письмо от жены и детей лежит в вашей спальне... А ваш старший сын назначен сержантом в один из наших отрядов.

Министр. Уговаривал ведь идиота в прошлом году вернуться в Гарвард. Но он предпочел здешних девок.

Номер Первый. После победы такой сын будет настоящим сокровищем.

Министр. Только бы не в деревянной упаковке.

Номер Седьмой. Он вас стыдится.

Министр. И правильно делает.

Номер Первый и Министр улыбаются друг другу.

Номер Первый. Все забываю спросить у вас...

Министр. Спрашивайте, но сначала сядьте, пожалуйста... А то я не знаю, как мне быть — будущий Отец Нации стоит, а я сижу.

Номер Первый (садится на диван). Меня заинтриговала обстановка вашей гостиной. Старинная колониальная мебель...

Министр. Подлинная, уверяю вас, дорогой мой команданте, подлинная.

Номер Первый. И эти картины. Новейшие направления в искусстве и наш отечественный фольклор.

Министр. Вы хотите сказать: картины не соответствуют мебели?

Номер Седьмой. Мне такое сочетание очень нравится. По принципу полифонии.

Министр. Благодарю. (Номеру Первому.) А вы бы повесили тут старинные картины?

Номер Первый. Да.

Министр. Плохо мое дело.

Номер Седьмой. О чем вы?

Министр. О своем будущем.

Номер Первый. Почему?

Министр. Потому что вы, кажется, доктринер не только в политике... Пристрастие к стилистическому единству не обещает ничего хорошего таким, как я... Боюсь, я не впишусь в новую систему, которую вы хотите создать.

Номер Первый. Вы обобщаете частности.

Министр. Только благодаря этому я еще жив.

Номер Первый. Но вы не ответили на мой вопрос... Почему вы выбрали эти картины?

Министр отпивает глоток виски.

Министр. Дорогой мой команданте, в этом интерьере как в зеркале отражается мое «я»... И «я» многих других, кто живет в нашей стране. Мебель — славные традиции, омытые кровью; картины — современность; а опусы деревенских художников — то, что утрачено нами в прошлом и настоящем.

Номер Первый. Вам нечего опасаться. Златоусты всегда найдут себе место при любом режиме.

Министр. Если они не лишены определенной дозы подлости. Как я, например.

Номер Первый. Я бы назвал это скорее меланхолическим цинизмом.

Министр. После таких комплиментов в свой адрес, надеюсь, я могу себе позволить еще одно обобщение. Так вот, дорогой Избавитель Отечества, все революции кроме целей социальных и политических ставят перед собой еще одну, невыполнимую задачу: воспитать Нового Человека. Человека с большой буквы. Что это должно означать? Подчинение личности лозунгам революции. А этого никогда не удается достигнуть, даже если в первом послереволюционном поколении пропаганда и добивается больших успехов, — потому что это означало бы окаменение. А жизнь — это отрицание окаменения. (Отпивает глоток из стакана.) К сожалению, вожди революции часто стремятся воплотить в жизнь этот утопический замысел. И чем больше общество упирается, тем более суровые меры к нему применяются. Доходит до того, что вожди сердятся на свой народ, он им даже мешает... Поэтому, когда вы заговорили о стилевом разнобое в моей гостиной, у меня по спине мурашки побежали.

Номер Седьмой. Но общество должно измениться.

Министр (Номеру Первому). Вот, пожалуйста... (Номеру Седьмому). Оно изменится, мой мальчик; только, как ни странно, этот процесс трудноуправляем.

Номер Седьмой. Ничего, мы справимся.

Министр. Увы, будете вынуждены.

Номер Первый (с улыбкой). Вы проявляете трогательную заботу о будущем, господин министр.

Министр. Люблю поболтать за стаканчиком виски.

Номер Первый. Я заинтересовался вашим интерьером, потому что в принципе мне здесь нравится.

Министр (с улыбкой). Отличный маневр... А я уж думал, что вас, как будущего Великого Мастера Унификации, с души воротит от такой стилистической мешанины... Что ж, всякий человек, когда ему грозит опасность, становится подозрительным.

Номер Первый. И все-таки я бы повесил здесь старинные картины.

Министр. Вы играете со мной, команданте. Словно кот с птичкой.