Лицо Девушки с веслом ничего не выражало, глаза были абсолютно пустыми – без зрачков, без радужки, с шершавыми гипсовыми белками. Один из них наискось пересекала трещина. Но Ирма чувствовала, что девушка ее видит. Между лопаток засвербело. Ирма распахнула куртку – ее черная футболка уже насквозь промокла от пота. Глаза слезились, живая статуя заколыхалась, причудливо преломляясь в пространстве. Из приоткрытого рта Ирмы на пол стекла струйка слюны. Пальцы на руках свело судорогой, сердце заколотилось, словно безумное, в такт ему перед глазами заплясали черные мушки. Такого Ирма не чувствовала уже много лет…

Ей вдруг пришли в голову совершенно неуместные мысли – о том, почему же в советских парках так любили ставить статуи мощных спортивных женщин и мужчин. Пустые и одинаковые, они были похожи на изуродованных бесконечным кровосмешением, выродившихся потомков олимпийских богов и богинь. А что, подходящий объект поклонения для пьяниц и их жен – свиноматок-героинь. Ущербным людям – ущербные боги. И люди деградируют и сгнивают, отдавая гипсовым кумирам на обоссаных пьедесталах остатки своей индивидуальности. И боги хавают эту жертву, поддерживая свое обшарпанное бессмертие. А переваренная индивидуальность, священное дерьмо, становится основами новой извращенной религии, вернее, ее низкопробного суррогата…

…Видимо, распоясавшаяся скульптура жаждала хватануть очередной кусок человечьей души. Ирма вспомнила, что где-то на полу валяется ржавая железяка. Она быстро отыскала ее на ощупь и, словно городошную биту, швырнула в Девушку с веслом. Бросок оказался удачным. Ожившая статуя не успела среагировать и развалилась от удара на множество кусков. Фонари в коридоре почти совсем погасли, но между обломков Девушки с веслом что-то неярко светилось. Ирма подошла поближе и увидела, что среди искореженных кусков гипса лежал небольшой флакон, примерно до половины наполненный сияющей голубоватой жидкостью. Она, недолго думая, откупорила его. Жидкость тут же испарилась, и струйка синего дымка ударила Ирме между глаз. Она едва удержалась на ногах, флакончик выпал из разжавшихся пальцев, и весь коридор наполнился хрустальным звоном. Эхо множилось, звук разрастался, нарождались целые миры, прозрачные лабиринты звука… У Ирмы закружилась голова, она рухнула на колени, и… Звук в мгновение стих, свет ярко зажегся, и жена художника моментально пришла в себя.

Ирма вдруг с необычайной ясностью осознала, что та частица ее, которую вырвал Андрей много лет назад у подножья Девушки с веслом, находилось в разбившемся флакончике. И теперь это «нечто» снова вернулось к ней. Тут Ирма заметила, что между гипсовых обломков лежит еще кое-что. Это был небольшой пакетик с белым порошком, похожим на все тот же раскрошенный гипс. Ирма подняла его и слегка помяла пальцами, вслушиваясь в тихий, едва различимый хруст. На ее лице заиграла мечтательная улыбка…

…В «египетском» коридоре была еще одна дверь, как раз возле изображения трехглазого человека. «Странно, как я ее не заметила, – подумала Ирма, стоя перед ней. – Стоит ли открывать? Ой, да что мне сделается? Ха, там, наверное, стадо девушек с веслами. Да ну на фиг, не страшно уже не фига». Подумав так, она толкнула дверь. Перед ней был длинный коридор, весь отделанный кафелем. Где-то далеко раздавался звук капающей воды. Пахло сыростью. Ирма пожала плечами и вошла в коридор.

– Девушки! – с трудом сдерживая смех, позвала она. – Бабы с веслами! Вы где? Ща всех раздолбаю! – Ирма несильно хлопнула своей железякой по бедру и двинулась вперед, слегка пошатываясь…

…Прут она почти сразу же где-то потеряла, и даже не заметила этого. Когда Ирма вошла в комнату с саркофагом, ее штаны были закатаны до колен, а рукава – до локтей. Ее бледную кожу покрывали цифры – от одного до 317. Черной ручкой Ирма зачем-то отмечала комнаты, в которых она побывала. Все 317 были абсолютно одинаковыми – кафель, и два гипсовых шара. Только вот букв ни на одном не было. Теперь, наконец, хоть что-то новое. И у шагов появился звук – в мрачной комнате, в отличие от бесконечных кафельных коридоров, было эхо. Ирма подошла к саркофагу и наклонилась над ним – посмотреть, лежит ли там кто-нибудь. Страха она не испытывала, но, заглянув, в гробницу, Ирма невольно отпрянула, тихонько вскрикнув. В ящике из черного мрамора, по-детски положив ладони под щеку, мирно спал ее пропавший муж – художник Андрей Баревский. Услышав возглас Ирмы, он приоткрыл глаз и, криво усмехнувшись уголком разбитых губ, сказал:

– Ку-ку.

– Андрей?! – Ирма сделала еще один шаг назад. – Живой? Откуда ты здесь?

– Как ты сюда попала? А, впрочем, неважно, – Баревский приподнялся на локте. – Слушай, ты здесь парня не видела? Лет двадцать, невысокий, светленький, щурится еще так… Шнобель у него такой, выдающийся.

Ирма покачала головой.

– Ну и хорошо, – Баревский сел в саркофаге и зябко поежился. – Ему лучше на глаза не попадаться.

– Почему?

– Потому что он за всем этим и стоит. Ты помнишь, как информация про Светлое Будущее распространилась? Ну, в последние годы?

– Сайт был в инете, кажись…

– Так и есть. Мне тоже письмо приходило со ссылкой. Автор – некий Граф Белое Крыло. Его же и сайт. А зовут этого графа на самом деле Максим Кравцов. Он сперва людей сюда заманивает, потом выслеживает, прикидывается таким же заплутавшим. А затем всякую местную мразь на них натравливает.

– Но зачем?

– Не знаю. Но я ему зачем-то нужен. Именно в этом Доме Культуры. Вот он меня и не трогает, водит тут кругами. Словно чует, что я до него здесь бывал… Ну, до того, как он тут заправлять всем начал… Но что это за место, я так до сих пор и не понял. Здесь как-то все перемешано – пространство, время… Э-э-э, ты чего это, дорогая? – Баревский не на шутку встревоженным взглядом окинул Ирму, которая едва держалась на ногах. – Милая моя, ты не нанюхалась опять, так чисто случайно?

– Не-е-ет, – Ирма с видимым усилием мотнула головой и оперлась рукой о стену. – Так что там… с этим… с Кравцовым?

– Ты точно в порядке? Ну ладно… Так вот, есть у меня подозрения, что этот Граф Кравцов на самом деле того… не вполне человек.

– В смысле?

– Он тут, по случайке, видать, одного ДК-овского монстра раздразнил. Так тот его по стенке буквально размазал. И Максу ничего – полежал в отключке минут десять, и очухался. Вот девчонка с ним была, ее жалко. Оборотень задрал. Насмерть… Кстати, ты одна пришла?

– Нет, со мной еще парень был. Сергей. Только я не знаю, куда он подевался. Он жену, вроде как, искал.

– Видно, это она и была… Слушай, Ирма, ты можешь меня здесь подождать? Недолго. Тут у меня еще один человек остался. Я схожу за ним, и будем выбираться.

– А ты знаешь, как?

– Конечно, дорогая, – и Баревский улыбнулся, продемонстрировав отсутствие одного из передних зубов…

…Сережке снилось, что он стоит на холме над необъятной зеленой долиной. Был солнечный летний день. Где-то вдалеке виднелось дерево – высокое, красивое, раскидистое, с толстым стволом и пышной кроной. Листья почему-то с одной стороны были ярко-синими, а с другой – малиновыми. Встречались в кроне и снежно-белые листочки. Они составляли собой узор, в котором, если приглядеться, можно было прочитать слово «UIDA». Что это значило, Сережка не знал, но ему было хорошо и спокойно. Недолго.

Внезапно стало темнеть, поднялся ветер, и над необычным деревом начали сгущаться фиолетово-черные тучи. Сережка кубарем скатился с холма и, сломя голову, побежал через долину. Он чувствовал: дерево в опасности, и он должен его защитить. Но не успел – прямо из-за туч вылетели гигантские металлические щипцы, вроде тех, которыми дантист удаляет зуб. Они молнией спикировали вниз и вгрызлись в землю недалеко от дерева. Через секунду щипцы вынырнули обратно, держа в зубастой пасти один из корней дерева.

Сережка истошно закричал, но было поздно: челюсти клацнули, отхватив корень почти целиком, и из короткого уродливого обрубка брызнула настоящая, человеческая кровь. Несколько капель попали Сережке на лицо, обжигая, словно кипяток. А щипцы тем временем принялись за другой корень. Они вырвали его из земли и скрутили в какой-то немыслимый узел. Закончив свое черное дело, щипцы пропахали на прощание землю под деревом, и улетели. Сережка упал на колени, корчась от боли, которая словно передалась ему от обрубленного корня.