– С завтрашнего дня мы начнём изучать иератику2, – завершил урок учитель. – Все свободны.

Шамма – писарь скрылся за дверью в храм. Воспитанники сложили менхеды3 в сумки и, тихо переговариваясь между собой, отправились по домам. Моше вышел из-под навеса в числе последних. Датан и Авнан, два закадычных друга, шли перед ним, о чём – то перешептывались, хитро озираясь. «Наверняка, что – то замышляют» – успел подумать Моше, прежде чем одноклассники подбежали к Элишеве, сорвали с её головы дужку. Они забавлялись, перекидывая ободок друг другу и громко смеясь над девочкой, мечущейся между ними в тщетных попытках вернуть свою вещь. Моше, не раздумывая, подскочил к Датану и, что есть силы, ударил его кулаком в подбородок. Тот опрокинулся на спину, мгновение соображал – что случилось, недоумённо оглядываясь, опомнившись, набросился на обидчика. Вокруг мгновенно образовалась толпа. Мальчишки подзадоривали драчунов. Те изо всех сил колошматили друг друга, не замечая никого и ничего вокруг. Датану удалось свалить обидчика с ног. Сцепившись, клубком покатились по песку. Авнан бегал вокруг них, норовя ударить ногой Моше. Неожиданно кто-то схватил его за ухо и отшвырнул в сторону. Драчун кубарем покатился по земле. То был – учитель. С помощью трости наставник разнял мальчишек. Тяжело дыша, те встали подле него, исподлобья глядя друг на друга. В пылу драки у Датана слетела набедренная повязка.

– Силу девать некуда? – строго возвышался над мальчишками Шамма. – Тоже мне, герои, вдвоём на одного. Ну-ка, миритесь!

Драчуны нехотя заключили друг друга в объятия. Учитель удовлетворённо хмыкнул под нос. Заложив руки за спину, удалился в сторону храма. Авнан, держась за пострадавшее ухо, с виноватым видом протянул другу его набедренную повязку.

Девочка подала своему заступнику сумку, вместе направились к его дому. Мальчик, наблюдая завистливые взгляды одноклассников, со страдальческим выражением лица старательно хромал, обняв свободной рукой Элишеву за плечи. Внутри же него всё клокотало от счастья. Это он – Моше, завоевал в честном бою единственную девочку в их школе! Смотрите и завидуйте, вы – сопляки!

Всю дорогу они шли, не проронив ни слова. Приблизившись к жилищу, девочка чмокнула его в щёку, и, видимо, испугавшись этого, быстро произнесла:

– Спасибо тебе, Моше.

Резко повернулась и побежала прочь.

– За что она тебя благодарит? – раздался голос со двора.

Только теперь Моше обнаружил старшую сестру.

– Почему моего братика целует красивая девочка? – спросила Мариам, вертя в руках бусы.

Когда Моше зашёл во двор, её игривое настроение как ветром сдуло. Набедренная повязка мальчика была порвана в нескольких местах. Под правым глазом проступил синяк. Содранная кожа коленей сочилась кровью.

– Мама, мама! Иди, посмотри! – закричала сестра. – Моше избили!

Из дома выскочила Кара, запричитала:

– Вай, вай! Кто изувечил моего сыночка? Кто посмел обидеть моего соколика? Вай, вай!

– Мама, не кричи, соседи услышат, – засмущался мальчик. – Подумаешь, подрался…

– А моего братика только что поцеловала девочка, – хитро усмехнулась сестра.

От такого вероломства Моше лишился дара речи. Краска стыда залила его лицо и шею.

Мать мгновенно успокоилась.

– Это кто же моей невесткой должна стать? – повернулась она к дочери. – Почему я не знаю?

– Элишева. Они учатся вместе. Наверное, Моше из-за неё пострадал, – продолжала смущать брата Мариам.

Мальчишка, незаметно для матери, показал кулак сестре. В ответ она показала ему язык. Кара строго посмотрела на дочь:

– Ябедничать нехорошо. Набери воды в тазик, надо промыть ссадины.

Дождавшись сменщиков, в посёлок вернулись Шуну с Аароном.

Глава семьи, покряхтывая, освободил осла от поклажи. Аарон, долговязый подросток с длинными волосами, подвязанными куском ткани, отвёл животное в сарай.

Шуну остался стоять посреди двора, почесывая чёрный подбородок, заросший многодневной щетиной. Голову его покрывал платок грязно – серого цвета, какой обретает вещь из-за долгой носки. От халата, прожженного в нескольких местах до дыр, исходил крепкий дух кострища. Такой же, как от холщовых мешков у его ног. Поверх мешков лежали несколько утиных тушек.

– Повезло. Тут неподалёку на канале наткнулись на выводок. Хорошо, с собой сеть была, – сверкнул Шуну зубами в улыбке на немой вопрос домочадцев. – Грейте воду, будет сегодня вам праздничный ужин! Да и ополоснуться с дороги не мешает.

Кара с Мариам загремели посудой…

Когда с улицы прибежал Моше, несколько тушек уже жарились на сковороде, источая манящий запах. Кое – как увернувшись от объятий отца, он уселся у его ног, принялся перебирать утиные перья, кучей наваленные на полу. «Подарю Элишеве – вот обрадуется!» – мечтал Моше, отбирая самые красивые.

Кара хотела скрыть от мужа случившееся с их сыном, но синяк под глазом Моше ещё не сошёл, и ей пришлось рассказать правду. Шуну не стал ругать сына.

– За что бился? – улыбнулся он, сидя на краю топчана, уперев руки в колени.

– Заступился за девочку, – как можно небрежней махнул рукой подросток, опасаясь дальнейших расспросов.

– Ну и молодец! Я за твою мать, до свадьбы, не одному нос разбил. Правда и мне доставалось. Но, ничего, как видишь – живой перед тобой сижу, – погладил по бритой голове сына Шуну, заговорщицки подмигнул жене.

Она, словно не расслышав, продолжала греметь посудой.

Шуну не соврал Моше. Узкая в кости, стройная и гибкая как антилопа, Кара разбила не одно юношеское сердце. Порой Шуну приходилось силой доказывать соперникам право провожать её до родительского дома.

– Ну и кто та красавица, ради которой мой сын пострадал?

– Дочка Аминадава, Элишева, – «обрела» слух жена.

– А что, хорошая девочка, и родители её – уважаемые люди. С её отцом мне не раз приходилось сталкиваться на Совете старейшин, – оценил выбор сына Шуну.

Моше застыдился. Яркий румянец залил щёки. Уши горели, словно их ошпарили кипятком.

– Хватит смущать сыночка, – пришла на выручку мать. —

Садитесь есть…

Солнце наполовину скрылось за горизонтом. Мужская часть семьи расположилась у стены жилища под навесом. Полулёжа на соломе и подсунув под бок валик, Шуну пил пиво через соломинку. Вполуха слушал разговор сыновей. Моше делился последними школьными новостями, чертил на песке иероглифы, показывая свои знания. Похвастался: на этой неделе они начали изучать жреческое письмо, которым пользуются египетские писцы. Скоро, если повезёт, его могут взять на работу учётчиком.

– Сынок, успеешь наработаться, – прервал его мечтания отец. – Шамма многому тебя научил, но хоть и всякий мастер на выучку берёт, да не всякий доучивает. Не для того я тебя отдал в школу, чтобы ты стал младшим помощником младшего учётчика.

Немного помолчав, продолжил:

– Не торопись: придёт срок – будет прок. На днях пойду в город, поговорю с братом. Пусть подыщет для тебя египетского учителя. Они много больше знают.

Моше загрустил. Ему не терпелось стать взрослым, а тут…

– Папа, какой египтянин возьмётся обучать Моше? Мы для них – евреи, – удивился Аарон, лицом похожий на отца – нос с горбинкой, взгляд исподлобья.

– Ну и что? Махайлаш учился у египетского судьи. Тот обучил его так, что сами египтяне считают за честь дружить с вашим дядей, – с гордостью за брата посмотрел Шуну. – Теперь он как настоящий египтянин – меняла в храме Маат.

– Папа, почему ты редко рассказываешь нам про дядю Сартакпая? – вспомнил Моше о другом брате отца. – Где он?

Прежде чем ответить, Шуну помолчал, что – то обдумывая.

– Он ушёл далеко – на восток. Как только фараон Неферхепрур покинул этот мир и отдался на милость Осириса, ваш дядя и ушёл. Сейчас я не смогу всё сказать. Подрастёте – узнаете.