Наставник Кодзё извлек, наконец, из компота промокший и расползающийся ломтик сушеного яблока, осторожно и как-то очень издали понюхал его и затем предъявил самураю в качестве аргумента:
— Большинство людей, к сожалению, могут быть уподоблены сему плоду: сами они не способны осознать, сколь неуместно их пребывание в компоте. Их жизнь не лишена движения совершенно, ибо я могу компот размешать, выпить или вылить, но движение это нельзя назвать путем: не осознавая своей цели, сухофрукт лишен и возможности духовного развития... — Тут наставник Кодзё положил сухофрукт на краешек блюдечка. — Потому я, как сущность более духовная, нежели он, принимаю решение о занимаемом им месте, а он вынужден мое решение принять.
— Как самурай, — согласился Цюрюпа Исидор, — я безусловно подчиняюсь приказам вышестоящих. Но помимо пути, который избирают для меня они, есть еще и путь, который избираю я сам. Что если пути эти окажутся несовместимы?
— Так решение о выборе одного пути из нескольких — это и есть стратегия, — пояснил достойный настаник Кодзё. — Причем, не забывай, что стратегия — это тоже путь. Выбрав стратегию, ты тем самым выбираешь путь более высокого порядка. А есть еще стратегия выбра стратегий...
— Это я понимаю, — сказал самурай. — Но, допустим, я достиг понимания того, какое место я должен занимать согласно великому замыслу Будды...
— О горе! — вскричал вдруг наставник Кодзё, явно расстроившись. — Я начинаю думать, что наши беседы пропали втуне! Достигнуть понимания замысла Будды! Даже допустить это! Ты меня ужасно расстроил. Говоря такое, ты подразумеваешь, что возможно достигнуть совершенства. Познать дао! Ну и кто ты после этого?!
— Товарищи, вы не могли бы орать чуть потише?! — спросил из-за соседнего столика некогда черноволосый кинематографист с некогда пышными усами. — Невозможно же сосредоточиться!
Наставник Кодзё тут же извинился за столь вопиющую глупость своего ученика, что позволило кинематографисту сосредоточиться над яичницей с кобласой. Самурай Цюрюпа Исидор сидел красный от стыда.
— Простите ли вы меня когда-нибудь, учитель?
— Конечно, если ты правильно поставишь вопрос, который намеревался мне задать.
— Я постараюсь. Допустим, я оценил, сколь далекий путь мне предстоит для достижения того места в мире, которое предназначено мне великим замыслом Будды...
— Хорошо! — сказал наставник Цюрюпа Исидор.
— ...и, оценив этот путь, я понимаю, что этого места мне никогда не достигнуть. Что тогда? Неужели замысел Будды не будет завершен?
— А подумать? — хитро спросил наставник Кодзё. — Разве ты в любой момент времени не занимаешь в мире место, которое тебе предначертано Буддой?
— Это ловушка, — сказал самурай. — Место, которое я занимаю сейчас, не является местом, которое я буду занимать впоследствии. А продолжая удерживаться на одном и том же месте, я тем самым прекращаю духовное развитие!
— Не совсем, — с удовольствием поправил его наставник Кодзё. — Выбрав стратегию неподвижности, тем самым ты все равно выбираешь путь... Но в целом мысль твоя достойна. Действительно, человек, который стремится все-навсего удержаться на занимаемым им месте, как правило, достоин лишь сожаления...
— Ну, это как сказать, — вмешался в разговор некогда черноволосый кинематографист, видимо, забывший, что ему нужно над чем-то сосредоточиться. — Иногда знаете сколько сил надо угрохать, чтобы только удержаться на месте? Столько желающих! Все ж прямо рвутся! М-да! — он почесал правый ус, некогда пышный, и снова вернулся к яичнице.
— Важный пост? — сочувственно спросил кинематографиста наставник Кодзё.
— И не говорите, — с горечью ответил кинематографист. — Вот что будет, если уйду?.. Вспомнят тогда!.. Альтернативы-то нету!.. Вот про это ваш Будда что говорит?
— Ну, тут все просто, — сказал наставник Кодзё. — Даже скучно. Человек на высоком посту, подобном вашему, наставляет на путь других, гармонически сочетает Инь и Ян и властвует над ними...
Кинематографист с готовностью кивнул.
— А посему, — закончил наставник Кодзё, — если нет досґтойного человека, пусть эта должность остается вакантной.
Видимо, кинематографист когда-то обладал богатым творческим воображением. Он так ясно вообразил свой пост вакантным, что немедленно впал в отчаяние и горько зарыдал.
— Не могу, — плакал он, притягивая сочувственные взгляды со всего буфета и орошая слезами остатки яичницы с колбасой. — Не представляю! Как они будут без меня! Бедные, бедные!..
После того, как нервного кинематографиста сообща спасли валерьянкой и унесли на диванчик в приемную, наставник Кодзё и самурай Цюрюпа Исидор вышли на Васильевскую и неспешно пошли к метро.
Путь их был не отягощен более размышлениями о занимаемом каждым из них месте, а потому — приятен.
Да и пива по пути прикупили.
О предосудительности чрезмерно долгого служения
Однажды самурай Цюрюпа Исидор спросил у меня, почему рассказы о нем становятся все длинее и длинее. Раньше, сказал самурай, он мог прочитать один рассказ между двумя ударами кодати. И это было хорошо, потому что не мешало уделять внимание подлинно важным вещам.
Я ответил, что с тех пор, как я начал свои записки, мое уважение к нему настолько возросло, что не умещается более в малое количество слов. Он же возразил, что истинному мастеру не пристала длительная суета для достижения простой цели. Если суть того, что я хочу сказать, убегает от меня, не мудрее ли ее отпустить?
Не мудрее, сказал я, ибо одна суть часто ведет за собой другую суть, и, сливаясь воедино, они образуют новую суть — и каждая из них нуждается в отдельном слове, дабы не быть упущенной. В то же время я согласился с самураем в том, что напрасно пренебрегаю краткостью и простотой, и обещал посильно исправиться.
Этот краткий рассказ написан во исполнение моего обещания.
Однажды самурай Цюрюпа Исидор спросил мудрого наставника Кодзё о том, почему человек проходит через несколько перерождений вместо того, чтобы просто жить вечно.
— Так устроено для того, чтобы при новом рождении человек мог полностью обновиться. Неужели ты не понимаешь этого? — удивился наставник Кодзё.
— Но ведь при этом человек сохраняет только карму, теряя свой жизненный опыт, — заметил самурай Цюрюпа Исидор, — а это обидно.
— Ужасно было бы сохрянять этот опыт вечно, — покачал головою наставник Кодзё. — Ибо накапливаем мы не только понимание истины, но и знание зла. Посмотри хоть на высшее начальство: сколь бы ни были изначально чисты помыслы и умения человека, которому дарован важный пост, приобретенный на этом посту опыт неизбежного зла делает его уязвимым и пятнает его карму. Такого начальника уподоблю куску хозяйственного мыла, которое, будучи купленным в лавке, в первое время безусловно выполняет свою задачу, но затем, лежа день за днем в мокрой мыльнице, все более раскисает. Оставаясь по сути своей мылом и даже не начав заваниваться, оно размягчается, становится неприятной наощупь слизью и все менее пригодно для стирки. В конце концов, хозяин выливает его — с гадливостью и вовсе не поминая о его заслугах, возможно, немалых. Именно поэтому Будда учит нас, что постоянное обновление является сутью долгого и достойного существования.
— Почему же тогда политики так часто пренебрегают такими простыми истинами и уподобляются раскисшему мылу? — удивился самурай Цюрюпа Исидор.
Наставник Кодзё печально пожал плечами.
— Почему бы тебе не узнать это у мыла? — спросил он.
О достойном времяпровождении
Однажды, а было это ранним утром после дня, памятного для москвичей трагическими и грозными событиями, которые случились в Петровском парке и подробно были нами описаны ранее, самурай Цюрюпа Исидор решил выяснить, как поживает мудрый наставник Кодзё. После упомянутых нами событий наставник решил, что ему не вредно будет провести пару деньков в КПЗ. Он любил иногда посидеть в тюрьме, удивительным образом чувствуя себя там более свободным, чем где бы то ни было еще. К тому же наставник надеялся, что у него будет воможность заняться благородным делом просвещения соседей по камере, которые по причине своего заключенного положения не смогут никуда от него убечь, а потому будут наилучшим образом открыты для Слова Будды.
