С трепетом взглянув на тела своих господ, они единодушно отвечали ему: Мы не хотим твоего милосердия, зверь кровожадный! Растерзай лучше нас, мы не хотим твоего милосердия, а гнушаясь тобой: презираем жизнь и муки твои, посланные тобой.

Иван велел обнажить их и расстрелять.

Никто, естественно, не поверил объявленному умыслу князя Владимира на жизнь Царя. Видели в содеянном одно лишь гнусное братоубийство, внушённое в злобную голову ещё более злобой, вперемежку с безосновательными подозрениями. Просто у России мог бы появиться иной царь и по другому бы царствовал и не был бы тираном. Ведь он долго сносил в себе явную опалу на долгие годы с твёрдостью и ждал своей очереди на неминуемую гибель с каким то христианским спокойствием и приводил добрые сердца к умилению, рождающее любовь. Судьба князя Владимира произвела всеобщую жалость: все забыли про страх, слёзы лились в домах и в храмах. Надеялся ли Иван обмануть современников и потомство грубой ложью или обманывал самого себя легковерием? А в последнем уверены летописцы, что бы облегчить лежащее на Иване бремя страшных дел: но само легковерие в таком случае не вопиёт ли до самого неба? Уменьшает ли омерзение к неслыханным убийствам?

Новгород и Псков. Некогда свободные славянские государства, лишённые своих прав московским государём Иваном Васильевичем Грозным, ещё сохраняющие в себе какую то величавость из прошедшего времени. Новгород и именовался собой как Великий. И заключал договоры от своего имени как Великий Новгород. Новгородцы тайно хранили в себе от рождения неприязнь к Москве, ещё живы были очевидцы последнего веча. Забыли бедствия, которые и в вольности имеются и не забыли её саму. вольность. Нравится она кому то или не нравится – дело личное и я поэтому не буду принимать чью то сторону. Но вот не понравился уклад жизни царю ни новгородцев, ни псковичан. Тем и накликали они беду на свою голову.

Гражданские свободы Пскова и Великого Новгорода особо беспокоило Ивана и вводило в гнев. В этом своём гневе весной 1569 года он вывел из Пскова 500 лучших семейств да из Новгорода 150, тем и лишил полнокровной жизни города. Лишаемые отчизны плакали, оставшиеся трепетали перед тираном. То было самое начало. Ждали: а что дальше будет? Но никто и предположить не мог о предстоящем.

А продолжилось так. Один бродяга по имени Пётр был наказан в Новгороде за свои худые дела и вздумал отомстить жителям города. Зная об Ивановом нерасположении к жителям и его неблаговоление сочинил письмо от архиепископа и жителей к королю польскому, спрятал письмо в церкви святой Софии за образ Богоматери и сам бежал в Москву и донёс Ивану, что Новгород изменяет России. Царь принял всю эту нелепость за истину, осудил на погибель Новгород и его жителей, для него ставших ненавистными.

В декабре 1569 года царь со всем своим двором и со своей опричной дружиной выступил из Александровской слободы не заходя в Москву вошёл в Клин, в первый город бывшего Тверского княжества. Очевидно, что Иван был уверен, что все жители этого города тайные враги Московского княжества и он отдал приказ своим опричникам начать убийства и грабежи там, где никто не помышлял стать неприятелем Москвы. Мирные подданные встречали своего государя как отца и защитника. Никто другого и не мыслил. Но в момент улицы, дома наполнились трупами, Опричники не жалели никого, ни жён, ни младенцев, ни стариков. Так и шли они с обнажёнными мечами от Клина через Городню до самой Твери, где свергнутый уже митрополит старец Филипп молился Господу и не слышал, как вошёл в келью любимец Ивана Малюта Скуратов, посланный царём, что бы убить митрополита.

– Я пришёл к тебе, святой отец. за благословением. Благослови меня старче! – возгласил разбойник и грабитель.

– Я благословляю только добрых и на доброе дело. Ты же кромешник и тебе благословения нет и не будет. Иди прочь, сатана! – твёрдо ответил Филипп. – А я давно уже жду смерти. Так убивай меня, христианина, пёс смердящий!.

И гнусный Малюта Скуратов, уязвлённый словами Филиппа, бросился на него и схватил за тонкую шею и в злобе удавил старика. А желая скрыть свою вину в смерти мученика объявил инокам, что смерть наступила от несусветной жары в келье. Устрашённые иноки вырыли могилу Филиппу за алтарём и погребли его в присутствии убийцы.

Иван не хотел въезжать в Тверь и пять дней жил в одном из ближайших монастырей. Между тем как Иван бездействовал, казалось бы, его кромешники делали своё дело, которое явно устраивало Царя. Сотни неистовых кромешников грабили город, начав с духовенства и не оставив ни одного дома не разграбленным, жгли всё. что не могли взять с собой, людей мучили, убивали, вешали себе на забаву. Одним словом, напомнили тверитянам ужасный 1327 год, когда жестокость хана Узбека точно так же совершалась над их предками.

Многи литовские пленники, заключённые в темницах Твери были изрублены или утоплены в прорубях Волги. А Иван смотрел на это душегубство и с удовлетворением оставив дымящуюся кровью Тверь, появился в Торжке, где в одной темнице сидели крымские пленники, а в другой литовские, закованные в цепи. Их мертвили. Но крымцы защищаясь, тяжело ранили Малюту Скуратова, едва не ранив самого Ивана.

Все места, от Вышнего Волочка до Ильменя, были опустошены огнём и мечом. Каждого кого встречали на пути опричники убивали всех, для того что бы этот поход Ивана оставался тайною для России.

2 января 1570 года дружина царя вошла в Новгород и окружила со всех сторон, что бы ни один человек не мог спастись от расправы.

Заняли и разграбили все церкви и монастыри, связали меж собой иноков и священников, поставили на правёж, взыскивали с каждого по двадцать рублей, а кто не мог заплатить, того били и секли с утра до вечера. В городе царствовала тишина ужаса, хотя никто не знал своей вины и никто не предполагал своей участи. Ждали появления государя и его обвинительных слов.

6 января появился царь и на другой днгь казнили всех иноков, их убили палицами и каждый труп отвезли в свой монастырь для погребения. А 8 января царь со своим старшим сыном Иваном и со своей дружиной встретил архиепископа Пимена с чудотворными иконами и не приняв благословения, Иван грозно сказал: Злочестивец! В руке твоей не крест животворящий, но орудие убийственное, которое ты хочешь вонзить нам в сердце. Знаю умысел твой и всех новгородцев гнусных, знаю, что вы все готовитесь предаться Сигизмунду. И отселе ты уже не пастырь, а враг церкви и Святой Софии, хищный волк, губитель и ненавистник венца Мономахова.

6 января 1570 года Иван со своей дружиной стал близ Новгорода.

И на другой день казнили всех иноков и свщенников. Разграбили все церкви и монастыри. Жителей поставили на правёж, с каждого требовали 20 рублей, а тех, кто не смог заплатить нещадно били и секли весь божий день, с утра до вечера. В городе установилась тишина ужаса. Никто не знал вины, ни предлога своей опасности, Ждали появления государя и действовать конкретно его приказам – что делать с жизнями жителей. Грабили по своему усмотрению. А убивать – ждали Ивана.

Наконец явился Царь со своими кромешниками. Схватили архиепископа, чиновников ногородских, его слуг, ограбили палаты, кельи, взяли ризную казну, сосуды, иконы, колокола, после чего начали судить новгородцев сех без разбора. Судил сам царь со своим сыном Иваном, ежедневно перед судом предстояли не менее тысячи новгородцев, их били, мучили, жгли, привязывали к саням или к лошадям, влекли к реке и бросали с моста в воду, поскольку Волхов зимой не замерзает до крепкого льда, и нижегородцы тонули целыми семьми вместе со стариками и младенцами. А кромешники добивали их в воде баграми, кольями и секирами.

Пять недель такое продолжалось в Ноагороде и заключилось общим грабежом. Иван ещё раз объехал все церкви монастыри, взял всю их казну, велел опустошить все дворы, истребить хлеб, лошадей, скот, сам ездил по улицам, наблюдал как кромешники ломились в палаты и кладовые. Делили между собой шёлковые ткани и меха.