Он был слишком измучен прошедшим днем. Мысли не текли, а еле ворочались, будто тяжелые камни по дну реки. Что-то очень важное она сообщила ему только что… А днем раньше – нечто тоже очень важное сказал Глеб. Какая-то фраза, мелькнувшая в разговоре…

– Что-то произошло? У вас такой голос, будто…

– Мы можем встретиться? – перебил Борис. – Нужно поговорить. Она растерялась.

– Вы вызовете меня в прокуратуру?

– Нет. Видите ли, я больше не веду это дело. Ничего, если я приеду к вам? Скажем, завтра ближе к вечеру?

– Конечно. Мы будем вас ждать.

– «Мы»?

– Я переехала к брату. Вдвоем все-таки легче. Записывайте адрес: улица Ключевая, 12…

Он записал. Медленно положил ручку на стол, выпрямился… И – словно замкнулась некая электрическая цепь: краеведческий музей, экспозиция Владимира Шуйцева (мундир офицера егерского полка, фрагмент пушечного ядра, почерневшая сабля), групповая фотография в фойе – молодые ребята в солдатской форме, на фоне чужого пейзажа с чужой мечетью. А рядом с самим Шуйцевым – высокий загорелый парень с автоматом на коленях… «Никто не выжил: душманы устроили засаду в ущелье». – «А как же вы сами?» – «Я тоже погиб. По крайней мере, я видел собственный труп…» Память услужливо подсунула нужную информацию: парня звали Роман Бояров.

– Боярова – это ваша девичья фамилия?

– Да. Ермашина я по мужу. Правда, он умер, но менять фамилию я не стала.

Ему грезилось что-то сумбурное, непонятное, тревожащее… Белый собор на холме, в пестроте ярких головок одуванчиков, тропинка к нему – вернее, не тропинка, а целая дорога, оставленная не одним поколением верующих. Сами они с Глебом впервые побывали в церкви не так давно. В детстве этот момент воспитания родители благополучно опустили: отец был атеистом, точнее, нигилистом, с долей здоровой иронии относившийся и к Богу, и к партии, в членах которой состоял. Мама стала веровать незадолго перед кончиной – видно, проснулось что-то потаенное, тщательно оберегаемое от посторонних… Только тогда братья со стыдом обнаружили, что не знают даже, как поставить свечку за упокой.

Теперь же, наученный горьким опытом и знанием процедуры, он, не колеблясь, вошел под прохладные своды (свечей множество перед иконами, будто звездочки в ночном небе), высокий нежный голос нашептывал что-то ласковое, успокаивающее – чувствуется, как отпускает в душе некий тормоз…

Навстречу ему по каменным плитам быстро шел Глеб. Не такой, каким он был в их последнюю встречу, а каким Борис помнил его лет двадцать назад: худенький, прямой и решительный, немного насмешливый, в покошенном школьном костюмчике и коричневых сандалетах. На правой ремешок был оторван.

– Я тебя ждал, – сказал он, улыбнувшись, и приветливо сжал Борису локоть.

– Ты? – растерянно спросил тот.

– А ты думал кто? – Глеб рассмеялся и потянул брата за собой.

И повел – сквозь высокий, сияющий позолотой алтарь, через длинный просторный коридор и множество залов, похожих на прибрежные гроты: на стенах играли водяные изумрудные блики, иногда слышался приглушенный ропот волн, а иногда – щебет птиц, шелест ветра в верхушках невидимых отсюда деревьев и отдаленные голоса… Глеб уверенно шагал рядом. Сегодня он был хозяином и гидом в своем мире.

– Ты сердишься? – вдруг спросил он.

– Я? – глупо сказал Борис.

– Вообще-то ты прав. Я не должен был бросать тебя… Особенно в такой момент. Но что поделать. Я только и смог, что как-то тебя подготовить.

Борис вдруг почувствовал, что у него защипало в глазах.

– Глебушка… Ты хочешь сказать, что знал заранее, что произойдет?

– То есть что меня убьют? – он безразлично пожал плечами. – Предполагал – так будет точнее. Но зато я доказал всем – тебе, себе самому – главное: князь Олег не был в сговоре с Ярославом. Он не предатель.

– Тебе это было настолько важно? – Борис даже остановился, пораженный… нет, уязвленный чудовищной несправедливостью. – Какой-то там правитель крошечного княжества, умерший восемь веков назад…

– Да, – сказал Глеб. – Мне это было важно.

– Потому что ты вообразил, будто когда-то был князем Олегом? Глеб, милый, а вдруг ты ошибся? Вдруг вообще ничего этого не существует – ни переселения душ, ни Атлантиды, ни летающих тарелок? А если и было нечто подобное, какое тебе дело? Как ты можешь отвечать за того, кого даже не знал?!

– Как могу отвечать? – он горько усмехнулся. – Посмотри вокруг. Коридор, бесконечный тоннель меж миров, будто тамбур поезда… И неприкаянная душа в нем. Ты думаешь, мне хорошо здесь?

– Что же тебя держит?

Глеб посмотрел на брата. Он ничего не ответил, но тот вдруг понял. Хотел что-то сказать – надо было торопиться, он чувствовал, что контакт прерывается, еще секунда, и Глеб уйдет… Между ними словно выросла прозрачная стена. Борис ударил в нее кулаком, закричал нечто нечленораздельное, яростное…

Глеб услышал. И прошептал с мольбой в голосе:

– Боря, найди того, кто указал татарам дорогу на Житнев. Это он держит меня здесь. А мне так хочется уйти… Пожалуйста!

– Как? – в отчаянии крикнул Борис. – Глеб, что я могу без тебя, один?

– Помнишь, как мы с тобой ушли в лыжный поход? Ничего никому не сказав, тайно…

– Да, от родителей нагорело порядочно.

– Мы искали посадочную площадку НЛО – его кто-то видел как раз над тем озером, что напротив дачного поселка. И я сказал тебе, что оно должно приземлиться именно в тот день… Мы просто обязаны были это увидеть!

– Мы так и не дождались, – тихо проговорил Борис. – Хотя просидели там до вечера, а потом, дома, нам всыпали по первое число. У меня два дня заднее место болело.

(На самом деле ничего такого не было: просто отец был необычно молчалив и неулыбчив, и шахматы, в которые они с Глебом резались каждый вечер до самозабвения, на целый месяц перекочевали на верхнюю полку, где и пылились, невостребованные, а мама тихонько плакала, запершись на кухне… И это было в миллион раз больнее, чем самый широкий ремень, – уж ремня-то братья ждали, как великой милости, не пикнули бы.)

– Я сказал тебе тогда, что это была глупость. Что никаких летающих тарелок не бывает, а ты просто романтический дурак, раз веришь во всю эту чушь. И мы чуть не подрались.

– Нет, – возразил Глеб. – Это ты говорил по дороге домой – мы промерзли до костей и хотели есть. А потом, на следующий день… Помнишь?

– Что?

– Ты сказал: это ничего, мы пойдем туда еще и будем ждать, сколько потребуется. И тогда нам повезет обязательно. Чтобы повезло, нужно только ждать и верить…

«Я запомню, – подумал он. За окном уже занималось утро, вечный гомон воробьев и крик молочника доносились с улицы. – Я запомню, – твердил он, как заклинание. – Чтобы повезло, нужно только ждать и верить».

– Боязно, – прошептал предатель, истово крестясь перед иконой.

В полутьме, в неровном свете лампады, святой лик казался черным, неузнаваемым, лишь тускло поблескивал серебряный оклад.

– Тебя не тронут, – глухо сказал собеседник, нетерпеливо притоптывая ногой в сафьяновом сапожке. – Это твой единственный шанс уцелеть… Ты ведь хочешь жить?

– Да, господин.

– Ты нарочно сдашься в плен татарам. И укажешь им дорогу к стенам Житнева. Подскажешь, как обойти скрытые заставы и ловушки.

Несколько секунд предатель что-то соображал, он чуял подвох, но не знал, с какой стороны он прячется.

– Вы словно дьявол. Вы искушаете меня… Зачем?

– Затем, дурья башка, что княжество и так обречено. Город обречен. Вопрос лишь в том, кому татарский хан будет благодарен за подарок: нам или князю Ярославу.

Человек, до того момента прятавшийся в тени, встал, порывисто подошел к темному окошку и выглянул наружу. Хорошая ночь, подумал он. Ни звездочки, ни огонька. Все тонет в промозглых тучах, заметает ледяной крупой. Ночь волков.

– Вчера в город прискакал гонец с дальней заставы. Он сообщил, что вражеские тумены рыщут по лесам всего в двух днях пути отсюда. Другого случая не представится.