В черноте ночи, резко выделяясь среди неярких июльских звезд, возник пульсирующий огонь проблескового маяка. Через несколько секунд вспышки раздвоились и стали мигать то сверху, то снизу; между ними, слегка желтоватые, проявились огни посадочных фар.

«Як-42»? – машинально подумал Грейфер, отметив люминесцентно белый цвет проблеска. На всех остальных российских самолетах до сих пор стояли красные… И тут же одернул себя – какой, к дьяволу, «Як-42» в Турции? «Боинг» три семерки, или аэробус, или какой-нибудь «Дуглас»… Он невесело усмехнулся, вдруг осознав, насколько отстал от прежней жизни, если уже не имеет понятия о цвете проблесковых огней современных зарубежных самолетов.

А ведь раньше…

Раньше было раньше, – остановил себя он. – И больше никогда не будет. Надо смириться. И жить сегодняшним днем. Вчерашним нельзя. Потому что жизнь прошлым есть медленное погружение в болото отчаяния. А сегодня еще можно порадоваться… Хотя бы чему-нибудь.

Словно подтверждая его мысли, с территории соседнего отеля взметнулись в небо красные и зеленые искры салюта. Без всякой причины: просто как констатация вечно царящего праздника. Похоже, здесь это было привычно.

Самолет полого набрал высоту. Развернулся, показав цепочку слабо освещенных иллюминаторов, и продолжая левый разворот, ушел еще выше. Выше и дальше, устремляясь по ему лишь ведомой трассе вглубь материка.

А над Средиземным морем продолжали лопаться веселые ракеты.

Черт побери, – внезапно пришло ему на ум. – В нормальной стране нормальный человек может жить именно как самолет. Часть жизни разгоняясь и набирая высоту, а потом имея возможность протянуть – говоря летным языком – на аэродинамическом качестве. То есть полого планируя; спускаясь настолько медленно, что хватит на остаток отпущенных дней. А в России жизнь подобна ракете: можно подняться сколь угодно высоко, но только пока работает двигатель. Потом все равно остается лишь падать. И чем выше подъем, тем отчаяннее падение.

Самолет растворился в ночи. Но над невидимой Антальей возникли проблески следующего. Здешнее воздушное движение было неимоверно насыщенным.

Салют продолжался; к нему присоединились далекие отзвуки дискотеки, устроенной турками специально для русских постояльцев:

Вероятно, подвыпившие соотечественники лихо отплясывали под это двадцатипятилетнее, до сих пор живое ретро.

На выдающемся в море пирсе, оснащенном лестницами для комфортного спуска в воду, горели желтые огни. Аккуратно и ровно, по всему периметру. Напоминая размеченную вертолетную площадку с рулежной дорожкой от берега.

Какие-то люди, смеясь и невнятно переговариваясь, гулко прошли по дощатому настилу. Потом спустились и шумно бросились в черную морскую воду. Плавали и брызгались, и смеялись, наслаждаясь ночью, чистым остывающим воздухом, теплым морем и своим бытием.

И лишь он казался себе чужим на этом празднике жизни.

Остап Бендер, обронив в прошлом веке одну из коронных фраз, горькой правдой поразил в самое сердце.

Он встал с чуть влажного шезлонга и пошел к отелю. Упругой и пока еще легкой походкой.

Бывший майор ВВС.

Бывший гражданский летчик.

Бывший абсолютно счастливый человек.

А ныне никому не нужный и не интересный даже самому себе, нигде не работающий сорокапятилетний россиянин Валерий Оттович Грейфер…

Цепочка бассейнов излучала в ночь нежное перламутрово-голубое сияние. Выставив желтую предупредительную табличку о том, что пол скользкий, турок в красной куртке мыл керамогранит шампунем из специального пылесоса. Аккуратно сложенные желтые зонтики спали до утра над белыми лежаками. Из открытого бара доносилась мелодичная музыка. Свободных столиков не имелось. Люди отдыхали на полную катушку.

На двери отеля было нанесено название: «Pleasure» в обрамлении разноцветных ракушек.

Грейфер немного знал английский и пробыв тут всего несколько часов, уже понял, что здесь в самом деле все создано для удовольствия. Причем не просто удовольствия, а Удовольствия, возведенного в ранг смысла жизни. Хотя бы на неделю.

Он почувствовал, как расслабляющая атмосфера начинает действовать и на него. И вопреки всему, мрачное настроение рассасывается.

Двери бесшумно разъехались, впуская в душистый кондиционированный рай. Не ожидая лифта, по скользкой – тоже вымытой шампунем – лестнице Грейфер поднялся на следующий этаж и, миновав стойку администрации, прошел в бар. Около него сиял зеленым камнем мощный портал туалета. В тамбуре, откуда разветвлялись проходы, стояла красная искусственная роза в человеческий рост.

За барной стойкой возвышался красивый турок средних лет с невероятно выразительными глазами скорбящего ангела.

Решив попробовать все, Грейфер заказал турецкую ракию. И тут же пожалел: несмотря на хорошую крепость, водка имела такой чудовищный вкус аниса, что его едва не стошнило. Чтоб смыть ужасную вонь, он взял порцию обычной водки. Она ни чем не пахла, но оказалась слабой: то ли чрезмерно разведенной, то изначально некачественной. Он выпил джина. Запах оказался настоящим и приятным; крепость отсутствовала начисто.

Грейфер оглядел ряды бутылок в поисках чего-нибудь еще, дозволенного по системе «все включено».

Оставалось лишь бренди. Тоже турецкого производства.

Он попросил, сделал глоток и понял, что это лучший из напитков. По вкусу и аромату этот напиток напоминал оставшийся в юности болгарский коньяк «Слънчев бряг».

Который продавался когда-то в темно-зеленых пузатых бутылках и практически даром – рублей за семь, не больше…

Он снова протянул бармену стакан. Признав знатока и неожиданно улыбнувшись, суровый турок налил до краев.

Грейфер опустился в уютное кресло у стеклянной стены.

Неподалеку галдела компания сильно подвыпившей молодежи.

Которые говорили как будто по-немецки, однако Грейфер, не до конца забывший родной язык, не мог разобрать ни единого слова.

Он сидел за низким столиком, блаженно потягивая бренди из тяжелого стакана. Хмель медленно разливался по телу, наполняя душу легкостью и вымывая из головы лишние мысли.

Внизу в бассейне обнимались два в дымину пьяных, очевидно русских мужика.

Удовольствие царило во всем.

Вынув из кармана брюк магнитную прокси-карту, Грейфер не с первой попытки правильно вставил ее в электронный блок замка.

Хоть и слабоватое, но турецкое бренди все-таки на него подействовало, и он чувствовал себя гораздо более пьяным, нежели рассчитывал. Наконец он нашел нужное положение и над дверной ручкой призывно мигнул зеленый светодиод.

Войдя в номер, Грейфер по красному глазку нашел узел управления энергосистемой и переставил карту туда. Сразу загудел кондиционер, Грейфер закрыл дверь и прислонился к ней спиной.

Он был уже в собственном оазисе удовольствия.

Включив везде свет, он осмотрел свои временные владения.

В былые времена, совершая дальние рейсы, ему приходилось ночевать в гостиницах разных городов. И в кино он видел сказочные заграничные отели. Но чтобы оказаться самому в таком кусочке рукотворного рая – об этом он даже не мечтал.

На кровати одноместного номера можно было спать втроем. Пол устилало мягкое ворсистое покрытие небесного цвета с редкими желтыми звездами. На огромном трюмо с зеркалом в полстены стоял телевизор; внизу тихо урчал холодильник. По стенам сияли бра. Торшер бросал из своего угла мягкое пятно света на потолок. На прикроватной тумбочке ждал телефон. Стена, противоположная двери, была полностью задрапирована серовато-голубыми шторами. Грейфер понял, что это не стена, а сплошное окно от пола до потолка. Тяжелая дверь с двойным стеклопакетом невесомо сдвинулась, и он вышел на балкон. Стол и кресло призывали с полностью домашним комфортом выпить коньяку. Только следовало им запастись…