Осторожность погубит умников,

А безумцев – погубит страсть!

Следы дождя и мёрзлая роса —

Предвестники извечного финала,

Над головой – седые небеса, —

Опять стою у старого причала,

И тень моя, в тумане растворясь,

В беззвучность эха кашляет надсадно.

Возможно, эхо – чья-то ипостась, —

Плодить свои – и глупо, и накладно.

Возможно, зря в сплетеньях октября

Мой монолог незрячего с безногим

Затеян был. Причальность алтаря —

Понятна мне, но недоступна многим.

Я ухожу в финальность тишины,

И растворяю холодом мгновений

Иллюзию отсутствия войны

В реальности твоих прикосновений.

Следы дождя и мёрзлая роса...

Ни криков "Бис!", ни грохота оваций, —

Лишь призрачного эха голоса

В постылости усталых декораций.

Бегут часы, года бегут,

Кого-то каждый вечер ждут,

А кто-то жив незнамо как,

Мы назовём его – дурак!!!

Дурак – диагноз. В сонме тем

Его не спутаешь ни с кем:

Дурак – не нужен никому,

Он тот, кто воет на луну.

Его поступков нет глупей —

Нажить не злато, а друзей

Мог лишь отъявленный дурак.

Он даже любит просто так.

Его ограбят – он смолчит,

Он и на дыбе не кричит.

Для дурака куда больней

Терять не злато, а друзей.

Средь суетных мирских забот

Дурак не долго проживёт, —

Он сгинет скоро, канет в мрак,

И все вздохнут – ушёл дурак…

Нам не по силам эта роль —

Брать на себя чужую боль.

Его поступков нет глупей —

Забыв себя, жить для друзей...

Вновь на устах его печать —

Ушёл умеющий молчать.

Я первым тостом помяну

Всех, кто подобен молчуну,

Кто, пусть недолго, но не зря

Жил вопреки и не смотря,

Кто даже злата не скопил,

Кто был любим, и сам любил.

Говорил, что пишу. Что пока что дышу,

Что чужбиной язык мой не связан,

Что ни славы, ни лет у небес не прошу,

Что грущу. Что прощу. Что обязан...

Что на редкий мой крик – даже эхо молчит, —

Только память скорбит ущемлённо.

Иноверец – неверием я не добит,

И не встал под чужие знамёна...

Кинул карты на долгий исход и поход,

И походкой усталой, без стали,

Принял новый исход и судьбы поворот,

По расчёту, а душу – оставил...

Рассчитали меня и списали с счетов, —

Словно трижды в степи расстреляли.

Вместо планов на жизнь – стопка старых счетов,

Вместо сердца – барсетка из стали.

Я дышу как пишу, я как прежде грешу,

Только грех тот не звонок, не сладок, —

Пепелище души лишь строкой ворошу,

Нет души – только гарь да осадок.

Душно мне... Там, где дом – там душа, —

Неоплатных счетов вереница...

Дни проходят. И жизнь, как вода, не спеша,

Но ночами... Ночами – не спится!

Млечный путь – как тропа до родного крыльца,

А луна – как фонарик дорожный...

Есть у Родины имя – МОГИЛА ОТЦА,

Остальное – не важно и ложно.

Осень рыжая в золото красит

Прикорнувший у города зябнущий лес...

В терракотовых платьях – невесты-берёзки, а ясень

Как деньгами – листами сорит на невест...

Листья падают – жёлтые, красные – разные.

Вот один оторвался, и кружит с ним Ветер вальсок...

Он дождался. И крылья прекрасные красные

Унесут его с Ветром – в пески, на Восток...

Осень рыжая, словно сестра дорогая,

Златом дарит дорожки лесные окрест...

И вздыхает Земля, и душа замечает

Мерный шелест листвы у берёзок-невест...

Вдалеке за леском, за багряной полоской,

Слышен стрекот тревожный замёрзших сорок...

Моё детство уснуло навек у берёзок,

И в душе затянулось в комок-узелок...

Стучит в окно ленивый летний дождь,

Стекают водопады по стеклу…

Я знаю, ты меня давно не ждешь,

Но я судьбу за это не кляну.

Пусть все, как есть, идет своим путём,

Пусть дождь цветы сбивает на асфальт.

Пусть нас не ждут, а мы кого-то ждём,

Пусть ничего не воротить назад…

Идут дожди ленивой чередой,

А по утрам стоит густой туман.

Я не смеюсь, не плачу над судьбой:

Судьба моя – сплошной самообман.

Пусть дождь хлестнет пощечиной в лицо, —

Я вновь щеку подставлю под удар.

Я в жизнь вошел бездушным мертвецом,

И в двадцать лет я безнадежно стар.

Впитала пыль ажурная вуаль,

Скулит печаль в собачьей конуре,

На кружке с брагой сколота эмаль,

И чьи-то тени бродят во дворе.

Ничья тоска разлита по углам,

Ничьи скрипят ступеньки у крыльца.

Вздыхает ночь, и что-то шепчет нам,

И сны, как псы, дерутся без конца.

Боюсь Тебя, проснувшись, потерять,

Боюсь, себя не отыскав, заснуть,

И страхов тех несчислимая рать

Бредет за мной в неведомый мне путь.

На том пути есть сад моей любви,

В нем Ты живешь с Тоской наедине,

И нет следов, и все цветы в пыли,

И безысходны мысли обо мне...

Люби меня, хотя бы иногда,

И не считай, что всю дорогу лгу.

В моей ночи одна горит звезда...

Увы, она на дальнем берегу.

Душа моя – заброшенный очаг, —

Все прогорело и давно остыло,

И пепел серый, как на гробе флаг,

Лежит на ней торжественно-уныло.

Еще дышу… надрывно, тяжело…

Еще смотрю, но ничего не вижу,

Беззвучным криком челюсти свело,

И ни друзей, ни недругов не слышу…

Всему на свете установлен срок,

Мой – вышел весь, и плачут у порога

Петля и яд, и вдавленный курок, —

Три ангела заждавшегося Бога.

И бьют часы… отрывисто и зло,

И словно кто-то под руку толкает…

Бог опоздал. Ему не повезло:

Я мертв уже, мертвее не бывает.

Держать таких в монастыре —

Неисполнимая задача...

Пусть совесть иногда и плачет, —

Я знаю – Осень во дворе!

И ласк, и радостных соитий

Уже, увы, наперечет...

Господь простит, и нас спасет —

Поймет, что просто любим жить мы.

Стеклянный пальчик на груди

Цветными бликами играет,

И кажется, как льдинка, тает —

Не торопись... Не уходи...

Без вечернего взгляда ее

Мне наутро и солнце не светит;