Воронеж – ржавые ворота,

Один на всех автомобиль.

С покатых крыш домов одноэтажных

За ворот капает капель.

Не четко выраженным словом

Вчера зачитан приговор,

И четко вычеканенный профиль

Для «Дела» щелкнул «фотокор».

Весной отравлен и простужен

В Воронеж въехал на постой.

Почти убит, но не

Обезоружен,

Как древнегреческий герой.

Там гам базарного надсада,

Колонн кирпичных торжество.

В пыли старинного посада

Стихи писать приговорен.

Все позади —

Условно время,

Ассоциаций груз иссяк,

А впереди одни сомненья

И близок срок небытия.

Но независимая муза

Удачный совершив подлог,

Создаст в Воронежской тетради

Непревзойденный, четкий слог.

На плаху

Отца и Сына —

Да здравствует вечный дух.

Воротами в рай —

Гильотина,

Глашатаем —

Красный петух.

Над хламом забытых кочевий

С гниющими трупами крыс,

Мечутся

Зачумленные

Стаи мыслей и птиц.

Там факел рукой безразличной

В солому оставленных хат.

Там в яростной рукопашной

От смерти

Спасает мат.

Там поднятой вверх рукою

Встречают спустившихся в ад.

И нет никого,

Кто прежде

Был в чем-либо

Не

виноват.

Ступень окровавленной плахи

Скрипит под ногой палача,

И знаешь теперь, что иначе

Прожить эту жизнь нельзя.

Там в память живущих потомков

Ворвется, разрушив покой,

Осколок заржавленной бомбы,

Как месть непрожитых годов.

И лопнет беззвучно, как в сказке,

Как ложь в воспаленном мозгу,

В недоуменно разведенных руках

Мыльный пузырь детства.

Тем, кто вышел из войны,

Им другой войны не надо,

Им солдатская награда

Стоит больше, чем рубли.

Те, кто вышел из войны,

Говорят, что было трудно

На войне – ежеминутно,

Но трудней – после войны

Жить под мирным вышло небом.

Тем, кто вышел из войны,

Взял на день буханку хлеба

И разрезал на куски.

Старшина погиб в разведке,

Ну а я,

Как курва в клетке,

Строить должен пятилетки,

Зараба

тывать

Рубли.

Тех, кто вышел из войны,

Их совсем осталось мало,

Грубым словом их не трожь.

Из трофейного кинжала

У меня в кармане нож.

Сиянья северного солнца

Напрасно силились согреть

Мороз трескучий Княж-погоста

И карцер под названьем «смерть».

Здесь три кольца колючей смерти

Кольцуют три барака тесных

Над трижды проклятой землей.

Здесь три дороги застревают

В воротах с надписью

ГУЛАГ.

Дорога – жизнь,

Дорога – смерть,

Дорога – враг.

Здесь небо вылинявшей тряпкой

Висит печально на удавке.

Здесь вологодскому конвою

Дано уставом много прав, —

Казнить и миловать, – и просто —

Лицом в растаявшую грязь.

Шаг влево – вправо,

Прыгнешь вверх,—

Здесь все считают за побег.

Здесь за этапом,

Между прочим,

Выстрел за выстрелом

Хохочет.

Хохочет зло,

Хохочет дерзко,

Как вызов совести советской.

Здесь только ночь,

Иллюзии даря,

Несет ладони полные тепла.

Караганда, Караганда,

Зовут родные голоса.

Зовут прийти и помянуть

Всех тех,

Кого уж не вернуть.

Всех тех,

С кем рядом мог ты быть.

Всех тех,

Кого не смог забыть,

Когда в горяченном бреду

Ты проклинал Караганду

Ты звал Инту

Прийти к себе,

С ее прозрачною водой,

С ее рекой.

Ты засыпал и видел сон,

К Инте припав горячим ртом.

Зубами рвал

Хрустальный звон

Воды весенней, ледяной.

Проснулся —

Полон рот песка —

Интой была Караганда.

На нарах

В сумрачном бреду

я

Проклинал Караганду.

Ее жару,

Ее этапные пути

В бреду под солнцем

Без воды,

Ее пески.

И не смотри по сторонам,

Иначе

ты

Увидишь там,

Как это видел я тогда…

Торчала женская нога,

Подсинивая цвет песка

Свободомыслием чулка.

А рядом смуглая рука,

Пробив отчаяньем бархан,

Последним стоном кулака,

Сказала мне: «NO PASARAN».

Но этот цвет и сердца стон

Карагандою поглощен.

Караганда, Караганда,

Заснуть ночами не дают

Ушедших братьев голоса.

И я в конвое над рекой

Иду Интой и Воркутой.

Я строю Беломор-канал,

Чье дно костями выстилали

Враги народа,

Но потом —

Все оказались

Не причем.