Эта нехитрая спекуляция, если грамотно отладить механизм и время купли-продажи, может принести Александру Фридриховичу несколько десятков, а то и сотен миллионов. В преддверии таких перспектив человеку свойственно приятное волнение; можно и пуговицы поотрывать, если уж так неймется.

Луч зрения Миллера всегда был крайне узким. Угол обзора ограничивался только одним объектом. Наметив некую цель. Немец шел к ней, как буйвол, не заботясь о средствах и методах. Такая тактика оправдывала себя — если Миллер и достиг своего нынешнего положения, то только благодаря ей.

Бывший армейский подполковник прошел отличную школу жизни и был натренирован для борьбы до конца. Прежде чем вступить в борьбу, Миллер проводил рекогносцировку: что может стоить его внимания? После этого в оценку вступало чувство здравого смысла: стоит связываться или нет? Если дело выглядело стоящим, Александр Фридрихович принимался за подсчеты: «за» и «против», дебет и кредит, актив и пассив… И если подсчеты давали положительный результат, Немец мобилизовывал всю свою волю.

Нынешняя ситуация сулила огромные плюсы. Оставалось лишь одно препятствие — хитрожопый вор, или кто он там, Амиран Габуния, который вроде бы намеревался начать аналогичные спекуляции на несколько дней раньше. Сегодня, третьего декабря, ему надлежало нанести окончательный удар, расправиться с конкурентом. Ну и пусть надеется. Ресторанный разговор для Амирана ровным счетом ничего не решал. Он был приговорен и из знакомого человека превратился в мишень.

— Куда, Александр Фридрихович? — негромко спросил водитель с интонацией почтительности.

— Сперва ко мне домой, обождете, пока переоденусь, затем на Пресню, в «Саппоро». Знаешь такой ресторан?

— За «Планетой Голливуд»?

— Чуть в сторону. Да, и позвони Савелию, пусть джип на стоянку поставит, а сам пересядет к тебе. Лишнее внимание нам совсем ни к чему…

Сворачивая с Маяковки на Садовую, Андрей Воронов обратил внимание на черную «девятку», следовавшую в кильватере говорковского джипа уже минут пять.

Он даже хотел было позвонить на мобильник Савелию, однако в последний момент передумал.

Мало ли черных «девяток» ездит по Москве? Слишком много. Зачем беспокоить друга по пустякам?

Над вечереющей Москвой волоклись серые ватные облака. Низкие, рваные, они лениво цеплялись за высотные дома, опускались все ниже и ниже, и казалось, еще немного — и облака эти осядут на заснеженные улицы и проспекты, накрыв собой весь город.

— Не гони так. Савка, видишь, туман какой! — попросил Воронов сидевшего за рулем Савелия.

Крутобокий серебристый «линкольн» Александра Фридриховича Миллера мчался по московским улицам через холодную вечернюю изморось, вспарывая лужи, как торпедный катер. Ни Говорков, исполнявший в этот вечер обязанности водителя, ни Воронов, сидевший рядом, ни Миллер, отгороженный от телохранителей глухой пуленепробиваемой перегородкой, почти не разговаривали. И лишь слишком резвая манера езды Савелия заставила Андрея повторить просьбу:

— Не так быстро! Куда лететь? Тише едешь — дальше будешь, — чуть раздраженно заметил он.

— Потерпи, Андрюша, не так уж и долго осталось, — отозвался Савелий перед светофором, выворачивая руль направо, чтобы бросить машину в освободившееся место и стартовать с перекрестка первым.

До Пресни ехали молча. Было лишь слышно, как в салоне ровно гудит отопитель да шуршит о днище машины ледяное крошево.

По соседним рядам проносились автомобили, сигналили, толкались перед перекрестками, суетливо перестраиваясь из ряда в ряд; по грязным, мокрым обочинам суетливо спешили, словно чем-то перепуганные, озабоченные прохожие — тоже, наверное, боялись опоздать…

Андрей больше не произнес ни слова. Кто-кто, а он хорошо понимал состояние своего лучшего друга. Было заметно: Савелий взведен, как пружина, уже ощущает в себе злой азарт охоты. Немец не может так долго оставаться подсадной уткой — рано или поздно на него должен напасть загадочный и зловещий «Черный трибунал».

Почему бы не сегодня?!

Описав перед паркингом правильный полукруг, «линкольн» въехал на свободное место, между скромным серым «фордом» и длинным, как железнодорожный вагон, «бьюиком» с дипломатическим номером. Воронов хотел было выйти из машины, чтобы открыть заднюю дверцу, но Бешеный легким кивком головы задержал его:

— Ты его по фотороботу хорошо запомнил?

Ясно, речь шла о том «инспекторе ГИБДД» с 3-го Транспортного, которого по горячим следам удалось вычислить оперативникам Богомолова.

— Обижаешь… Среди ночи разбуди, дай лист бумаги — нарисую! А что?

— Знаешь, у меня предчувствие, что сегодня он обязательно обозначится, — проговорил Говорков, поправляя под курткой подмышечную кобуру, и добавил:

— А второе мое предчувствие, что сегодня он от нас не уйдет. Ну что, Андрюша, кто в кабаке тело охранять будет? Я или ты?

— Давай я в машине останусь. Угрелся что-то, никуда выходить не хочу, — предложил Воронов. — А ты в кабак иди, на девчонок посмотри. После расскажешь…

Ресторан «Саппоро» открылся в Москве недавно. Располагался он в тихом месте и, как явствовало из названия в честь известного по Олимпиаде города Страны восходящего солнца, специализировался на японской кухне. Шикарное заведение клубного типа, предназначенное скорее для ведения деловых переговоров, нежели для застолья, быстро обрело популярность в столичных бизнес-кругах. Посещали его наиболее крутые.

Прислуга отличалась предупредительностью и ненавязчивостью, метрдотель — понятливостью, а сервировка не вызвала бы критических замечаний и у японского микадо, возникни у него каприз тут отобедать или отужинать. Кухня, утонченная и изысканная, составляла особую гордость заведения. Трудились тут три повара и кондитер, выписанные специально из Японии, — это были настоящие кудесники и маги искусства приготовления экзотических блюд.

Они учитывали все, что предваряет прием пищи и сопутствует процессу еды: выделение желудочного сока у клиента, очередность блюд, психологию трапезы, основанную на ассоциациях и воспоминаниях о когда-то съеденном и выпитом, даже физиологию — приливы крови, а ко всему прочему, естественное утомление от процесса пищеварения.

Правда, официанты японцами не были: их роль выполняли вьетнамцы, в изобилии осевшие в столице еще с середины восьмидесятых.

Амиран Теймуразович Габуния уже ждал гостя, сидя за столиком, заставленным обильной выпивкой и разнообразной закуской, он нетерпеливо поглядывал то на часы, то на вход. Внешность этого высокого грузина располагала к себе: оливковая кожа лица, аккуратный бобрик прически, ослепительная белозубая улыбка…

В свои двадцать восемь лет Амиран, имевший за плечами четыре судимости (все за мошенничество), носил звание ООРа, то есть особо опасного рецидивиста, что, впрочем, не мешало ему считаться одним из самых перспективных банковских махинаторов во всем Московском регионе.

О многоходовых мошеннических схемах «выставления» банков и вкладчиков, хитроумно задуманных и виртуозно осуществленных молодым грузином, ходили легенды. Впрочем, после катастрофы семнадцатого августа Габуния все больше и больше склонялся к относительно легальным способам зарабатывания денег.

Пройдя в зал, Немец взглядом указал Говоркову место за столиком и, приветственно махнув рукой грузину, прошептал охраннику:

— Сядешь тут, у входа, закажешь себе чего-нибудь поскромнее, долларов на пятьдесят. Скажешь, чтобы счет мне принесли. Не забывай Андрею позванивать.

— Слушаюсь. — Бешеный кивнул в знак согласия и, полоснув взглядом грузина, делавшего Миллеру приветственные жесты, опустился за столик.

Немец, мгновенно забыв о своем охраннике, двинулся к Амирану:

— Здравствуй, дорогой!

— Рад тебя видеть, Александр Фридрихович! Опаздываешь, нехброшо…

— Это ты раньше приехал, — кивнул Немец, в ответ протягивая руку.