Так продолжалось до конца июля тысяча девятьсот девяносто восьмого года, пока нынешний хозяин рублевского коттеджа не подал на самый верх подробный аналитический меморандум с прогнозом, выглядевшим предельно неутешительно: в недалеком будущем Россию постигнут тяжелые времена. Прокурор даже предоставил несколько рекомендаций, как смягчить надвигающийся кризис.

Меморандум был подан двадцать первого июля, а двадцать третьего последовала ответная реакция, совершенно неожиданная: структуру «КР» распустить, дела сдать, кабинеты в четырнадцатом корпусе Кремля опечатать.

Мотивация выглядела малоубедительно: во-первых, для бедной России слишком накладно тянуть сразу две мощные спецслужбы, которые дублируют друг друга. Функции контроля частично передавались в ФСБ, в УРПО — Управление по разработке и пресечению деятельности преступных организаций; во-вторых, сами прогнозы были признаны стратегически неверными, ' пессимистическими, искажающими реальную картину.

Как известно, приказы не обсуждают, их выполняют. А тем более, если приказы подписываются на высочайшем уровне. И потому Прокурору не оставалось ничего иного, как подчиниться. Текущие дела были переданы на Лубянку, так же, как и архивы (правда, предварительно и с дел, и с архивов бывший Глава секретной спецслужбы распорядился снять электронные копии). Сотрудники «КР» спешно покидали секретные базы, разбросанные по всей России.

Памятуя о прошлом высоком статусе руководителя конспиративной контролирующей структуры, кремлевское руководство определило ему солидную пенсию, льготы и этот особняк (по сути, государственную дачу) в пожизненное пользование.

Однако недавний высокопоставленный чиновник и в отставке оставался столь же деятельным и влиятельным, как и прежде; рычаги теневой власти по-прежнему были в его руках. А потому его устрашающий псевдоним во всех местах концентрации высшего российского руководства и теперь произносился исключительно шепотом и с оглядкой: и на Варварке, и на Старой площади, и на Огарева, и на Лубянке, и даже в самом Кремле…

Сдать дела формально вовсе не значит навсегда отрешиться от них.

Прокурор, прагматик и практик до мозга костей, понимал: послекризисная Россия, как никогда прежде, нуждается в совсекретной контролирующей структуре.

Формально распущенная «КР» сохранила и денежные средства, и кадровый костяк; ведь в свое время нынешний обитатель казенного особняка подбирал не просто профессионалов, а профессионалов, лично преданных ему. А потому, перебравшись за Московскую кольцевую, бывший глава совсекретной службы продолжил то, чем занимался на последнем этаже четырнадцатого корпуса Кремля.

Сюда, в подмосковный коттедж, по-прежнему стекались информационные ручейки, сливаясь в полноводную реку; сюда сходились невидимые нити манипуляции сильными мира сего; здесь составлялись прогнозы и принимались важнейшие решения, влияющие на судьбы России.

Человек неискушенный, плохо знающий Прокурора, наверняка бы задался вопросом: а для чего ему, уважаемому пенсионеру, заниматься тем, от чего его отстранили? Наслаждайся спокойствием и тишиной, поливай георгины да пописывай мемуары в стол.

Однако решение бывшего лидера «КР» исполнять свои обязанности и на покое появилось не в силу инерции, не из любви к власти и даже не из-за профессионального честолюбия. Для тех немногих людей, знавших Прокурора близко, он представлялся эдаким персонифицированным органом государственного контроля; а ведь настоящий контроль никогда не работает за деньги, только за идею. И потому отойти от дела, которому он посвятил большую часть жизни, было выше его сил…

Огромные антикварные часы, стоящие на каминной полке, пробили семь, и Прокурор, щелкнув компьютерной мышкой, откинулся на спинку глубокого кожаного кресла. Погладил сидящего на спинке кресла огромного сибирского кота, которого совсем недавно нашел мирно дремлющим на крыльце коттеджа, да и неожиданно для себя оставил при себе. Кот почему-то успокаивал Прокурора и к тому же был крайне неприхотлив.

Два раза в день Прокурор лично кормил его отборной говяжьей печенкой, забывая за этим простым занятием обо всех проблемах. А проблемы, как он знал по опыту, всегда сами напомнят о себе. Прокурор встал из кресла, заварил кофе и стал не спеша размешивать его в чашке серебряной ложечкой. Выпив чашечку кофе, он вскрыл очередной блок «Парламента», достал из него новую пачку. Снова сел в кресло, щелкнул зажигалкой «Зиппо» и с удовольствием закурил.

Вот уже четвертый день кряду он сидел в коттедже, никого не принимая и никуда не выезжая. Первые недели российского кризиса, как он и предугадывал, породили настоящий информационный ураган. Сообщения выглядели отрывочными, запутанными, противоречивыми, и бывший глава совсекретной структуры проводил перед монитором компьютера по десять — двенадцать часов в сутки, сопоставляя, анализируя и размышляя. Любая отрывочная информация сама по себе ничего не стоит; информация становится ценной только тогда, когда она систематизирована; так беспорядочная с первого взгляда мозаичная россыпь складывается в умелых руках в цельную картинку.

Картина первых дней неприятно впечатляла: главной проблемой России вновь становилась организованная преступность. Ни крах реформ, ни обвал рубля, ни даже отсутствие четкой программы выхода из кризиса не шли ни в какое сравнение с тем, что ожидало страну в недалеком будущем.

Как можно реформировать экономику, если она насквозь криминальна? Какой смысл поддерживать падающий рубль, выбрасывая на валютный рынок новые миллионы долларов, с трудом полученных от международных кредитных организаций, если завтра или послезавтра доллары эти, отмытые через мафиозные структуры, осядут в зарубежных банках? И о какой антикризисной программе можно говорить в государстве, где коррумпированы все или почти все?

Перед Россией замаячил очередной передел собственности наверняка более кровавый и беспардонный, чем тот, что сопутствовал приватизации. Перспектива вырисовывалась предельно мрачная. Не вызывало сомнений, что мафиози серьезного уровня наверняка развяжут новый виток гангстерских войн, а бандиты рангом поменьше, не желая лишаться прежних доходов, примутся за старое ремесло, с которого и начинали: выбивание долгов, заказные убийства, похищения с целью выкупа и примитивное вымогательство.

На МВД надежды мало — ни для кого не секрет, что в милиции прогнило все, что только могло прогнить. На ФСБ также не стоит рассчитывать — рыцари плаща и кинжала, прельстившись долларами олигархов, в очередной раз погрязли в сомнительных и мелочных политических интригах.

А крайним, как и обычно, окажется среднестатистический российский гражданин; неспособность властей обуздать разгул преступности окончательно подорвет в его глазах и без того шаткий авторитет государства…

Есть ли из сложившейся ситуации хоть какой-то разумный и приемлемый выход?

Пружинисто поднявшись из-за стола. Прокурор неторопливо подошел к камину, подбросил в пылающее жерло очага несколько сосновых чурок, поправил кочергой тлеющие головешки и, взяв с каминной полки ключ, вставил его в заводное отверстие часов, прокрутил несколько раз.

Эти огромные антикварные часы, стоявшие на каминной полке, сделали бы честь любому музею. Массивный позолоченный корпус привлекал к себе взгляд не только эмалевым циферблатом величиной с суповую тарелку, по которому медленно проползали ажурные стрелки. Старинный хронометр венчала изящная скульптурная группа: золоченая фигурка охотника с ружьем наперевес и золоченая фигурка волка со вздыбленной шерстью и хищным оскалом. Разжималась часовая пружина, едва слышно тикал механизм, цепляли друг друга зубцы шестеренок, стрелки переползали с цифры на цифру, и, сообразно ходу времени, по кругу передвигались фигурки охотника и волка.

В этом бесконечном круговом движении Прокурор видел глубокую метафору: один всегда убегает, другой всегда догоняет. Так было прежде, так есть ныне и так будет всегда.

Но кто здесь охотник, а кто жертва?