Кровь – действительно великая сила. Византийка сумела передать ее через поколения, как сумела воистину сделать Москву Третьим Римом.
Прекрасная литвинка
Как она рыдала! Как билась в руках у ближних боярынь, рвала на себе волосы, царапала лицо! Как кидалась на грудь к супругу своему – еще утром Великому князю Всея Руси Василию Ивановичу, а теперь – преставившемуся схимнику Варлааму. Успели Великого князя перед кончиной в монахи постричь, а она, супруга его любимая, мать двоих долгожданных сыновей оставалась вдовицей неутешной, горькой…
И даже самый внимательный взгляд не различил бы в причитаниях и рыданиях княгини Елены Васильевны нотки истерического смеха. Она была свободна! Она могла любить того, кто был светом ее очей уже много лет. И – главное – она могла править! Сама править этой великой державой, этой загадочной Русью, княгиней которой стала по капризу уже немолодого Великого князя. Ныне – покойного…
Князь Михаил Львович Глинский на своем веку много повидал: и ласку государеву, и опалу, и даже в темнице под кремлевской башней сиживал. Возрос и возмужал он при дворе германского императора Максимилиана, затем служил Альбрехту Саксонскому, а будучи в Италии, даже принял католичество. Не помогло: польский король Сигизмунд «московита» все едино не жаловал, наоборот, отобрал все должности и владения. Пришлось князю со всей семьей бежать в Москву – к великому князю Василию III Ивановичу. А тот повелел новому своему слуге немедля идти «поляков воевать», ибо зарился король Сигизмунд на исконно русские владения.
Михаил Глинский не оплошал: поляков побил и, победно пройдя через всю Литву, вступил в Великий Новгород. За то великий князь Московский пожаловал его городами Малым Ярославцем и Медынью, да еще полки дал для обережения литовской вотчины. С этими полками Глинский отвоевал у поляков Смоленск и уже видел его своим городом, да только…
Смоленска великий князь ему не дал, и Глинский, в обиде великой, тайно написал польскому королю, что готов служить ему верой и правдой. Да только перехватили то письмо шпионы великого князя и угодил Михаил Львович на полгода в подземную темницу. А, выйдя оттуда, зарекся королям и великим князьям служить, построил себе под Москвой усадьбу и засел там бирюком – с женой и чадами, вдовой брата Василия Анной и ее единственной дочерью Еленой, которую воспитывал, как родную.
В этой-то усадьбе и увидел великий князь Московский свою будущую супругу, когда после долгой охоты в местных лесах заехал к полуопальному боярину…
Большинство летописцев согласно указывают, что в последних числах ноября 1525 года великий князь Василий III развелся со своей женой – великой княгиней Соломонией после примерно двадцати одного года совместной жизни. Причина развода – отсутствие наследников, «бесплодие» супруги.
Первая Псковская летопись рассказывает об этом событии весьма красочно: «… а великому князю своя бысть кручина о своей великой княгине. Того же лета поехал князь великий, царь всея Руси в объезд… и возревши на небо и видев гнездо птиче на древе, и сотвори плач и рыдание велико, в себе глаголюще: люте мне, кому уподобихся аз? Не уподобихся ни ко птицам небесным, яко птицы небесны плодовиты суть, ни зверем земным, яко звери земные плодовиты суть, ни уподобихся никому же… И приехал князь великий тоя осени из объезда к Москве и зачаша думати со своими бояры о своей великой княгине Соломонии, что не плодна бысть, и нача с плачем говорить к боярам: кому по мне царствовать на Русской земле и во всех городах моих и делах? Братьям ли дам, ино братья своих уделов не умеют устраивать!.. И начаша бояре говорить: князь де великий государь! Неплодную смоковницу посекают и измещут из винограда… И повеле ю пострищи в черницы»
Двадцать лет терпел подле себя Василий Иванович «бесплодную смоковницу», супругу свою законную, потому что не было тогда на Руси женщины краше Великой княгини. Когда великий князь решил жениться, собрали со всего княжество полторы тысячи самых пригожих девиц, а выбор пал на Соломонию Сабурову. Остальные девицы обручились с дружинниками, да знатными боярами, и уже через месяц в Москве праздновали полторы тысячи свадеб.
Но вот узрел великий князь Елену Глинскую – темноволосую, синеглазую, с точеными тонкими чертами лица и вишневым ртом… На русских белотелых, пышных плаксивых и не в меру стыдливых боярышень она ни капельки не походила: выросла в Ливонии, где нравы были иными. Мужчин не дичилась ни капли, любила верховую езду, танцы да охоту, в ненастные вечера читала книги: знала княжна немецкий и польский языки, говорила и писала по-латыни. Рукоделие не жаловала вовсе. Глянула на Василия Ивановича – и пропал почти пятидесятилетний, крепкий мужчина, теперь все его мысли были только о «прекрасной литвинке».
И, конечно, о том, как расторгнуть первый брак. Насильственное пострижение великой княгини Соломонии произошло в Рождественском монастыре, возле современной Трубной площади. Синодальная летопись уточняет: «…и послал в Суздаль к Покрову в девичь монастырь; а постриг ее на Москве, у Рождестве Пречистые за Пушечными избами в девиче монастыре Никольский игумен Давид».
Развод великого князя (да и развод вообще!) был беспримерным шагом для Руси того времени. Во-первых, уход в монастырь одного из супругов дозволялся православной церковью лишь при обоюдном согласии обоих; во-вторых, ни о каком новом браке при живой первой жене и речи быть не могло! Если вообще второй брак (после смерти жены или мужа) церковь допускала с трудом, считая его «полузаконным», то этот никаким образом не мог быть оправдан и расценивался как прелюбодеяние.
Против Василия III резко выступила часть боярства и духовенства, тем более что решение о женитьбе на Елене Глинской означало приближение к трону ее родичей и утрату реального влияния на государственные дела и Сабуровых, родственников Соломонии, и братьев великого князя – Юрия и Андрея Ивановичей, уже привыкших считать себя прямыми наследниками престола московского. Да и сама Соломония отнюдь не смирилась со своей отставкой.
Современники вспоминали, что бывшая великая княгиня от пострижения отбивалась, сорвала с себя и топтала ногами монашеский куколь. Возмущенный этим недостойным поступком, Иван Шигоня, один из ближних бояр великого князя, не только выразил ей резкое порицание, но и ударил ее бичом, прибавив:
– Неужели ты противишься воле Государя? Неужели медлишь исполнить его повеление?
После этих слов она, упав духом, громко заявляет в присутствии всех, что надевает куколь против воли и по принуждению, и призывает Бога в мстители столь великой обиды. Ее сослали в Суздаль, но уже через несколько месяцев поползли слухи, что Соломония беременна и вот-вот родит. Бесплодная-то?!! Но в любом случае, родись у нее сын, именно он становился законным наследником престола московского.
Василий Иванович поспешил обвинить бывшую супругу в «непотребном блуде», но… и только. Хотя подобные вещи сурово карались церковью: беременные монахини (старицы) подвергались жесточайшему наказанию вплоть до смертной казни с неродившимся дитем. Но старицу Софию (под таким именем постригли Соломонию) никто не тронул. По слухам, она родила сына Георгия и надежно спрятала его… при монастыре (?!!). Любопытствующим же отвечала, что младенец помер.
Возможно. Предполагаемый сын Соломонии и Василия мог родиться в июле, самое позднее – в августе 1526 года. А в сентябре этого года, через месяц или два, Василий сделал старице Софье поистине царский подарок.
«Се яз Князь Великий Василий Иванович всеа Русии пожаловал есми Старицу Софью в Суздале своим селом Вышеславским с деревнями и с починки…»
По какому случаю такой подарок опальной «старице»? За «обиду» развода? Или – как утешение в смерти сына? Ведь подобные подарки – села с деревнями и землями – получали великие княгини от своих супругов в случае рождения наследников! А новая государыня могла и не забеременеть от мужа, который был на тридцать с лишним лет старше нее. Тем более что Соломония прокляла княжну Елену, а всем известно: хуже нет, когда проклятья бывшей, брошенной жены несутся вслед новобрачной.
