«солнце прощается нехотя…» солнце прощается нехотя, гладит макушки отечески… видно, наверное, сверху там солнцу разлад человеческий. солнце ныряет за тучу и в щёлку глядит – что здесь выросло? выросли ивы плакучие, слёзы роняют над вымыслом, смотрятся в воду солёную, в омуте ищут спасения, жаждут весенней влюблённости, ждут поцелуя осеннего. солнце растерянно сетует: россказни это, фантазии! и начинает рассветную новую сказку рассказывать… «имбирный эль, клубника в хрустале…» имбирный эль, клубника в хрустале, цветущий мирт и облако в бинокле… ну кто придумал, будто мир наш проклят, а жизнь – игра на шахматном столе? не верю я в придуманный цейтнот, и тень гоню Содома и Гоморры, по небу, как по солнечному морю, мечта моя на облаке плывёт. «крошки пастели, неровность картона…» крошки пастели, неровность картона, берега розовый край, по голубому скользит и не тонет солнечных бликов игра. рыбки клюют бессловесными ртами, словно играют в лото, счастье поймают и станут китами в новой картине потом… «душный июньский полдень…» душный июньский полдень, остановилось время, сладкой свернулось дрёмой в стареньком гамаке. пёс разомлевший подле, пруд водомерка мерит, хриплый за лесом гром и ягоды в молоке… в сумрачных лабиринтах, в сумрачных снах горячих будешь искать тот случай, тот земляничный вкус, звёздочки-маргаритки у деревянной дачи, солнца игривый луч и ниточку детских бус. «мой сон похож на сотни ожерелий…» мой сон похож на сотни ожерелий из тонких паутинок и дождя, из лёгких нот цветочно-карамельных, из берегов, где так умеют ждать и так умеют нежное баюкать, что просыпаться – значит согрешить, и я дождей ноктюрновые звуки на длинную нанизываю нить… «я засиделась на этюдах…» я засиделась на этюдах… прости, но ты тому виною, мой сон, кристалл мой, паранойя, моя ангина и простуда. а на холсте – покой и воля, и бродит ветер белый-белый, не горячится и не делит, не задевает за живое… оно в душе, моё творенье, смешенье странностей и красок, от бурь укрытое, от сглаза, пропахло мёдом и сиренью, пропахло дымом и прибоем, лакает молоко и воду, и любопытных за нос водит в словах петляющей тропою… «Юпитер сердится, волнуется Юпитер…»
Юпитер сердится, волнуется Юпитер, хранил терпение, и надо ж – обронил… созданья нежные, немного потерпите, на чувства что-нибудь накиньте из брони. последний зубчик на коварной дерзкой молнии замкните строгою собачкой до поры. и пусть сегодня вам несладко и несолоно, вернутся правила божественной игры. прольётся дождь, качнутся радужные омуты, и станет пряным аромат умытых трав, и Прометеевы слова невольно вспомните: Юпитер сердится, а стало быть, неправ! «припудрятся липы-старушки…» припудрятся липы-старушки цветочной медовой пыльцой, пчелиной семейке – пирушка, смущённой невесте – кольцо и милые шутки помолвки, и будущего благодать, где путь бесконечен и шёлков, мечтам-караванам под стать. «нашей обители – тысяча лет…» нашей обители – тысяча лет, время течёт, как в замедленной съёмке… как объяснить этот взрослый секрет льющей напрасные слёзы девчонке? как рассказать, что в прохладной тени вьёт свои гнёзда небесное счастье? преданный ангел обитель хранит, сны укрывает, жалеет и ластит, нет здесь тарантулов, змей и акул… сад – вот и всё, что любовно взрастили, чтобы вплетать осторожно в строку белое облако трепетных лилий. «когда лукавый режиссёр…» когда лукавый режиссёр «мотор!» – воскликнул, благоухало счастьем всё и земляникой. кружили птицы высоко, сияли звёзды, жить было в повести такой легко и просто… но как же так? нужна гроза, диктуют жанры, и режиссёр «йю-ххуу!» – сказал, схватил за жабры, сюжет «на раз» перекроив, добавив жути, увёл героев в детектив, в тот промежуток, где справа – хук и слева – страх, тоска по центру, где всем мечтам приходит крах, где пьют абсент и клянут творящего бедлам и просят чуда, и отпущения козла находят всюду… меня там нет – ни в кадре, ни в канве сюжета, я в кружевной сижу тени, вдыхаю лето, ни суеты в моём кино, ни бэк-вокала, слезливой сцены – ни одной, да и финала… |
