— Нет, Шепетуха, я в вас разочаровался! — Заложив руки за спину, Нергаль прошелся вдоль нависавшей над городом балюстрады, остановился напротив лешего. — Умереть истерзанным на полу пыточной?.. Это же в чистом виде любительство! Хорошо хоть не сказали сакраментальное: «Всем все прощаю», хотя далеко тоже не ушли. Ваша просьба не поскупиться и поставить за упокой души свечечку… — Мерный кардинал пожевал с омерзением губами. — Типичный образчик провинциальной халтуры, не имеющий ничего общего с органичным построением мизансцены. Станиславский, будь старик жив, пеной бы изошел, крича вам в лицо свое: «Не верю»! Даже в Малом театре давно так не играют. В сравнении с вашей выходкой этюд с Ксафоном на цепи и в наморднике просто классика жанра, впрочем, и он грешит против чувства прекрасного. Это свисающее до земли жирное брюхо… — Нергаль брезгливо поморщился, — да и все остальное, тоже свисающее… — Безнадежно махнув рукой, приложил к бледным губам тонкий надушенный платочек. — Никто, между прочим, не просил вас жертвовать жизнью, достаточно было, как все нормальные люди, вовремя донести…

Бес второго разряда решился на отчаянный шаг. Нет, не возразить — это было бы уж слишком! — а дать нечто похожее на объяснение:

— Тысяча извинений, экселенц! Памятуя о вашем мудром указании не нарушать канву исторических событий, я счел необходимым лично убедиться в том, что Мокей отдаст на дыбе концы. Внешне все так и выглядело, и в хрониках, если таковые имеются…

— Ладно, хватит об этом! — оборвал его блеяние Черный кардинал. — Джеймс, сколько можно! Что там опять за посторонние звуки?

— Серпухин собирает чемоданы, сэр! — с готовностью выпалил камердинер.

— Что-то они с этими делом зачастили! — ухмыльнулся Нергаль. — Свои или жены?

— Свои, сэр!

— Зол?

— Никак нет, экселенц, скорее грустен и задумчив!

Нергаль повел шеей, как если бы ему был тесен воротник рубашки.

— Вот как?.. Что ж, тоже неплохо! Кому-кому, а ему есть о чем поразмыслить…

Отвернувшись от подчиненных, начальник Службы тайных операций облокотился о балюстраду и принялся смотреть на раскинувшийся внизу город. «Миллионы живущих на головах друг у друга людей, — думал он, вглядываясь в даль, — казалось бы, миллиарды разных мыслей и желаний, а на самом деле их без труда можно перечесть по пальцам. Им всем только кажется, что они скроены по особым лекалам, на самом же деле жестокая правда в том, что человек не более чем продукт массового производства со стандартным набором похотей, надежд и чувств. И каждый — чего люди не желают понимать — сидит на игле под названием жизнь. Наркотиком является молодость, в то время как кризис средних лет — типичная наркотическая ломка. И любовь наркотик, и успех. Уже не говоря о деньгах, которые, как гашиш, искажают представления человека о мире и о себе. Люди испытывают наркотический кайф от того, что богаты и известны, ездят на дорогих машинах и носят роскошные вещи. Значит, чтобы перед ними разверзлась пучина страданий и зла надо всего этого их лишить. А заодно уж отнять у человека веру в справедливость, как и в то, что его лучшие побуждения кому-то в этом мире нужны. Когда же он ударится о дно и его существо наполнится ненавистью ко всему сущему, следует поднять несчастного с колен и вознести к солнцу или, что в данном случае одно и то же, к богатству и обожанию толпы. Тот, кто, потеряв все и разочаровавшись в жизни, вновь окажется любимчиком судьбы, не забудет собственного унижения. В лучах достатка и славы семена зла в его душе расцветут буйным цветом. Это и есть готовый сценарий, которого следует придерживаться!»

Нергаль потер довольно руки. Хотя подчиненных он ругал, их усилия по доведению Серпухина до нищеты были отнюдь не бесполезны и вовсе не так уж глупы. Теперь, впрочем, пришло время действовать иначе, а именно: до конца растоптать все то чистое и светлое, что еще оставалось в сердце Мокея. Только после этого его можно будет искупать в лучах известности и успеха. Реализовать же намеченный план надо быстро и энергично. Нельзя допустить, чтобы, как это порой происходит, в результате неудач у человека появились не озлобление и ненависть, а смирение и понимание того, что жизнь есть всего лишь малая часть предстоящего ему пути. В случае с Серпухиным это означало бы поставить на эксперименте крест. Тем более что, собирая чемоданы, он вместо негодования испытывал нечто похожее на элегическую печаль…

Начальник Службы тайных операций обернулся и посмотрел на жавшихся к стеклянной стене мелких сущностей. Взгляд его близко поставленных глаз обдал их могильным холодом.

— Хватит лирических отступлений, переходим к делу! Вам, Шепетуха и Ксафон, предстоит разыграть с нашим подопечным шахматную партию, причем мат должен быть поставлен в два хода. На первом этапе Серпухина предстоит глубоко унизить. Физические страдания и потеря денег — это прекрасно, но теперь необходимо дотянуться до его глубинных человеческих чувств, которые живут на дне души даже самого отъявленного негодяя. Каждый из людей — а имя им одиночество — до конца надеется на то, что и он кому-то нужен, что и он способен совершить нечто доброе. Нет на свете большей горечи и обиды, чем видеть свои лучшие чувства втоптанными в грязь. Этим увлекательным занятием для начала вы и займетесь…

Нергаль замолчал, не торопясь прошелся по мозаичному полу террасы:

— На втором, и последнем, этапе мы приложим все усилия, чтобы поднять Серпухина над толпой.

Люди где-то там, внизу, станут для Мокея чем-то вроде мошек, их чувства и мысли — недостойной внимания тщетой. Серпухин должен почувствовать себя почти что Богом, а это уже крайняя степень падения, превосходящая библейское «не сотвори себе кумира». Он будет думать, что делает добро, в то время как каждый день и каждый час станет отдалять людей от Создателя, подменять незамутненную веру суетностью приземленных надежд. И так до тех пор, пока наш общий друг не дойдет до края, за которым разверзается бездна преисподней. А в поводыри Мокею я дам троянский дар, который очень скоро перерастет в ощущение им своей избранности и едва ли не всемогущества. В то же время в подсознании Серпухина постепенно утвердится ощущение принадлежности его миру зла. Это потаенное знание заставит нашего подопытного метаться, он будет пытаться избавиться от преследующего его чувства ложности происходящего, пустится во все тяжкие, но наших объятий ему уже не избежать…

Гордо вскинув голову, Черный кардинал замолчал. Да, именно так все и произойдет, только в разыгрываемой трагикомедии будет и еще один, последний, акт, о котором мелким сущностям знать не обязательно. Когда Серпухину останется всего шаг до края пропасти, когда его жизнь в человеческом обличье фактически закончится, когда в душе Мокея не останется ничего, кроме ужаса перед самим собой и им содеянным, — тогда-то он, Нергаль, и задаст ему самый важный вопрос о природе и причинах появления в мире зла. И Серпухин даст ответ, не сможет не дать! Потому что только человеку, занесшему ногу над пучиной ада, открывается эта фундаментальная истина!

Возвращаясь мыслями на землю, начальник Службы тайных операций окинул своих подчиненных взглядом.

— Теперь о деталях! Сначала я думал, что для обретения власти над толпой Серпухина надо сделать государственным деятелем, но очень скоро понял, что грехи этих раздувающих щеки ребят слишком примитивны, хотя и многочисленны. К сожалению, Гегель ошибался, и количество в данном конкретном случае, даже под нашим давлением, отказывается переходить в качество. Хотя вы, Шепетуха, и правы — служить для русского означает придавать жизни осмысленность, — нам одной растраты отпущенного человеку времени, даже вкупе со смертным грехом гордыни, недостаточно. Поэтому, как говаривал один большой забавник, мы пойдем другим путем. Главную же роль козла, ведущего на заклание стадо, сама того не зная, будет играть женщина…

Поскольку на лицах подчиненных отразилось недоумение, Черный кардинал поправил ногтем тонкий ус и весьма недвусмысленно хмыкнул: