— Peut-etr c'que le velu laissai, peut-etr ce son-nos-ami…
Чаннаго мигом обернулся на звуки незнакомой речи, очень внимательно посмотрел на Мартенов, но опять двинулся вперед.
— Pensa-tu qu'il comprenai fransai-espacial, non? — зашептала Клю.
— Je pens non, mai… — ответил Реми и вдруг громко сказал: — Il doi mourir! Donne-moi la pistol!
Чаннаго на этот кровожадный призыв никак не отреагировал, шагая вперед, из чего Реми сделал вывод, что по-французски, а тем более на франсэ-эспасьяль, тот не понимает. Реми, не зная космопортовских порядков, не понимал, что насторожило бродягу; а насторожило бродягу то, что работники в обычной униформе технарей-водников заговорили не по-немецки, не по-английски и даже не по-русски — именно эти старые языки были самыми распространенными в Космопорте, да еще урду, но на говорящих на урду эти работники никак не походили. Только и всего. Но это насторожило бродягу так, что его живот свело противным страхом: а вдруг это никакие не технари, а комитетчики? А чо тогда такие молодые? А может, курсанты ихние какие? Может, у них практика такая — нас отлавливать? Чаннаго шел на подгибающихся ногах, и слава Богу, что Реми больше ничего не говорил — непонятный язык страшил бродягу так, что он готов был бежать без оглядки. Останавливало его только воспоминание о том, как неправдоподобно ловко этот технарь — или комитетчик? — отбил его нож. Он, чаннаго, такими бросками даже крыс прибивал, а тут пацан, рохля — и вдруг такой ловкий…
Чаннаго все-таки довел их до узкой галерейки в самом углу большого секторного зала, метрах в пятистах от той лесенки, с которой они спустились полчаса назад. Хорошо, что он не оборачивался, а то заметил бы, как пугаются таинственные технари далеких приближающихся гудков дежурного робота.
— Во, глядите. — Чаннаго показал внутрь галерейки.
Реми заглянул. Из галерейки тянуло сложным букетом запахов: жареным мясом, луком, сивухой. Внутри, неподалеку от входа, громоздились кучи объедков весьма неаппетитного вида. Реми пробрался между кучами, в которых преобладали огромные полуобглоданные кости и луковая шелуха. За его спиной чаннаго шмыгнул к объедкам и принялся набивать ими свою торбу, а Реми, преодолевая отвращение, дошел до дальнего конца коридора. Здесь был еще один темный коридор, из которого несло испражнениями.
За спиной кто-то метнулся, вскрикнула Клю. Реми бросился назад, увидел, что Клю хватается за стену, удерживая равновесие, а чаннаго не увидел.
— Что с тобой? — крикнул он, схватив сестру за руку.
— Ничего, он меня толкнул и удрал, — быстро ответила девочка, устремляясь к выходу. Реми выскочил первым, перепрыгнув гору объедков.
Чаннаго, не оборачиваясь, пулей мчался через зал обратно к выходу из сектора.
— Реми! — вдруг закричал кто-то сверху странно знакомым голосом. — Реми! Оставь бродягу, пусть себе бежит!
Реми остановился, едва не упав. Ноги его подкосились от обилия мгновенно нахлынувших эмоций. Задрав голову, он смотрел вверх; там над галерейкой был балкон, которого он сначала не заметил, и с балкона этого через перила лез кто-то в черном, наголо обкромсанный и странно знакомый.
— Клю! Ты тут? — спросил странно знакомый и спрыгнул вниз.
— Йон, — ясным радостным голосом сказала Клю из дверей галерейки. — Йон!
Спрыгнувший странно знакомый поднялся на ноги, улыбаясь.
Это был всемирно известный журналист Йонас Лорд.
Но Боже, в каком виде он предстал перед Мартенами! Пожалуй, теперь его не узнали бы не только те, кто знал его как всемирно известного журналиста, но и те, кто видел его в образе техника Джона Б. Смита.
— Ну у вас и видок, — проговорил он радостно, разглядывая Мартенов. Клю очень медленно подошла к нему и вдруг с приглушенным воплем уткнулась ему в грудь. Журналист обнял Клю, прижимаясь лицом к ее остриженной голове.
— Ты на себя-то посмотри, — засмеялся Реми, подходя. — Йон, как здорово, что ты нашелся.
Реми испытывал колоссальное облегчение. Теперь они были не одни. Пусть он знал Йона всего несколько дней, но пережитые испытания сделали этого человека таким близким, почти родным, что теперь у Реми от облегчения даже слезы из глаз брызнули. Впрочем, он их тут же вытер рукавом, пока Йон не видел, а когда Йон поднял голову, Реми неловко, стесняясь, взял журналиста за локоть и слегка сжал.
— Слава Богу, вы живы, — сказал ему Йон, гладя остриженную голову Клю. — Я вижу, вы во всем разобрались. А где Легин и Ёсио?
Реми прокашлялся — горло сдавило от радости.
— А с тобой их нет? Скажи, Йон, ты спал, ничего не помнишь, проснулся Бог знает где, голый, криво стриженый?…
— Все так. Только почему — Бог знает где? А, вы же не были никогда в Космопорте. Я открыл глаза, увидел желто-зеленые стены и сразу понял — Родина, будь она неладна с этими цветами. Огляделся — вижу, я в отключенной диспетчерской какого-то сектора.
Йон кивнул вверх, на высокие окна над балконом, с которого он спрыгнул.
— Диспетчерская пустая, отключена, значит — сектор автоматический. Посмотрел в окно — вижу резервуары. Значит, район стратегических складов, Восточное полушарие, выше Старого Ядра, между Восточными жилыми и зоной грузообработки. Уже легче. Включаю терминал, вижу: второе апреля, десять утра. Чешу в башке (и тут, кстати, обнаруживаю, что меня обстригли), чешу в башке и думаю: как я попал с Акаи в Космопорт всего за одни сутки? Не понимаю. Ладно. Встал, залез в душ, в голове прояснилось, но все равно не понимаю. Залез в шкаф, нашел спецовку вот эту, надел. Думаю: где же все остальные? Смотрю в окно, вижу — два технаря идут через сектор. Нет, думаю, не пустой сектор-то. Вдруг гляжу — идут два технаря обратно и ведут перед собой чаннаго. Подошли поближе — вижу, не технари это, а мадемуазель и мсье Мартены. Я к двери — а она снаружи какой-то палкой заклинена. Пока я с ней справился, вижу, чаннаго удирает, а за ним Реми гонится… Там, внизу, что? Вы его куда водили?
Пока Реми и Клю рассказывали Йону свою историю, пока показывали галерейку с объедками, пока они обсуждали все гипотезы относительно того, кто такие мохнатые, что здесь делают, что такое они здесь прячут и какое отношение имеют к таинственному переносу Реми, Клю и Йона (а может, и остальных) за двадцать два килопарсека в течение одних только суток, пока Йон успокаивал Мартенов, напуганных воем приближающегося робота, пока посмеялись над этими страхами — не заметили, как прошло довольно много времени.
— Самое неприятное в нашем положении, — серьезно сказал наконец Йон, — что мы, первое, не знаем, где Легин и Ёсио, второе — что мы теперь, фактически тоже чаннаго. Даже хуже.
— Как так? — изумилась Клю. Они сидели втроем на трубах, уходящих в межсекторный тоннель; слева виднелся балкон диспетчерской и галерейка с остатками трапезы Мохнатых, справа — тоннель, впереди — многокилометровая перспектива сектора: уходящий в пространство ряд резервуаров справа и ровная стена слева. Далеко вверху виднелись решетчатые конструкции свода.
— Все просто. — Йон посмотрел на Реми, потом на Клю. — У вас документы есть? Вы чьи, граждане, будете?
Реми и Клю переглянулись.
— Какие документы? У нас их и сроду не было. У мамы и папы были паспорта. А нам кто их выдаст — Конь?
— Так… ясно. А кстати, у вас какое гражданство?
— Конфедерация Человечеств, — гордо ответил Реми.
— Так. А где вы зарегистрированы? Знаете?
— А как же. В регистре Института.
— То есть найти о вас сведения можно. Вас точно регистрировали?
— А как же. Папа с мамой ведь… были… на государственной службе. Нас, конечно, регистрировали.
— Это может пригодиться, но документов-то у вас все равно нет. Вот представьте. Идем мы с вами по улице. Ну, скажем, по веселой улице Святого Андрея в Субурбии. Одетые, заметьте, в одноразовые спецовки. Навстречу — полицейский.
Йон надул щеки и расправил плечи, изображая полицейского. Клю прыснула.
— Стойте, говорит нам полицейский, граждане хорошие. Это вы чьи такие? Паспорт! Идентифик! Потеряли? В каталажку не изволите? Берет он нас за шкирку: одной рукой Реми Мартена… извини — лицо, именующее себя Реми Мартеном — за шкирку… другой рукой — лицо, именующее себя Клярис Мартен — за шкирку… а третьей рукой — вот это лицо, никак себя не называющее, опять же за шкирку. И волочет три этих лица в кутузочку.
