– Кто они? Говорят, что его инопланетяне построили – ну, Дом культуры этот…

– Может, и инопланетяне… План дома постоянно меняется, логики никакой. Я где-то читал, что в нашем мире не три, а одиннадцать измерений, но только восемь из них настолько малы, что никакое движение там не возможно. А здесь все они вроде как раскрылись… Короче говоря, заплутать в этом Доме культуры – ничего не стоит.

– Так мы выбраться отсюда сможем или нет? – Катя встала, опираясь на протянутую руку Баревского. – И Янку найти?

– Насчет Яны – нечего тебе в данный момент сказать не могу. А выбраться вполне реально – я же здесь не в первый раз. Пойдем, у меня тут одна идея появилась, – с этими словами Баревский взял Катю под руку. Та едва заметно поморщилась, но послушно пошла вслед за ним по кафельному коридору.

Спустя некоторое время они уперлись в тупик. Стена, перед которой остановились Катя с Баревским, была покрыта не кафелем, а грязной облупившейся зеленой краской. На ней висела обшарпанная доска почета, на которой было восемь прозрачных кармашков для фотографий. Два из них пустовали, а в шести остальных находились абсолютно одинаковые черно-белые снимки. Изображали они одутловатое, заплывшее жиром лицо какой-то злобной тетки в строгом черном пиджаке и шишкой серых волос на затылке. Под фотографиями вместо подписей были номера от одного до восьми.

– Ух ты! – удивленно воскликнула Катя. – Это еще что такое?

– А ты разве не видишь? – как-то неожиданно томно спросил Баревский. – Доска почета, разумеется.

– Какая-то она странная…

– Это не важно, – прошептал Андрей, встал у Катерины за спиной и положил руки ей на плечи.

– Не надо! – Катя попыталась освободиться. – Мне неприятно!

– Важно другое, – Баревский сжал пальцы крепче, не обращая никакого внимания на Катины протесты. – Есть два вакантных места. Для таких, как ты. Тоже мне, женщины, блин. Идеальная схема эволюции для всех вас уже давно придумана.

– Что-что?

– А то, дорогая моя, что мне абсолютно по барабану, что ты с бабами спишь! – с этими словами Баревский буквально отшвырнул от себя Катерину. Девушка ударилась о стену и с тихим стоном сползла на кафельный пол.

– Товарищ Анубис, ваш выход, – ухмыльнулся Андрей и наклонился над девушкой…

…Прошло полчаса. Еще не стих хруст кафеля под удаляющимися тяжелыми шагами, а Баревский уже получил мощный удар в челюсть. Потом еще один – в нос. И напоследок – прощальный пинок ногой под ребра. Так завершилась для Баревского встреча с Полковником, который имел талант появляться неожиданно в разных местах Дома Культуры. Андрей остался лежать на полу без сознания…

– Ну и ладно, – художник поправил очки и, шатаясь, поковылял вдоль стены, слегка опираясь на нее кончиками пальцев. Дойдя до двери, он прочитал надпись на табличке. «Апплодисментная».

– Придурки. Что за название выдумали? – криво усмехнулся Баревский и открыл дверь. В «Апплодисментной» лежали кучей метлы, лопаты и тряпки. Там же валялась сгнившая фанерная доска с остатками золотистых букв «ска п ёта». На доске висело восемь пожелтевших фотографий. Только на них были изображены не лица толстых теток, а какие-то скульптурные девичьи головы – почти такие же, как у девушки с веслом в парке. Андрей, покопавшись, в куче мусора, извлек оттуда знамя. Точнее, от знамени остался лишь полуистлевший драный лоскут неопределенного цвета. Баревский без труда оторвал его от флагштока, увенчанного наконечником в виде копья. В центре его было отверстие—звезда. Андрей посмотрел на свет сквозь эту пентаграмму, и удовлетворенно кивнул:

– Чем я тебя породил, тем тебя и убью, – сказав так, он продолжил свой путь…

…Устав ждать Сергея, Ирма отправилась на его поиски. Она обошла Дом культуры по периметру, а потом свернула в парк. Половина фонарей на аллее, по которой она шла, была разбита, но и оставшиеся освещали путь неплохо. Жена Баревского была в этом парке не раз, и помнила практически все скульптуры, что попадались на ее пути. У пионера с горном не хватало одной ноги до колена и доброй половины головы. Лицо пышнобедрой девушки с младенцем на руках было залито синей краской, а на левой ягодице красовалась надпись «fuck ю». У рабочего в груди зияла дыра, из которой торчали куски арматуры. В конце аллеи маячила девушка с веслом…

…Первый раз Андрей привез Ирму сюда через два года после их свадьбы. К тому времени оба уже были наркоманами с солидным стажем. Правда, потом с Баревским случилось некое чудо. Андрей бесследно исчез, и Ирма была почти уверена, что ее ненаглядный благополучно помер от передоза в какой-нибудь подворотне. Но через месяц он неожиданно вернулся. Ирма с трудом узнала в госте тощего, бледного доходягу с синяками под глазами – таким еще совсем недавно был Андрей. Баревский не сказал ни слова, даже не поздоровался, лишь, хамовато усмехаясь, закатал рукав. Ирма тупо уставилась на гладкую, розовую кожу, с четким, словно реки на контурной карте, рисунком вен. Потом Андрей все так же молча взял жену за запястье и легонько тряхнул. Цыплячья рука Ирмы была синюшно-бледной, в мелких, местами гноящихся ранках. Точно такая же, как и у Андрея недавно… «Как?» – по своему обыкновению, одними глазами, спросила Ирма.

– Узнаешь, – продолжая ухмыляться, ответил Андрей, – Покажу тебе одну штуку…

С этими словами он резко ударил жену кулаком в живот. Ирма со свистом выдохнула и согнулась пополам. Баревский толкнул ее, женщина ударилась головой о стену и потеряла сознание…

…Ирма пришла в себя у подножья Девушки с веслом. Андрей сидел на корточках рядом и пристально, почти не мигая, смотрел на жену. Ирма попыталась что-то сказать, но губы ее не слушались. Не могла она и пошевелиться. Вокруг буквально на глазах темнело. Ирма уже с трудом различала фигуру Андрея, лишь статуя девушки с веслом излучала неяркий голубоватый свет. Баревский без особого труда перевернул Ирму на живот и с силой ударил ее ребром ладони между лопаток. И тут Ирма явственно ощутила, что Андрей достал из нее НЕЧТО… Какую-то часть ее самой – не тела, не души, а чего-то совсем другого. Ледяной ужас завладел всем существом Ирмы – ей даже показалось, что она слышит, как хрустят где-то внутри миллионы микроскопических кристалликов льда. Ей захотелось крикнуть, но, как в кошмарном сне, у нее не получилось издать ни звука. Из ее груди лишь вырвался с сиплым надрывным свистом воздух, здорово отдающий перегаром. Баревский еще раз ударил Ирму. И снова на свободу вылетела очередная порция воздуха. А потом Ирму стошнило. И сразу же, словно блевотина освободила дорогу звуку, Светлое Будущее огласилось истошным криком…

– Не сдерживайся! – раздался голос Андрея, гулко, словно из трубы. Больше он не произнес ни звука. Ирма, выпучив глаза, запрокинула голову. Ее взгляд уперся в пустые гипсовые глаза девушки с веслом. На миг Ирме показалось, что на белых, покрытых глубокими трещинами губах появилась язвительная ухмылка. А потом живот девушки начал надуваться на глазах. И тут Ирма поняла, что эта совковая богиня забеременела от вырванного куска ее, Ирмы, индивидуальности. И совсем скоро она произведет на свет чудовище. Но тут Андрей с размаху ударил жену по голове, и та потеряла сознание…

…Баревский встал, прикрыл глаза и некоторое время стоял, едва заметно шевеля губами. Потом он резко развернулся, обошел статую и поднял с земли кусок брезента. Под ним обнаружилась миниатюрная копия Дома культуры. Андрей осторожно взял макет и оторвал его от земли. Тот оказался полым внутри. Под Домом культуры находилась газетка, на которой стояла початая бутылка портвейна, а рядом лежал обкусанный с разных сторон батон черного хлеба. Баревский отставил макет в сторону, потом открыл небольшую дверцу в постаменте статуи и извлек оттуда граненый стакан, блюдце с гербом СССР и красную эмалированную звезду с серпом и молотом. Андрей разложил эти приборы перед собой, затем аккуратно отщипнул кусочек от батона, положил его на звезду, а ее водрузил в центр блюдца. Потом он примерно на четверть наполнил стакан портвейном. Сделав это, Андрей встал, подошел вплотную к статуе Девушке с веслом и с усилием провел пальцем по внутренней поверхности ее бедра. На пальце остался след известки и темный сгусток крови. Баревский улыбнулся и медленно провел рукой по куску хлеба, размазывая кровь по нему, а остатки растворил в портвейне.