Не оставляйте без вниманья

Супругу, даже верную.

Найдет чужое пониманье

И дерзость очень смелую.

Захочет кто-то пожалеть

И поласкать нагую,

Заставив рьяно рдеть,

Как будто холостую.

И позабудет стыд, а грех

Охватит тело смело.

В лесу раскатист тихий смех:

Пошла судьба налево.

Объятья, пьяные глаза,

Слова его шальные.

И страсти новые слова,

И снова молодые.

И ночь кругом, и тишина,

И звезды золотые,

И беспредельница-жена,

И руки вновь чужие.

А дома тихо, тишина

Супруга нежно тешит.

А беспредельница-жена

Чужое тело нежит.

Золотистое поле не знает,

Что волшебное время прошло,

И поэтому утирает

Свое мокрое лицо.

Почему оно плачет? Не знаю.

Почему-то колосья дрожат.

Почему-то я тоже рыдаю

На виду у березок-девчат.

Я стесняться пока не намерен.

Я раздеться готов до конца,

Потому что очень уверен,

Не увидит никто меня.

Только солнце чуть-чуть улыбнется

И остаток дня погрустит,

Потом громко о горы взорвется

И сквозь землю до дня улетит.

Прогремело вечернее пламя.

Это тихо пылала заря.

И спустилось черное знамя:

Отторженье дневного до дня.

Лунный свет озаряет прохладой:

Пальцы зябнут и зубы стучат.

Красоты мне ночной не надо

И не надо берез-девчат.

Нельзя супруге доверять:

Доверчивость рогата.

Хоть раз в неделю проверять,

Или придет расплата

Обманом светлых нежных глаз,

Словами без сомненья.

А ласковый ее отказ

Разгонит подозренья.

И успокоится душа,

И сердце успокоит

Ее спокойные слова

Волненьем удостоят.

И все покажется простым

И грустным, и тоскливым,

Задиристым и молодым,

И, вроде бы, счастливым.

И утром рано хорошо,

И днем, наверно, тоже.

А ночью радостно легко:

Удобно, вроде, ложе.

Нельзя супруге доверять:

Доверчивость наивна.

Не надо постоянно ждать

Мамонтова бивня.

Смоленская площадь раздора.

Высотное зданье любви.

Красивая женщина Дора,

Любительница тишины.

Таинственный стон в кабинетах

И шепот в толстых стенах.

Как много здесь было раздетых

В горячих страстных руках.

Решаются мира проблемы

И кровью, и силою слов.

А рваные яростью вены

У честных от подлецов.

Так будет всегда и надолго:

Запомнится крик в тишине.

И вновь персональная волга

Рванет по чьей-то судьбе.

Дорога, большая дорога

От юга до северных гор.

Студеная недотрога,

Ее восточный позор.

Раскатисто запад хохочет:

Зубов блестит белизна.

Ну, что, от кого он хочет

Не знаем ни ты и ни я.

Старая площадь надежд

Женщин и мужчин.

Скопление невежд

И однополый чин

Стекаются, словно ручьи

В низину холодных озер.

Вроде, совсем ничьи,

Вроде, плывущий сор.

Скоро слезы сойдут

С синих печальных глаз.

Кого-то заберут.

Кого-то – в следующий раз.

Рыдать я не привык:

Спокойная душа.

Серого волка клык

В кармане у меня.

Войду я в кабинет

К «большому» на прием.

На «здравствуйте» в ответ

Ударю в грудь ножом.

И рухнул на паркет

Невинный человек:

Не слушал мой совет

О повороте рек.

Отрубили волшебнику голову,

Отрубили мясистый член

И, расплавив немного олова,

Огнем капнули меж колен.

За какие грехи издевательства,

Не волшебные, он терпел

И не сдерживал ругательства

Меж искалеченных тел.

Погубили волшебника тихого,

Погубили его добро,

Закопав в землю леса тихого,

Хотя это нехорошо.

И не будет теперь сказок сказочных,

И не будет веселых слов.

Видно, много стекол вазовых

Меж напиленных и рубленых дров.

Поднимается солнце печальное:

От него земле холодно.

И грубеет эхо дальнее,

Спрятав тайно свое лицо.

Что-то шепчет месяц растущий,

Непонятны его слова.

Свою версию в дугу гнущий,

Ветер движется на меня.