Чья-то сильная рука сдернула его с лежавшего без чувств Вальки и легко подняла в воздух. Кто-то из парней с самого начала драки побежал в деревню, позвать взрослых.
– Ты чего творишь, засранец? – дед тряс Глеба за шкирку, как котенка.
– Он первый начал!
– Валька первый начал, да, – подтвердил кто-то из пацанов.
– Дома разберемся, – сказал дед и отвесил Глебу легкий подзатыльник.
Глеб забрался под рамку велосипеда и быстро покрутил педали в сторону дома.
С карьера под горку он мчался так, будто за ним кто-то гнался. Ветер вышибал из глаз слёзы, но Глеб смеялся во весь голос, не понимая причин радости. «Кто, кто теперь ссыкло, а?» – твердил он про себя.
Домой идти было страшно. Победная эйфория улетучилась, лишь только Глеб доехал до своего двора. Страх перед неминуемым наказанием заставлял голову придумывать четырехэтажные оправдания. Когда дед пришел с карьера и увидел Глеба сидящим на крыльце, он подошел к нему, положил руку на плечо и сказал:
– Ты всё правильно сделал, что постоял за себя, но то, что ты хотел сделать… – дед замолчал, подбирая нужные слова. – Так делать нельзя. Ты мог его убить, понимаешь? Никакая справедливость, никакая злость не могут быть причиной убийства человека, запомни!
– Я понял, – ответил Глеб.
– И еще: если нельзя избежать драки, если получилось победить – никогда не добивай побежденного тобой человека.
– Почему?
– Чтобы самому остаться человеком, – ответил дед и потрепал Глеба по макушке. – А теперь иди рожу мой, пока мамка в магазин ушла.
Глеб вопросительно посмотрел на деда.
– Иди, иди, никому не скажу.
Глеб любил деда и одновременно побаивался его. От него пахло терпким самосадом. У него было странное, словно выжженный на солнце пергамент, лицо. Скрипучий голос и мозолистые руки, покрытые синими реками вен. Даже взрослые смотрели на него снизу вверх и старались не упираться во взгляд. Два десять росту. Глеб воспринимал его исключительно частями. Вот ноги деда – кривые, кавалеристские, в начищенных хромовых сапогах. Вот откуда-то сверху тянутся ручищи, и маленький Глебка возносится вверх. А вот и лицо. Огромное. Половина лица рассечена ужасным шрамом. Бабушка говорила, что это его шашкой саданули во время Гражданской войны. Треплет за нос, смеется. Потом грустно сопит, и от этого сопения у Глеба порывом ветра почти срывает скальп. Могучий дед!
Ночью Глеб забрался под одеяло с фонариком и книгой, что должна была быть краденой, но оказалась подаренной.
В книге всё было непонятным, поэтому Глеб просто рассматривал картинки.
«Ритуал на исполнение желаний», – прочитал Глеб.
Он всегда мечтал о мопеде. Такой был у деревенского почтальона – красный, с блестящей хромированной выхлопной трубой мопед «Рига». Больше всего Глебу нравилось, что у мопеда есть педали. Этот мопед был пределом мечтаний, источником настоящего мальчишеского счастья. Глеб верил, что отец когда-нибудь подарит ему такой. Он даже закрывал глаза и представлял, каким будет этот момент. День рождения или Новый год. Отец зовет Глеба во двор. Глеб уже догадывается зачем, но не может поверить. Тогда отец открывает ржавый навесной замок на сарае, а там…
Глеб разволновался настолько, что услышал стук собственного сердца.
«Выполнять ритуал следует в полнолуние. Ровно в полночь возьмите крупную соль, высыпьте ее на белое блюдце и выскажите свои главные желания. Поставьте блюдце с солью так, чтобы на него падал лунный свет. Утром нужно встать раньше всех. Ссыпать соль в полотняный мешочек и следующей ночью закопать мешочек на перекрестке двух дорог».
Глеб подбежал к окну. На небе как по заказу висела полная луна. Он пробрался на кухню, нашел пачку соли, блюдце и бегом вернулся в комнату. Высыпал соль на блюдце. Крепко зажмурил глаза, чтобы сосредоточиться, и прошептал: «Мое желание – чтобы мои желания исполнялись». Затем поставил блюдце на подоконник и юркнул под одеяло. Глебу показалось, что он слукавил, не озвучив конкретного желания, но ведь в книге не говорилось, что нужно загадывать что-то конкретное. Глеба всегда удивляло: почему в сказках у золотых рыбок и у джиннов первым желанием не просят миллион желаний.
Глеб завел старенький бабушкин будильник на пять утра, чтобы встать первым, но заснуть так и не получилось. Иногда он проваливался в легкую дремоту. Тогда ему снился красный, с хромированной выхлопной трубой мопед «Рига». Глеб тут же просыпался, смотрел на часы и отсчитывал минуты, стараясь ускорить время. От предвкушения, что скоро начнут исполняться все желания, Глебу становилось даже немного боязно. Ведь тогда у него появится не только вожделенный красный мопед, но и все, что он захочет!
Ровно в пять Глеб на цыпочках пробрался в комнату бабушки и снял со стены мягкую подушечку-игольницу. Выпотрошил из нее поролон, получился мешочек. Ссыпал в соль, перевязал мешочек ниткой и вышел из дома.
Перекресток находился недалеко. Глеб закопал мешочек с солью и успел вернуться домой до того, как проснулась родня.
На следующий день, едва проснувшись, он бегом побежал во двор. Он был уверен, что там его уже ждет новенький мопед. Если он загадал исполнение всех желаний, то мопед уже должен быть там. Но никакого мопеда во дворе не оказалось. Глеб решил, что книга не работает, поэтому убрал ее в старый дерматиновый чемодан под кроватью, где хранились пожелтевшие газеты и журналы.
Это было последнее лето в деревне, когда здесь жила вся семья. В сентябре Глеб с матерью и отцом должны были переехать в город. Глеб никогда не был в большом городе. Максимум – в районном центре. Мама сказала, что на лето он по-прежнему будет приезжать к бабушке и деду в деревню.
Глеб с нетерпением ждал перемен. В детстве время тянется невероятно долго. Когда после лета возвращаешься в школу, даже не сразу узнаешь своих одноклассников. Лето тянется бесконечно, зима – это уже целых две бесконечности, а год – это вообще что-то настолько длинное, что даже думать об этом не хочется.
Полтора месяца до сентября прошли под эгидой триумфа Глеба. Посрамленный перед всеми Валька не смел больше цепляться. Никто больше не называл Глеба стукачом или трусом.
Все поверили в то, что Глеб действительно был в доме Фамаиды и даже видел ту самую книгу. Со временем история обрастала новыми подробностями – порой настолько фантастическими, что у Глеба дыхание перехватывало, когда он их рассказывал. Он сдержал данное слово и ни разу не обмолвился о том, что книга теперь у него. Или о том, что Фамаида на самом деле никакая не ведьма и даже не старуха, а вполне крепкая еще женщина в годах, которая внешне даст фору некоторым сорокалетним деревенским теткам.
Отец вернулся в конце августа. Поначалу Глеб не узнал его: гладко выбрит, в строгом костюме серого цвета вместо привычного растянутого свитера и с кожаным чемоданом вместо вещмешка.
В новом облике отец выглядел лет на пятнадцать моложе. Мать носилась счастливая и румяная. Вся семья была взволнована и своим волнением заразила Глеба. Что-то витало в воздухе. Может, запах перемен, который смешивался с настроением наступающей осени. Глеб знал, что они переезжают в большой город, но не знал, куда именно. Оказалось, что жить они теперь будут не где-нибудь, а в Москве. Глеб видел Москву на картинках. Ему казалось, что весь город состоит из башен красного кирпича, золотых куполов и рубиновых звезд. Глеб искренне завидовал ребятам, которые приезжали в деревню на летние каникулы, а осенью возвращались в город. Ему казалось, что он какой-то ущербный, когда они рассказывали про город. Ему хотелось увидеть высокие дома. Глеб не мог представить, как это жить на десятом этаже или еще выше. Даже обычная пятиэтажка казалась чем-то неземным по сравнению с низкими деревенскими домами. Больше всего хотелось посмотреть на машины, которых, по рассказам городских, в городе видимо-невидимо. В деревне машина была только у родителей Аленки. Правда, были еще дряхлый милицейский «уазик», приезжающий иногда из районного центра, и трактор у соседа через дом. Но Глеб никогда не видел, чтобы этот трактор ездил. С пацанами они облазили его и скрутили все, что можно было скрутить. Валька Чигорин срезал с руля резину и делал из нее дымовую шашку. Резина была плотной. Если поджечь и тут же потушить, она шипела, пузырилась, исходила вонючим черным дымом. Глебу очень понравилась дымовая шашка из руля. Он представлял, сколько можно будет таких сделать в городе.
