Лицо Штефана было бледно, спокойно, задумчиво. Мне показалось даже, что за эти пару часов, которые я его не видела, вампир постарел. Возможно, такую иллюзию создавали синие венки, проступившие под кожей на висках и веках, или же дело было во взгляде потемневших глаз, особенно сейчас контрастировавших с относительно молодым лицом скрывавшейся в них непостижимой древностью. Из них ушла пугавшая меня тёмная лихорадка, но появилось нечто другое, заставившее сжаться моё сердце. Вглядываясь в меня, Штефан был сейчас недосягаемо далеко отсюда, глубоко в своих мыслях, и мне показалось, что в глазах его теперь читалась какая-то горечь или даже боль.

Высвободив из его руки свою, я потянулась к его лицу, но пальцы дрогнули и замерли в нерешительности в паре сантиметров от щеки мужчины. В уголках его глаз едва заметно обозначились следы морщинок, дрогнули губы, – он мысленно улыбнулся моей робости. И тогда я всё же притронулась к нему, провела пальцами по щеке. Взглядом я проследовала по точёному лицу Штефана: вдоль достаточно суровой линии подбородка, по прямому профилю, коснулась по-мужски чувственных, казавшихся добрыми губ. Кожа на его на щеках оказалась такой приятно-бархатистой и нежной, какой не было даже у меня. И тёплой, неестественно тёплой для него.

– Где ты был? – вырвалось у меня, и я тотчас же мысленно одёрнула себя за этот вопрос, ответ на который читался по его тёплым рукам, по бледным губам и успокоившемуся взгляду.

Тень улыбки на лице вампира погасла, оставив лишь ту горечь, от которой мне самой становилось больно. Штефан невесело усмехнулся очень тяжёлой, болезненной ухмылкой и несвойственным ему низким голосом чеканно произнёс:

– Я ходил убивать, Света.

И я это знала, но по спине всё равно невольно побежали мурашки. Я не отвела глаз, не отдёрнула руки, но взгляд его, полный вызова, растерзывал меня сейчас на сотни маленьких кусочков, точно одно моё существование и присутствие в этой комнате вершило над Штефаном суд.

– Сегодня это была девушка, – зачем-то сообщил он после некоторого молчания, повисшего в комнате. Горький насмешливый вызов сквозил теперь и в интонациях мужчины. – Она чем-то напомнила мне тебя. Наверное, волосами… да, только у неё были темнее.

Он запустил пальцы мне в волосы и придвинулся ближе, так, что теперь мы касались друг друга дыханием. Кровью от него не пахло, от него вообще не исходило никакого собственного запаха, что поражало меня особенно; моё обоняние лишь улавливало терпкий, солоноватый аромат туалетной воды. Я судорожно сглотнула, тщетно пытаясь смочить пересохшее горло. Штефан вновь меня пугал, но вовсе не тем фактом, что выпил очередную жертву, – он делал это регулярно, и я об этом прекрасно знала, общаясь по собственной воле с беспощадным убийцей. Я не понимала, для чего он высказывает мне сейчас всё таким обвиняющим тоном, и что он собирается со мной сделать, ибо в его власти сейчас было сотворить что угодно.

– И пахла она совсем иначе, – точно в ответ на мои мысли добавил вампир.

Штефан прикрыл веки и, обхватив мою голову уже обеими руками, заскользил по моему лицу к волосам, уху, шее, едва касаясь их кончиком носа. Казалось, он испытывает наслаждение. Во всём этом было нечто такое жуткое, неправильное, противоестественное; мне должно было бы стать гадко, но почему же вместо этого меня так взволновал сей миг?

– Штефан… – прошептала я. – Штефан, что ты делаешь?

Он чуть отстранился, но не выпустил из объятий, продолжая крепко прижимать к себе. Не знаю, интимность ли момента повлияла на меня, или же это был очередной отчаянный поступок, но я без раздумий выпалила:

– Почему тогда она? Почему ты не выпил меня, когда я заснула там внизу?

– Я обещал тебя не трогать.

– Ты такой человек слова? Для чего ты вообще мне его дал?

Какое-то время он внимательно на меня смотрел, то ли подбирая слова, то ли раздумывая, стоит ли отвечать на мой вопрос. Но затем, сосредоточенно поджав губы, он заговорил очень серьёзно:

– Она боялась. Они все боятся, отчаянно сопротивляются и пахнут страхом, нестерпимо… Это нас привлекает.

Ничего страшнее и циничней я в жизни не слышала. При этом я понимала, что Штефан сейчас не шутил, не старался обаять, не насмехался, – он никогда ещё не был так откровенен со мной, как в этих скупо подобранных, но очень чётких словах.

Я прислушалась к своим ощущениям: мне было страшно даже сейчас, не говоря уж о том моменте, когда я столкнулась с этим созданием на тёмной аллее. Это был даже не страх – первозданный нечеловеческий ужас.

– Ты что-то путаешь… – произнесла я вслух. – Неужели ты думаешь, что я не испугалась, когда увидела тебя впервые? Да мне никогда не было так страшно!

Я ощутила, как пальцы мужчины сжались сильнее, в лице промелькнула какая-то уклончивая эмоция, и точно нехотя он сказал, всё так же аккуратно подбирая слова:

– Не так. Ты не ведёшь себя как загнанный зверь. Ты виктимна, но не… скот, – последнее слово вышло у него шипяще-презрительным. – Тебе… интересно. И это забавно, ведь наиболее интересно тебе соприкасаться с тем, чего боишься больше всего на свете, – со смертью. Ты не хочешь умирать, но готова отдавать себя без остатка.

Замолчав, он задумчиво смотрел, кажется, на мои губы, словно хотел их поцеловать или укусить, однако изгиб его собственных губ – улыбкой назвать это было сложно – при этом не обещал ничего подобного. То был оценивающий взгляд.

– Ты идеальная жертва, – заключил он очень тихо и от этого ещё более жутко.

Всё внутри у меня сжалось, как от неожиданного удара под дых. Его слова окатили меня ледяной водой, сотни невидимых иголок впились в мои конечности. Скрывать эту реакцию было бессмысленно: он всё ощущал тактильно, и я была пред ним абсолютно нагой, беззащитной. Он видел меня насквозь, чувствовал, его сознание было во мне. Наверное, я уже никогда не смогла бы стать прежней после общения со Штефаном, даже если бы больше его не увидела. Мне стало горько.

– Помнишь ли ты количество своих жертв, Штефан? – я положила дрожавшие ладони на плотную грудь мужчины – она оказалась жёсткой, как камень.

– Я сбился со счёта уже на второй год, – сдержанно ответил он всё с тем же защитным высокомерием, будто бы я собралась его порицать. Казалось, он был весь напряжён в ожидании моей реакции.

Я невольно зажмурилась. Имела ли я право осуждать его? Тем более сейчас, когда уже позволила себе так к нему привязаться, хотя всё это время знала, кем он являлся. Он был чудовищем, пожирающим таких, как я. Но он не был убийцей, который трусливо поджидает беззащитную жертву в подворотне со складным ножом, чтобы ограбить её или надругаться над телом. Он не был предателем человеческих принципов, отнимая жизнь у себе равных, а просто брал то, что предназначено ему его собственной природой. Никто не был виноват в том, что вампиры стоят выше в пищевой цепи, а раз подобные создания существовали, значит, природе они зачем-то были нужны. Я чётко ощущала эту грань, потому что не видела в Штефане ничего человеческого, и больший ужас вызывал во мне даже не способ существования таких, как он, а то, что я осознавала его превосходство и совершенство перед любым среднестатистическим представителем моего рода. Перед собой.

– Я совсем ничего о тебе не знаю, – у меня предательски пропал голос, и я прокашлялась.

– А что ты хочешь знать?

Стиснув пальцы на его груди, словно пытаясь зацепиться, чтобы не упасть, я осмелилась заглянуть в его полные неутолимой печали глаза и с горячностью произнесла:

– Я хочу знать о тебе всё, Штефан. Как ты таким стал, кем ты был, что ты пережил…

С тяжёлым вздохом он закатил глаза, как если бы я попросила его о чём-то трудновыполнимом, и он сожалеет, что из всего возможного я попросила именно об этом. Мужчина сразу ослабил хватку и, рассеянно поглаживая меня по затылку и шее, молчаливо вглядывался куда-то вглубь моего сознания. На лице вампира ясно читалось колебание.

– Понимаю… ты мне вряд ли ответишь, – я изо всех сил старалась не выказать накатившую на меня грусть и даже выдавила неуверенную улыбку, но меня вновь выдал дрогнувший голос.