Но все это произошло бы в будущем. А теперь следовало подумать о настоящем.
Миллер взглянул на часы: с тех пор как Габуния и Серебрянский отправились в туалет, прошло уже больше десяти минут. Не было видно и Говоркова. Это рождало самые худшие подозрения. Или этот честный дурак телохранитель вертится рядом с Амираном и Серебрянским, не давая последнему пристрелить Габунию, или случилось нечто похуже…
Оставалось лишь одно: подняться из-за столика, пройти в фойе и самому убедиться в правильности или не правильности своих догадок.
Постаравшись придать лицу выражение полной беспечности, Александр Фридрихович поднялся и направился в сторону туалета. Вежливо пропустил вперед девицу, кивнул официанту — мол, спасибо, пока ничего не надо.
Оказавшись в фойе, Миллер понял: сбылись самые скверные его ожидания.
Дверь в туалет была приоткрыта, и из него по направлению к выходу вела тонкая струйка свежей крови. Алая дорожка была сбита, словно по ней кого-то волокли. У стеклянной двери недвижным истуканом застыл швейцар — бледный, с выпученными от испуга глазами.
Теряя самообладание. Немец бросился в туалет; рванув на себя дверь, он едва не поскользнулся на чем-то мокром и с трудом удержался, чтобы не упасть.
Первое, что сумел рассмотреть Александр Фридрихович в полумраке, было тело Амирана Габунии. Гений финансовых афер лежал у писсуара с расстегнутой ширинкой, из-под коротко стриженной головы убитого натекала бесформенная кровавая лужица. Кафельный пол, усыпанный мелкими осколками стекла, также был густо перемазан кровью.
В углу валялось помповое ружье — приклад его был разбит в щепки. Справа от входа лежал охранник ресторана — он тихо мычал, тщетно пытаясь подняться на ноги. Ни Серебрянского, ни Савелия не было и в помине.
— Твою мать… — только и сумел воскликнуть Александр Фридрихович.
Немец всегда отличался сообразительностью — представшая его взору картина свидетельствовала об одном: Серебрянский исчез не по доброй воле и не в здравом рассудке. Предусмотрительный Анатолий Ильич ни при каких обстоятельствах не оставил бы на месте убийства оружия — пусть даже дешевенького обреза помпового ружья, заряженного ледяными пулями. Ясно, что отсутствие Савелия Говоркова и было причиной отсутствия Серебрянского — а то кто еще мог утащить с собой Анатолия Ильича?
Тихо закрыв дверь, Миллер вышел в фойе и в этот момент ощутил, что в голове его звучит, нарастая, тихий небесный звон. Тяжело опустился в кресло, обхватил голову руками и вдруг почувствовал во рту мерзкий металлический привкус, словно он полчаса сосал дверную ручку. Звон в голове все усиливался, и Немцу казалось, будто голова его находится в центре гигантского колокола; неумолимо раскачивается язык, ударяя о бронзовые стенки, и каждый новый удар сильней предыдущих: бум-м-м, бум-м-м, бум-м-м…
Да, такого удара судьбы Александр Фридрихович не испытывал давно.
Телохранитель предал его — это факт. Эти «афганские» ублюдки оказались вовсе не теми, за кого себя выдавали!
Кому мог понадобиться человек, работавший под «Черный трибунал»? Не надо быть ясновидцем, чтобы ответить на этот вопрос: или настоящему «Трибуналу», или ментам, или «конторе» — хрен, как говорится, редьки не слаще.
Доигрался Александр Фридрихович с огнем.
Тут Немцу вспомнилось все: и подозрительный арест одного охранника, бывшего у него, Миллера, до этих, и автомобильная катастрофа, в которую попал второй, и спортивная травма третьего, и многое, многое другое…
Александр Фридрихович в бессильной ярости закусил нижнюю губу.
Проклятый Шацкий, этот отставной мент наверняка знал, кого подсовывал!
— Твою мать… — повторил Немец, поднимаясь с кресла. Стало быть, и покойный Вадим Алексеевич был вовсе не тем, за кого себя выдавал? Стало быть, каждый шаг его, Миллера, был известен или на Лубянке, или на Шаболовке, или… страшно подумать где?!
Александр Фридрихович взъерошил пятерней гладко зачесанные волосы, потер руками лицо, огромным усилием воли взял себя в руки. Звон в голове слабел, и способность мыслить трезво постепенно возвращалась к нему. Сунул руку в пиджачный карман, механически нащупал вторые ключи от «линкольна», носовой платок, мятые кредитки, номерок из гардероба.
Сознание заработало более-менее четко.
Первая мысль была: бежать. Нет, бежать нельзя, надо все-таки засвидетельствовать свою непричастность к смерти Габунии: крикнуть что-нибудь испуганное, позвать швейцара или метрдотеля, позвонить по 02. Нет, бежать все-таки надо: если его телохранители вовсе не те, за кого себя выдавали, стало быть, знают они слишком много, а это грозит ему. Немцу, огромными неприятностями. Кстати, и Серебрянский, оказавшийся в их руках, наверняка попытается купить жизнь «чистосердечными признаниями».
Оперативники могут прибыть с минуты на минуту, и никто не даст гарантий, что они с ходу не арестуют его. А банковские активы уже переведены в Россию, и механизм биржевых спекуляций будет запущен со дня на день.
Руководить-то этим процессом может лишь он, Александр Фридрихович!
Быстро одевшись. Немец бросился на выход и едва не поскользнулся в лужице крови на мраморной площадке. Острый взгляд Александра Фридриховича зафиксировал блестящий металлический цилиндрик на ступеньках — это была пистолетная гильза. Значит, и тут, на улице, тоже стреляли. Кто в кого? В сущности, какая теперь разница!
«Линкольн» по-прежнему стоял на паркинге, однако ни Воронова, оставленного в салоне, ни Говоркова в машине не оказалось. Куда они исчезли — уехали, ушли пешком или скрылись на «опе-ле» Анатолия Ильича, — думать не хотелось. В два прыжка Миллер оказался у двери машины. Рванул дверцу, быстро завел двигатель и, не прогревая его, помчался в сторону улицы Девятьсот пятого года.
План дальнейших действий вырисовывался более-менее отчетливо: прийти в себя, отдать несколько распоряжений экономистам «Защитника» и завтра же попытаться бежать из России. Загранпаспорт с; мультивизой в Германию у Миллера есть, а руководить финансовыми процессами можно и из-за границы.
— Ничего, мы еще повоюем… — задыхаясь от злости, прошептал Александр Фридрихович, — мы еще посмотрим, кто кого…
Темно-серый «форд-эскорт» медленно катил по залитой огнями Краснопресненской набережной. Максим вел машину с огромным усилием: багровая пелена застилала глаза, кровь из разбитых рук Стекала на руль, ладони скользили по мокрой пластмассе, ноги сделались чужими, словно ватными, подошвы то и дело соскальзывали с педалей. Свет фонарей, отраженный влажным асфальтом, неоновые огни рекламы, красные огоньки габаритов впереди идущих автомобилей — все это расплывалось в одно огромное, причудливое пятно.
Машина шла рывками, словно за рулем сидел начинающий или вусмерть пьяный водитель.
К счастью, лежавший позади пленник не подавал признаков жизни: видимо, тот голубоглазый блондин по кличке Бешеный здорово приложил его! Приди киллер в себя и освободи он руки от удавки-галстука. Лютый не смог бы оказать ему ни малейшего сопротивления.
Теперь, когда дело было почти закончено, оставалось немного: добраться до конспиративной квартиры, затащить туда миллеровского наймита, зафиксировать наручниками к змеевику в ванной, вколоть ему в вену инъекцию и позвонить на мобильник Прокурору.
Но до дома оставалось еще минут тридцать езды?..
Сразу же за Калининским мостом Нечаев приметил позади себя длинный белый «бьюик» с дипломатическим номером. Водитель вел себя очень странно: все время норовил перестроиться в крайний левый ряд, призывно сигналил другим машинам, требуя освободить полосу, игнорировал красный сигнал светофора. Спустя несколько минут на перекрестке с улицей Дунаевского «бьюик» почти поравнялся с «фордом», и Лютый, взглянув налево, увидел: пассажирская дверца распахнулась и из салона выбежал, направляясь в сторону «форда», тот самый черноволосый мужчина, который едва не задержал его у выхода из «Саппоро». В руке его был зажат пистолет.
