– Надурить хотел.

– Ха-ха-ха.

– Селифаний с Мойшей сделали.

– Руки у них золотые.

– Руки у них жуличьи!

– Пиратская порода.

– Сабатини! От «собаки».

– От саботажа, дурья твоя башка.

– Ха-ха-ха.

– А нуль, помнишь, как ты в премию добавил? А я тебя поймал, помнишь же?

– О-о-о!

– Со мной так больше не шути! Я – адмирал Ух-Каков! Могу, если что, и в глаз!

– Ха-ха-ха! В глаз… Да ты и в слона с трёх метров не попадёшь.

– Хочешь, проверим?

– Слона где найдёшь?

– Зачем слона, давай сразу в глаз.

– А ты не расширяйся понапрасну… перед мастером «д» жанра».

– До моего д» оживи.

– Сами таковские!

– Ёкских мы кровей.

– Ёкчане чоль?

– Пройдохи!

И так сидится по трое суток подряд.

Фотография этой исперва упомянутой, известной двойни уважаемых клиентов с приспущенными штанами, держащихся одной рукой за столб, другой за кран личного водопровода, на фоне распряжённых, косматых лошадей в забралах, не единожды попадала в оппозиционную газетёнку «Нью-Джорск новостной» в статью «Как у нас иной раз ведут себя разнузданные гости из столичного Ёкска».

Или в следующий раз: «Как деньги портят хороших с виду людей».

Или так: «… поэтому г-н Долбанек С. П. привёз с собой из г. Ёкска три новых лавки с резными спинками взамен попорченных им давеча при показе борцовских приёмов шести венских стульев…»

Местных военных, гражданских чинов, мещан, запосадских, курящих и не курящих, исключение на предмет «избранных доутрешних клиентов» не касается.

И, вообще, казалось бы, какой прок охранять малоимущих, часами лежащих в тарелках, в облитых пивом штанах, с летающими по залу подобно космическим пришельцам предметами:

– Эй, половой! Гарсон! Молодой! Офици… словом, мужик, мадам, Кутерина! Мне ещё пару…

Чего «пару» иной раз выпадало из головы: «Позже подойди».

Забывалось и значительное: покормить бедную лошадку, стреноженную и пришпиленную к коновязи, послать мальчишку-гонца до дому, чтобы испросить у истосковавшейся супруги десять копеек на последний шкалик. Одолжить денег тут можно только у самого себя.

Гони алкашей, и всё тут!

С богатыми по-другому! Заколебали уже их часы в залог, шарфы, перчатки, вышедшие из моды, но по-прежнему не дешёвые цилиндры индпошива, закладные на дом, позолоченные шпоры, серебряные колокольца, резные дуги, кожаные плётки, бочки с капустой, высушенные крокодилы, зубатые сомы, астролябии, кактусы и попугаи… Ещё бы каменную статуйку с Пасхи припёрли! Дед Федот… Так этот как раз смог бы. Он на Пасхе, говорит, побывал и мерял истуканов деревянной линейкой с бечёвкой. А немцы металлическими приборами… И размеры у немцев оказались неправильными: идиоты – металл-то на солнце расширяется.

Да вот беда: пьёт совершенно маленько, и никто его не видел охмелевшим!

Учитель! Обследователь неизвестного и тайного. Важный человек! Пример остальным.

Места для заложенного добра уж нет в шкафчиках, полках, на стенах, а долги так и не возвращаются.

Растёт коллекция невозврата!

Хорошеет интерьер не по дням, а по вечерам.

Долбанек с Долларом каждую встречу строят планы, собираясь посетить обмусоленную на перспективу неутомимую общественную любовницу, а также содержательницу весьма весёлого и слегка законспирированного заведения высшей категории с пятью звёздами на каждой бутылке, с тремя на каждой двери, с двумя на каждой единице постельного и кружевного бабского белья, с одной, обыкновенной, тощей-притощей, зато раскалённой деревенской звездой под каждой юбкой.

Речь в последнем звёздном упоминании идёт о деловой, далеко не бедной, но весьма умело скрывающей свой расходно-доходный баланс леди Вихорихе в знаменитом её приюте для страждущих любви и очарованных гостеприимством странников.

Официально то заведеньице называется «Хотелем Таёжным». А согласно сарафанной рекламе, попросту говоря «в народе», это «Таёжный Притон».

Отстроен хотель в лесу, стоит хотель на берегу полноводного ручья. На карте ручей зовётся рекой Чик.

Чик (а их в земстве не много и не мало: ровно шестьдесят шесть; мы об одной такой ещё услышим, запоминайте) вливается в Баба-Чику. Эта старушка всего одна.

Одинокая Баба-Чику непринуждённо, с высоты птичьего полёта падает, губя пустоголовых нерестовых вместе с их обречённым на загубление потомством, в большую, неразливанную сибирскую реку Оба-На!

Полно у Вихорихи не только спальных мест, но и вечного строительства. Окружены деревянные трехскрёбы начатыми пристройками, незаконченными флигельками, хламовниками, заполненными лесной дрязгой.

Нет-нет, да занимается какая-нибудь опилочка весёлым языком пламени. Нет-нет, да уголёк выпадает то из камина, то из печи, и греет, и сверлит через железо упорно, неслышно, тайно дубовую плаху. Выпархивает вместе с горячими, мерцающими ночными светляками дым из трубы.

Но, Бог и домодельный – из-под топора – «Тотем Тайги», что приякорен шпильками и цепями к воротам, стерегут, охраняют Вихориху.

Ни разу пока не случилось большого пожара: так, по мелочам – конюшенка, сарайчик, курительный павильонишко: в трёхскрёбах куренья вообще запрещены. И то хорошо для нас. А то и нечего было бы сказать о деревянном Вихорихином дворце. И, кстати, негде было бы переночевать зимой и погреть озябшие косточки беглому каторжному племени.

Тропинку шириной в Сибирский тракт протоптала эта паскудная категория казённых бегунов от закона. Благодаря Вихорихе ударяться в бега стали не только в сезон. В сараях Вихорихи наряду с обычным деловым скарбом хранятся отпиленные зимние цепи и кандалы со ржавыми гирями.

Надо сказать специально для читателей-иностранцев, основательно пудря им мозги, и чтоб не подумали плохого, и чтоб не прописали в злопыхательской вражьей газете лишнего, что курьёзная русская Каторга со столицей Поселение-На это вообще отдельная курортная страна, обустроенная монархами себе на пользу (ради спокою) и непорядочным гражданам для их же блага.

А бегство из такого курорта – сплошная прихоть: никто не держит любезного каторжанина там: хочешь, живи, не хочешь – иди.

Желаешь – ходи в рудник, устал – отдыхай на лесоповале, надоело однообразие – плотину строй.

Прекрасная рабочая сила там! Работают не за деньги, а для души.

Едут и едут туда целыми составами, телегами, санями, пёхом, сотнями и тысячами душ, семьями, холостыми, молодыми, здоровыми, побитыми, брюхатыми, с младенчиками, виновными, грешными, обманутыми, оговорёнными, случайными, заслуженными.

И впрок приглашённых тоже бывает.

Не хватает гостиничного типа бараков для всех приезжих.

Коли сбежишь до гостеприимного миллионного Ганга – а это далековато, – за это только спасибо.

Но: редко кто добегает до места мировой реинкарнации.

Полиция делает вид, что ловит избранных счастливчиков, чурающихся местной фортуны.

Количество невозвращенцев растёт. Следовательно надо расширять штаты и повышать зарплату служивым, а также всей конной жандармерии.

В Каторге и Поселении-На текучка, увеличивающаяся в каждые пять лет: со всяким беглым (а бегают они традиционно партиями, а не поодиночке, как раньше бывало) освобождаются места «для свежих».

А потребность в отсидочных местах с каждым годом и с десятилетием растёт. Надо прорезать канал от Оба-Ны до Елисейки, надо вспять повернуть какую-нибудь злосчастную реку, надо вскипятить какое-нибудь холодное море, напоить всю Землю Байкалом и осушить кусок тундры под запланированную дорогу на Ледовитый океан.

Дел в этих неосвоенных краях много: надо продырявить тоннелем вставшую поперёк торгового пути Гамбург-Прохоровка-Токио гору, по выгодному курсу променять Аляску, побить китов, вытащить из них ус и вытопить жир, слегка потоптать Чукотку, накормить моржей, котиков, оленей, уссурийского тигра, потопить без приказа сверху такой нужный японцам Варяг, подружиться с Китаетибетом, поделить Курилы, начать копать мамонтов, никель, аурум, снарядить аврал и поглядеть на дыру в Тунгусске, замостить новые ямы и искусственные насыпи свежими шпалами и новым железом. Покричать лозунгов. Потом забыть всё это. Положить на всё сверху! Повоевать вдоволь! Устроить мировую пожню. Покосить лишние головы.