Виктор сдвинул шапку на лоб: что же делать? Очистить водопой от снега, а потом идти в конюшню за ломом? Тогда уйдёт Иван Иванович, и не у кого будет взять инструмент. Идти сразу к Иван Ивановичу? Заругает, да и опять придётся искать место водопоя в снежной пустыне. Всё-таки, заметив место воткнутой в снег лопатой, пошёл в конюшню.
Заведующий, осознавая ответственность за порученное дело, домой ещё не собирался. Он сидел возле дремлющего деда Тихона, пил кипяток и штопал разодранные рукавицы толстой кованной трёхгранной иглой.
– Ты откуда? – удивился Иван Иванович, едва узнав в валившемся снеговике Зарубина. Витя молчал и лишь шмыгал носом. – Ты же водопой утром должен готовить А? Ходил на реку посмотреть? Правильно. Молодчага! А я не догадался, что после метели надо бы было помощника назначить.
– Лом… – еле выговорил Витя и ещё сильнее и чаще зашмыгал носом.
– Что, лом?
– Утонул…
– Эх, раззява, – протяжно передразнивая провинившегося работника, проговорил Иван Иванович, но ругаться не стал, смягчившись, видимо, инициативой Зарубина. – Час другой выдам, – уже строже продолжал заведующий и под конец не выдержал: – Смотри мне уж!..
Виктор не стал греться у буржуйки: растает снег, сырому будет ещё хуже, тяжелее. Да и надеялся скоро закончить работу. По своим следам и лопате Витя быстро нашёл место водопоя и приступил к работе. Сначала надо очистить площадку от снега. Дело казалось лёгким и недолгим. Но… Вначале снег поддавался и отступал от проруби и желоба. А потом вода из небольшой дырочки от утонувшего лома стала распространяться всё дальше и дальше. Снег намок, стал тяжёлым и лип к лопате. А затем и вовсе смёрзся с ледовым панцирем реки. Валенки пропитались ледяной водой уже со стороны подошвы. Луна обошла полнеба, а первый этап работы ещё не окончен. Ещё немного. Ещё здесь чуть-чуть. Ну, пока хватит. Надо прорубить прорубь и очистить желоб. Откалывая маленькими кусочками лёд и смёрзшийся снег, Витя вдруг подумал вслух:
– Ночь уже кончается. Поспеть бы! Надо торопиться…
Но руки уже не слушались. Тяжёлый лом, рассчитанный на мужскую силу, едва отрывался ото льда. Луна села за горизонт, но темнее не стало. Снег своею свежей белизной не переставал мерцать и освещать местность. Чувствовалось приближение утра.
– Ну, как? – раздался крик с берега. Витя повернул голову в сторону кричавшего, лом скользнул по заскорузлым ладоням, ударился о край проруби и ушёл под воду. – Ну что, готово? – Иван Иванович подходил к водопою, – Да-а, чуть-чуть осталось. Что случилось?
Витя сидел на им же накиданном сугробе и тихо всхлипывал, шмыгая распухшим носом:
– Лом… – солёные слёзы залили лицо, спазмы сдавливали горло. От усталости и обиды От ожидания предстоящего разноса. От осознания себя самым несчастным существом. И, конечно же, от жалости к самому себе. Иван Иванович сдвинул брови, похлопал рукавицами и неожиданно смягчился:
– Вить, не надо! Бог с ним. На ключи от кладовки. Возьми, там ещё один есть. А я пока лопатой почищу. – И по привычке хотел опять что-то добавить, вроде: «не дай Бог», но, пошевелив порезанными губами, прошептал невнятно сам себе: – Эх, дети…
Коней напоили. С криком и суетой, как всегда, распределили по работам. Витя, пожевав вместе со старым Рубином необмолоченного овса, отправился согласно наряда на вывоз сена.
Вечером идти домой сил не было. Уснул в сторожке у деда Тихона. Снился Вите Зарубину свежескошенный луг, пахучие стога сена, похожие на гигантских исполинов, отец, уха из ершей, а затем школа, чернильница и кривое царапающее перо в ручке, с которого непременно под конец задания соскакивала безобразная клякса…
Шла первая военная зима…
* * *
Болел Витя долго и тяжело. Фельдшер из района несколько дней просидел в доме у Зарубиных, опасаясь оставить тяжело заболевшего мальчика. Мать металась, разрываясь, между младшенькой Нюрочкой, больным сыном и колхозной работой. На ноги Витя встал только с первыми весенними ручьями.
Пётр Ильич почесал обрубок ноги, прочертил костылём по полу, встал с табурета и строго проговорил, приняв окончательное, не подлежащее обсуждению решение:
– В пастухи. В помощь Митьке… Тьфу! Дмитрию Трофимовичу…
Дмитрий Трофимович был крепкий старик лет шестидесяти. В империалистическую получил контузию, а поговаривали, что отравился при газобаллонной атаке немцев. Затем побывал в плену у австрийцев. После этих военных злоключений у Митьки появилась странность: он всё время пел и смеялся. Других пороков вроде бы не замечалось: и рассуждал здраво, правда, со своим дурацким смешком, и выполнял любую порученную работу исправно. Но большого доверия ему не было. Да он и не стремился к этому: пастух, так пастух. Рассуждал-то он здраво.
У Дмитрия Тимофеевича была гнедая кобыла лет шести от роду, но её мобилизовали, а пастуху выделили старого Витиного знакомого смиренного Рубина. А подпаску лошадь не положена: молод, за стадом бегом успеешь.
Стадо становилось заметно меньше, фронт требовал всё больше и больше. Колхозное и деревенское стада объединили в общее, а затем и телят, и коз, и овец, и коров свели в одну отару.
Летом пасти скотину было одно удовольствие. Луга скосили не все: во-первых не хватало сил и техники, во-вторых, скармливать сено некому. Стадо набиралось на сочной луговой траве быстро, и если бы не шебутные козы, то полдня можно бы лежать на берегу реки близ водопоя. Но эта скотина, создание сатаны, ни на минуту не успокоится. То залезет на самый крутой обрыв, чтобы сжевать сухой стебелёк полыни, то вскарабкается на наклонённый ствол старой плакучей ивы, чтобы ущипнуть едва не касающийся воды листок, при этом ни на миг не приляжет: будет искать недоступный, но так манящий корм, хотя вокруг полно сочной травы. И мало бы было беды, если только сами козы, эти чёртовы твари, лезли на безрассудные подвиги. Но за ними, влечённые стадным инстинктом, вставали овцы, затем телята, и лишь взрослые коровы, протяжно трубя, оставались на берегу, удивлённо водя большими глазами: мол, куда это вы все? Тут не зевай – заворачивай назад. Иначе разбредутся по лугу, залезут в посевы, а то и в огороды. Тогда не избежать скандала. Но всё равно летом хорошо в пастухах: природа, свежий здоровый воздух, купающаяся и рыбачащая малышня поможет завернуть стадо, загнать упрямых и отстающих животных.
Виктор лежал на тёплом песке и одновременно наблюдал и за стадом и за небом. В небе происходили интересные события. Всё чаще и чаще стали пролетать тяжёлые машины с жёлтыми крестами. А вокруг ревущих бомбардировщиков шныряли фашистские истребители. Те иной раз проносились так низко, что можно было различить номер и всевозможные рисунки на фюзеляже: бубновые тузы, стрелы, львиные и птичьи головы с угрожающе раскрытыми пастями.
– Эти пошли на Сталинград. А вчера, наверное, возвращались с Куйбышева или Сызрани. Высоко пошли. Говорят, и Саратов бомбят, Крекинг хотят поджечь и мост через Волгу. Да и Комбайну достаётся. Там, на Комбайне, опять же говорят, наши начали новые истребители делать. Эх, пальнуть бы по гадам!
