– Вы можете добавить: только в «Далакурирен», – гордо сказал практикант, краем глаза наблюдая, как полицейские под руки вели здоровенного дайвера к машине «скорой помощи». Замыкали процессию санитары с носилками.

Дальше потекли минуты приятного ожидания. «Далакурирен» не только первым сообщил новость, корреспонденту еще и удалось поговорить с героем дня – нашедшим труп дайвером.

Практикант с фотографом спрятались от усилившегося к вечеру ледяного ветра за большой сосной. Понемногу подтягивались и другие команды репортеров. TT, стокгольмские вечерние таблоиды – куда же без них? – а поближе к прожекторам ребята из местной студии ТВ-4 и гостелевидения монтировали штативы и камеры. Время от времени журналисты подходили к зловонной яме – узнать у руководителя работ, нет ли чего нового и что будет дальше. Ответы были все время разными.

Сначала решили, что работать будут спортсмены из местного дайверского клуба, потом в разговоре всплыли дайверы-поисковики из береговой охраны в Хернесанде. Потом, должно быть, какой-то начальник в Стокгольме включил от скуки телевизор – в половине восьмого вдруг пришла команда: задание поручено группе из частей особого назначения. Столичные спасатели прибыли на вертолете, но все равно, прошло не меньше трех часов, прежде чем они оказались на месте. Шел уже двенадцатый час ночи.

Всю вторую половину дня, вплоть до позднего вечера, все редакции добросовестно цитировали короткое интервью практиканта из «Далакурирен». Заместитель заведующего отделом новостей проявил трогательную заботу о начальнике – принес миску с коричными булочками.

Когда прибыла элитная стокгольмская группа в черных десантных комбинезонах, все сразу зашевелились. Шефа спасателей из Фалуна отодвинули подальше, поставили новое оцепление. Внизу, у края шахтного колодца, на желтой в свете прожекторов траве, появились тяжелые ящики из армированного карбона. Дайверы-профессионалы проверили баллоны с воздухом. Не меньше десятка телекамер наблюдало, как быстро и ловко парни натягивают неопреновые гидрокостюмы на свои тренированные тела.

Фалунские полицейские оказались в роли зрителей. Сложив руки на груди, они наблюдали, как первая пара ныряльщиков исчезла в шахте. Когда дайверы появились на поверхности и поднялись к оцеплению, стокгольмский начальник сразу провел первую пресс-конференцию. Журналисты собрались вокруг него плотной кучкой, и фотограф-фрилансер из «Далакурирен» вынужден был поднять камеру над головой, чтобы сделать снимок этого решительного седоватого дядьки с загорелой, испещренной мужественными морщинами физиономией.

– Тут, понимаешь, вот что… Внесем ясность, – сказал постаревший Рембо, – это… похоже, кое-кто из вас уже начал молоть чепуху… узнали бы сначала, что здесь и почем…

– А что, должны были у вас разрешения спросить?

Ехидный голос принадлежал репортеру с государственного телевидения, уже проведшему прямые репортажи с места происшествия в 17, 18, 19.30 и 21.00.

К нему присоединился парень из крупной вечерней газеты:

– Что и почем? Что значит – что и почем? Не на базаре… Убили женщину, труп нашли в шахте. Больше ничего нам и не известно. Так сказал парень, который ее нашел.

– И нельзя сказать, чтобы от вас была какая-то помощь, – ввернул репортер с местного радио. Он уже несколько часов безуспешно пытался взять интервью у кого-нибудь из полиции.

– Не знаю, откуда вы все это взяли, – сказал начальник спецгруппы. – Значит, так. Даю объективку. Никакой женщины в шахте нет.

Репортеры зашумели.

– Никакой женщины, – повторил командир. – Это мужчина.

У практиканта по спине побежали мурашки.

– А была женщина! – услышал он свой собственный сиплый голос. – Он так и сказал: женщина!

– Не знаю, кто тебе это сказал, – покачал головой командир. – В шахте мужчина. И мертв он уже давно, много дней, а может, больше. Намного больше… Итак, мои ребята сейчас будут поднимать труп, но сначала полагается зафиксировать технические улики. Мы это, понимаешь, так называем – технические улики. И запомните: никто не знает, ни вы, ни я, ни кто иной, никто не знает, почему он умер. Парни говорят, прямых признаков убийства нет.

– У вас есть признаки, что это не убийство? – попытался возразить практикант. – Что именно не укладывается в версию убийства?

Начальник поиграл желваками – практиканту показалось, что он собирался ответить, но потом передумал.

– Спасибо, на этом все. Постарайтесь придерживаться фактов. А сейчас вот что: пока тело еще внизу, мы перенесем оцепление подальше – здесь могут быть родственники. Так что прошу укладываться.

Оцепление оцеплением, но на следующее утро в обеих вечерних газетах появился ФОТОСНИМОК: труп в специальной сбруе поднимают из шахты. Длинные волосы обрамляют бескровное лицо, в свете вспышки пряди выглядят, как ореол у святого. Те, кто покупает газеты в розницу, наверняка запомнил глубокое отверстие над переносицей, словно третий глаз.

Утренняя планерка за длинным редакционным столом «Далакурирен» прошла в тягостном молчании, изредка нарушаемом стандартными вопросами: как продолжать? кому поручить?

Никто не упоминал нелепую ошибку насчет пола убитого. На эту тему перешептывались у кофейных автоматов – вот они, столичные гении… что ж он, и дальше будет продолжать выставлять нас на смех?..

Собственно, кто и как будет заниматься журналистским расследованием, большого значения уже не имело: стокгольмские вечерки выбросили в Фалун внушительный десант, и конкурировать с ними «Далакурирену» было не по зубам.

Всю первую половину дня от полиции ничего нельзя было добиться: кислые физиономии, обычные отговорки. Тайна следствия, еще рано делать выводы, и так далее и тому подобное. Газетные волки почесали в затылке, поразмышляли, и все пришли к одному и тому же выводу: надо найти этого ныряльщика, Эрика Халла.

Сначала пытались дозвониться ему по телефону, но никто не отвечал; весь журналистский табор со вспышками, блокнотами, камерами и микрофонами расположился у дома в Фалуне, где Халл снимал квартиру. Прождали без всякого толку несколько часов, пока кто-то не разузнал, что у Халла есть дача в нескольких десятках километров к югу от города.

Практикант из «Далакурирен» поначалу решил, что нашел дачу раньше всех. Оказалось, нет.

С дороги видны были только решетчатые окна. Чтобы подойти поближе, пришлось перелезть через старый деревянный забор. У калитки стоял человек, который никак не мог быть Эриком Халлом. Практикант прекрасно помнил внушительную фигуру дайвера, а этот, в своей коричневой кожаной курточке, больше напоминал хорька.

Хорек сидел на корточках и чертил что-то на куске картона. Потом оглянулся на практиканта, встал, нагло ухмыльнулся и показал самодельный плакат: «Частное владение. Относитесь с уважением». Помахав плакатиком, он укрепил его на калитке и побежал к веранде. Через секунду его тощая спина скрылась за дверью.

Когда остальные участники представления прибыли на место, было уже поздно. Дайвер не отвечал на звонки и в дом никого не пускал.

Журналисты с час прослонялись у забора. Наконец Хорек выскользнул из стеклянной двери. За ним пятился фотограф, делая последние снимки. Засверкали вспышки – может быть, дайвер выйдет на крыльцо или выглянет в окно или, по крайней мере, удастся поймать хоть его тень в окне? – но нет. Безнадега.

Хорек весело помахал неудачливым коллегам и побежал с фотографом к машине. На бегу они перебрасывались репликами, из которых практикант уловил только два слова: «Дополнительный тираж».

Газеты вышли в тот же день, в четыре часа пополудни. Интервью Хорька с дайвером и репортажи о ходе событий заняли не только первую страницу вечерки, но и шестую, седьмую, восьмую, девятую, десятую, одиннадцатую, двенадцатую, тринадцатую, четырнадцатую, пятнадцатую, шестнадцатую, семнадцатую, восемнадцатую полосы и весь разворот.