Это может быть аномалия внутри «нормально» устроенного мира, при наличии в общем рационально осмысляемых субъектов и предикатов, которые помещены в неадекватный событийный контекст – в аномальные обстоятельства. Например, в «Вываливающихся старухах» Д. Хармса встречаем аномально невероятное стечение событий в мире, который в целом осмысляется как «нормальный»: Одна старуха от чрезмерного любопытства вывалилась из окна, упала и разбилась. / Из окна высунулась другая старуха и стала смотреть вниз на разбившуюся, но от чрезмерного любопытства тоже вывалилась из окна, упала и разбилась. / Потом из окна вывалилась третья старуха, потом четвертая, потом пятая. / Когда вывалилась шестая старуха, мне надоело смотреть на них, и я пошел на Мальцевский рынок, где, говорят, одному слепому подарили вязаную шаль.

Аномальность на уровне «прототипического мира» здесь осложняется и актуализацией аномального типа стоящего за текстом сознания, который воспринимает как обыденный случай вываливающихся поочередно из окна старух.

(1b) Аномалии логические (концептуальные). Их нужно отграничивать от «онтологических» (хотя и те, и другие равно находятся не в реальном, а в концептуальном пространстве). Условно говоря, онтологическая аномалия «отвечает» за концептуализацию содержательного компонента «прототипического мира», а логическая (когнитивная, ментальная) – за его интерпретационный компонент. Модальная рамка «правильного», адекватного способа рассуждения (мысли) о мире: Люди считают, что так можно думать /рассуждать (так правильно думать /рассуждать) ’.

При этом отметим, что к логическим аномалиям не относится психологически или эстетически (законами жанра, например) мотивированное отклонение от рационально-логической интерпретации мира Повествователем или героем («чертовщина» в «Братьях Карамазовых» Ф.М. Достоевского, в «Мелком бесе» Ф. Соллогуба и др.).

Примерами подлинной аномальности на этом уровне являются немотивированные логические искажения в речи лирического героя или Повествователя – сочетание несочетающихся концептов: Ветер круглым островам! Дюжий метр пополам! (Д. Хармс, «Измерение вещей»); нарушение формально логических законов, например, закона тождества: Это зяблик, он не птица (А. Введенский, «Святой и его подчиненные»), – или закона противоречия: Я прислонясь плечом к стене / стою подобный мне (А. Введенский, «Кругом возможно Бог»); аномальная концептуализация структуры события в мысли (например, инвертирование): У Саши будут ребятишки от Сони (А. Платонов, «Чевенгур») – вместо ожидаемого * У Сони будут ребятишки от Саши и др.

Логические аномалии порождаются также неинформативными высказываниями, которые часто ведут к «тавтологической избыточности»: Шейн шнеллер замочек Густав, у нас здесь родина, а у тебя там чужбина (А. Введенский, «Минин и Пожарский»), Многочисленные примеры подобных аномалий приводятся в одной из наших работ [Радбиль 2000].

(1с) Аномалии аксиологические (ценностные). Эти аномалии искажают некий «прототипический мир ценностей», существующий в коллективном сознании этноса в качестве системы идеалов, норм и ценностей, воспринимаемой как эталон. Модальная рамка, которая может быть приписана «прототипическому миру» ценностей: ‘Люди считают, что это хорошо (плохо)’.

Отметим, что к таковым аномалиям не относится отображение антиценностей в качестве объекта художественной интенции – например, в сатирическом произведении. Речь идет об очевидном, рационально не интерпретируемом отклонении от прототипических ценностей самого говорящего или близких ему героев. В мировой литературе и в фольклоре существуют целые жанровые разновидности, эксплуатирующие подобный мир антиценностей в качестве исходной точки, т. е. неостраняемой в поле авторской активности данности мироустройства: городской «жестокий романс», детский «черный юмор», блатная песенная лирика и пр.

Например, в финале «Сонета» Д. Хармса читаем: Мы спорили бы очень долго, но, по счастию, тут со скамейки свалился какой-то ребенок и сломал себе обе челюсти. – Здесь в мире Повествователя как благоприятное оценивается событие, которое в «прототипическом мире ценностей» этноса не может иметь позитивной оценочности.

Классическим примером такой ценностной аномалии является эпатирующая фраза в одном из стихотворений раннего Маяковского: Я люблю смотреть, как умирают дети. Подобные случаи – своего рода аксиологическое «иллокутивное самоубийство» [Вендлер 1985]: обратим внимание, что при переводе высказывания из репродуктивного в информативный (нарративный) регистр (режим третьеличного повествования) аномальность снимается: * Он любит смотреть, как умирают дети.

(Id) Аномалии мотивационно-прагматические. Это аномалии, возникающие в результате неадекватной концептуализации деятельностной (интенциональной, речеповеденческой, коммуникативной) сферы, что традиционно относят к области лингвистической прагматики и теории речевых актов. Модальная рамка «правильного» способа акционального отношения к миру: ‘Люди считают, что так можно вести себя / общаться с помощью языка (так правильно вести себя / общаться с помощью языка) ’.

Отметим, что аномальными не будут психологически мотивированные нарушения в зоне речевого взаимодействия – например, рефлексы непонимания героями друг друга в пьесах А.П. Чехова.

Литературными моделями таких аномалий являются разного рода рационально неинтерпретируемые нарушения в области коммуникативного акта в драмах «абсурда» Э. Ионеско или С. Беккета, в драматических произведениях Д. Хармса и А. Введенского, что, на языковом материале произведений Л. Кэрролла, были проанализированы в известной работе Е.В. Падучевой [Падучева 1982].

Чаще всего подобные аномалии строятся на прагматическом эффекте игры на обманутых ожиданиях читателя из-за нарушения неявных конвенций речевого акта Повествователем или героем. Например, стих А еще у меня есть претензия, что я не ковер, не гортензия (А. Введенский, «Элегия»), – прагматически аномальной фразой делает не констатация факта, что герой не ковер, не гортензия (в этом случае аномалия была бы логической), но наличие претензии (интенции, жизненной установки) на достижение заведомо невозможной цели.

Это может быть, например, аномальная вербализация перформативных высказываний [Остин 1986] в диалоге, ведущая к нарушению интенциональной, иллокутивной сферы речевого взаимодействия: Кумир. Прерву тебя. / 3 у м и р./ Что?/Кумир. Тебя прерву. / 3 у м u p. Прерви. /К у м и р. Прервал тебя. / 3 у м и р. Я продолжаю (А. Введенский, «Четыре описания»), когда фиксируется противоречие между планом намерения и планом реального действия.

К подобным аномалиям относятся также случаи абсурдизации, семиотизации и формализации коммуникативного акта, аномальной мотивированности речевого акта, противоречия между иллокутивной силой (интенцией) высказывания и ее вербализацией и др., описанные нами в монографии [Радбиль 1998].

Подводя предварительные итоги, отметим, что все указанные выше случаи (la – Id) аномальной языковой концептуализации мира на разных ее уровнях действительно могут быть признаны аномалиями, но только при рассмотрении данного художественного текста в модусе «реальность» (соответствие / несоотвествие данного художественного мира «прототипическому миру»). Интегрирующая для всех четырех разновидностей этих аномалий модальная рамка: ‘Люди считают, что так не бывает / так не принято жить, думать, чувствовать и вести себя\

Будучи же рассмотренными в модусе «текст» (адекватность художественному заданию автора и успешность художественного воздействия на читателя), все эти случаи являются «нормой» для «художественного мира» подобных художественных текстов. Это, по меньшей мере, подтверждается художественной эффективностью в плане читательского восприятия текстов всех упоминаемых нами авторов, актуальностью и даже «эталонностью» предложенных ими художественных моделей для современной культуры.