Когда Штефан говорил, его губы касались моей кожи: сначала мочки уха, потом щеки, ключицы и вновь шеи. То была ужасная нежная пытка для меня и голодная – для него.
– Когда мы легли спать, она обняла меня так нежно и отчаянно, точно хотела сказать, что никуда больше не отпустит, – продолжил мужчина с горькой усмешкой, и с каждой фразой его голос всё больше наливался сталью. – А я не мог заснуть. Безусловно, я радовался, что вновь их увидел, но чувство это было скорее в голове, нежели во всём похолодевшем теле, которое наполняло нечто новое, всепоглощающее, зудевшее на кончиках зубов и под кожей. Я пришёл к своей семье в самый разгар жажды…
У меня дрогнуло сердце, я уже не была уверена, что хочу слушать рассказ дальше, ведь никакого иного исхода мне не представлялось. Весь мой организм напрягся, но высвободиться из-под тела Штефана было невозможно. Я вновь ощущала ищущие губы и ловкий язык на своей шее, – его поцелуи были резкими, умелыми, похожими на покусывания, отточенные столетиями практики, но такими чувственными, что я не смогла сдержать тихий стон. Тогда пальцы вампира с силой стиснули мои плечи, я вновь застонала, но уже от боли, а поцелуи действительно превратились в покусывания, поначалу даже ласковые, но всё более настойчивые. Когда же мужчина болезненно прикусил клыками кожу на шее, в груди у меня птицей забилась паника. Мне показалось, что он теряет над собой контроль.
– Штефан, мне больно… – тяжело дыша, я попыталась оттолкнуть его от себя. – Ты пугаешь меня.
Он оторвался от, наверное, бешено сейчас пульсировавшей вены на моём горле и, склонившись надо мной так, что мы соприкоснулись лбами, прикрыл глаза.
– Ты же веришь мне, – бесцветным голосом произнёс он, и я не могла бы ничего сейчас возразить, потому как после сегодняшней ночи я была готова верить ему, возможно, даже ещё больше, чем прежде.
Но всё же мне надо было знать лишь одну вещь, и с какой-то нервозной надеждой в голосе я спросила:
– Что ты сделал со своей супругой?
Он широко распахнул глаза, холодно блестевшие вызовом и желанием, и сухо сказал:
– Когда она заснула, я припал губами к её шее, – вампир сделал паузу, внимательно наблюдая за тем, как наполняются ужасом мои глаза. – Я ощущал её пульс под своим языком, чувствовал зубами податливость этой кожи… Я слышал биение второго сердца, растущего внутри неё, сердца нашего плода. Но я не знаю, что меня остановило… По правде, я даже не представляю, как любой новообращённый вампир мог вообще устоять тогда на моём месте. Той ночью я всё же покинул свою семью навсегда, оставив им бо́льшую часть состояния. И испил свою первую жертву.
Штефан умолк. Я понимала, что на этом рассказ закончен. Переполнявшая меня всё это время горечь хлынула жгучими слезами, неудержимо покатившимися по моим щекам, а Штефан смотрел на меня в упор, точно вопрошал этим пристальным, тяжёлым взглядом: «Ну что, довольна?». Однако затем, точно сжалившись надо мной, он коснулся губами моих глаз и щёк, собирая с них слёзы.
И тогда я не выдержала. Запустив пальцы в длинные волосы мужчины и зажмурившись, я впилась столь давно желанным поцелуем в его чётко очерченные неподатливые губы, и мне показалось, что почувствовала, как они слабо улыбнулись.
– Только с зубами осторожней, не поранься, – предупредил он и всё же ответил мне на сей раз долгим, глубоким поцелуем.
Мне больше не было страшно, и как бы он сейчас ни поступил, я была согласна на всё. Я верила ему, и не было сейчас для меня никого ближе на всём свете, чем Штефан, оказавший мне честь своим доверием. Я не могла понять того, что творилось сейчас со всем моим естеством, что творил со мной он, потому как, наверное, была готова в тот миг умолять его взять меня, прокусить мне горло, выпить мою жизнь, – что угодно! Казалось, даже если мне было тогда суждено умереть в его объятиях, я была бы счастлива и благодарна ему за это.
Мои пальцы сами собой расстегнули его рубашку и проникли под неё, нащупав тот самый шрам. Поцелуи Штефана спускались всё ниже, но когда они дошли до области солнечного сплетения, откуда сейчас едва не выпрыгивало моё бедное сердце, мужчина вдруг замер и точно через силу оторвался от меня, вжав тело готовой отдаться ему жертвы в кровать.
– Что-то не так? – в недоумении спросила я, но Штефан лишь медленно помотал головой.
– Нет… мы слишком далеко зашли. Сейчас нельзя…
Отпустив меня, он поднялся на колени и сел на край кровати. Мы оба были растрёпаны и возбуждены, но он всё же отвернулся и холодно произнёс:
– Надо выйти на свежий воздух. Я тебя отвезу.
Я ничего не понимала и никак не могла сглотнуть ком обиды, подступивший к горлу. Что я сделала не так? Не слишком ли была навязчива? Может, я обидела его всеми этими расспросами?
Он стоял ко мне спиной в белой рубашке с крупными манжетами и, видимо, очень дорогими запонками, застёгнутой ещё не на все пуговицы. Утомлённые руки, эти волшебные, красивые руки, умевшие творить настоящие чудеса, были опущены вдоль тела. Белая ткань складками облегала спину, внушающую ощущение силы и спокойствия; классические чёрные брюки подчёркивали длинные, стройные ноги, расставленные по ширине плеч. Он казался мне неотразимым в этот час, хотя когда-нибудь раньше я бы не подумала ничего подобного…
Было раннее утро, тёмное и по-осеннему студёное. Он… Штефан был предо мной в досягаемости вытянутой руки, спокойный, с холодным, как это утро, рассудком, немного усталый и печальный. А меня переполняла лишь нежность, безграничная, тёплая, до дрожи в пальцах, которыми хотелось покрепче обнять эту спину, сплести свои пальцы с его и никуда его больше не отпускать, как когда-то его жене…
Утренняя свежесть, ударившая в разгорячённое лицо, показалась мне поначалу приятной, по-настоящему бодрящей рассудок. Дурман, овладевший мной этой ночью, природу которого я так и не смогла понять, начал выветриваться, и мне вдруг стало стыдно за своё поведение. Что он мог подумать обо мне теперь? Но Штефан шёл рядом, не глядя в мою сторону, высокий, прямой, как ни в чём не бывало. Он отворил передо мной дверцу своего джипа и сел за руль, как делал это каждый вечер. Лицо его было строгим, неподвижный взгляд сосредоточен на дороге, а я украдкой любовалась кистями его рук, лежавших на руле.
Но мы молчали. Очень неловко было сидеть рядом с человеком, который меня пугал, но от одного присутствия которого вновь хотелось жить; с тем, кто вызывал во мне безудержное восхищение и уважение, кто свёл меня с ума этой ночью, но потом оттолкнул.
– Как-то это всё неправильно, – медленно произнесла я, даже не ожидая того, что сказала это вслух.
– Что именно? – вопросительно вздёрнув брови и не отрывая взгляда от дороги, уточнил он совершенно будничным тоном.
– Ну эти наши «отношения»… я их не понимаю, – честно призналась я и испытала при этом какое-то облегчение, будто скинула с себя мучивший груз.
Покосившись на Штефана, я успела заметить, как на секунду окаменело его лицо, чуть расширились глаза, изгиб губ стал жёстким, однако он тут же выпалил нарочито безразличным тоном, даже не посмотрев в мою сторону:
– Их в любой момент можно прекратить.
Не знаю, чего добивалась я этими своими словами, скорее всего мне просто хотелось, чтобы он пояснил, как сам определяет для себя наше общение, но он лишь нарочито показал, что готов был с лёгкостью от всего отказаться. Мне не следовало раздражать его подобными вопросами.
Раненая в самое сердце, я отвернулась и бездумно смотрела на проплывавшие мимо ночные пейзажи сквозь покрытое моросью стекло. Горячие струйки стекали по моим щекам, но я держала дыхание ровным изо всех сил. Меня выдал нос, которым я начала невольно хлюпать, когда слёзы проникли и туда.
– Что с тобой? – услышала я ехидные слова вампира.
В боковом зеркале я видела, как покраснели мои глаза, но скрываться смысла уже не было. Обернувшись, но всё же упрямо глядя на бардачок, я призналась:
