Теперь оставалось найти верного человека, который взялся бы доставить письмо в ближайшую почтовую контору. Факир предложил поручить это вожаку умершего слона Шиндиа. Это был умный, развязный, хитрый бенгалец, обладавший большой физической силой, выносливостью и притом испытанной честности; факир отвечал за него, как за самого себя. Ему поручили письмо, приказав отнести его в Шерготти, местечко, находившееся недалеко от большого города Гайа. В этом случае письмо могло пройти даже без контроля, так как английское правительство разрешало свободную корреспонденцию своим войскам.

Вожак, хорошо вооруженный, тронулся в путь на следующее утро, обещав поторопиться и выполнить поручение. Его отсутствие должно было продолжаться десять дней.

Только после этого бедные дети Патрик и Мэри почувствовали некоторое успокоение при мысли, что их отец скоро получит от них известие. Эта нить, которою они так дорожили и которая связывала их с любимым отцом, наконец, опять завязалась! Теперь им оставалось только выждать благоприятную минуту, чтоб присоединиться к действующему корпусу или, по крайней мере, достигнуть Пешавара, главной квартиры, от которой шотландский полк Гордона, вероятно, был недалеко.

Неделя прошла среди глубокой тишины, которую не смущал никакой шум.

К Мэри вернулся ее спокойный детский сон. Итак, ее выздоровление было полное. Миссис Клавдии, Пеннилесу, Марию и Джонни, привыкшим к большим путешествиям по белу свету, начинало становиться слишком тесно в гостеприимной пагоде, и они смутно вздыхали по новым приключениям. Но факир, все еще боявшийся нападений извне, не мог решиться выпустить их из монастыря. Он выслал на разведку доверенных людей и ждал их возвращения, чтоб прийти к какому-нибудь окончательному решению. Тут-то случилось одно незначительное событие, повлекшее за собой роковые и неожиданные последствия.

Это случилось во время грозы, разбудившей всех обитателей пагоды, кроме одной Мэри, которая все еще находилась под влиянием внушения. Всем чудилось, что они слышали отдаленный лай собаки, несмотря на толстые стены, раскаты грома и порывы ветра. Трудно было ошибиться и смешать его с характерным воем шакала или гиены. Это наверное была собака. Патрик даже высказал предположение:

— Я готов думать… что это голос моего бедного Боба, которого я не видел после железнодорожной катастрофы.

Всю ночь мальчика не покидала мысль:

— Это, наверно, Боб!

Он сообщил на заре свои предположения капитану, который тоже слышал лай. Они оба тотчас же отправились на поиски факира, и Пеннилес прибавил:

— Если это в самом деле ваш Боб, мы окажем ему прием, достойный его ума и привязанности.

Они скоро встретили факира и втроем направились к воротам. Сторожа подняли решетку и спустили подъемный мост. Потом все подошли к железной двери, вделанной в гранитную скалу.

Факир все еще с недоверием открыл замок, продетый в железное кольцо, и сказал Патрику:

— Пусть молодой саиб посмотрит сам!

Патрик стал глядеть в отверстие. У него вырвался радостный крик, когда он узнал лежавшую у дверей умиравшую собаку, которая вскочила при звуке голоса индуса. Рядом с собакой лежал на спине человек, туземец, тоже умирающий.

— Боб! — воскликнул Патрик. — Боб! Моя милая собачка… это ты!

При звуке любимого голоса доброе животное встало на задние лапы около двери и залаяло хриплым, разбитым голосом.

За лаем животного послышались стоны лежавшего на земле человека. Это был умирающий индус, один из тех ужасных скелетов, которых Патрик и Мэри видели на Поле Бедствий.

Патрик воскликнул, проникнувшись горестным сожалением:

— Вероятно, это один из тех несчастных, которые ехали с нами и которые спаслись от крушения.

Пока железная дверь медленно, как бы неохотно, отворялась, мальчик произнес:

— Боб отыскал нас по нашим следам, а этот человек пришел за Бобом.

Когда дверь отворилась, собака бросилась к своему хозяину и, собрав последние силы, скакала и ласкалась. Мальчик взял Боба на руки, прижимал его к груди.

Как только собака вбежала в крепость, факир немедленно запер дверь, нимало не беспокоясь о человеке. Тот опять застонал. Факир пожал плечами и заворчал:

— Пагода — не английский госпиталь! Это — священное место, куда нельзя пускать первого встречного…

— Но он умирает! — воскликнул Пеннилес, чья благородная душа возмутилась подобною жестокостью.

— Это его дело!

— Однако, факир, нельзя же оставить несчастного так умирать перед нашими глазами. Надо о нем позаботиться…

— Ты — мой саиб, приказывай… Я — только твой слуга.

— Ну, так я тебе приказываю внести его в пагоду, дать ему есть, перевязать его раны, одним словом, сделать все, что требует его положение и гуманность.

— Хорошо, саиб, я послушаюсь тебя немедленно, но только как бы тебе не раскаяться в твоем добром деле!

Капитан схватил умирающего под мышки, а факир по его приказанию, хотя с видимым отвращением, взял его за ноги. Оба они отнесли его в пагоду, а Патрик, восхищенный, что нашел свою собачку, замыкал шествие.

Усердный уход. — Возвращение к жизни человека и собаки. — Умиление. — Каким образом был найден след. — Бесконечная благодарность. — Заклинатель птиц. — Ненависть факира. — Бдительность факира, оставшаяся бесполезной. — Первый раз в жизни начальник тугов не попадает в цель. — Бегство ночью по коридорам. — Таинственная комната.

Человек, спасенный нашими друзьями, страдал от голода еще больше, чем собака. Пеннилес, который никогда не видел голодающих в Индии, не мог себе представить, как можно иметь такой истощенный вид и не умереть. Такое физическое истощение казалось ему совершенно несовместимым с жизнью. Он пожелал сам ухаживать за несчастным, назначить ему первые порции, заставить его есть понемногу, маленькими дозами. Индуса перенесли в кухню. Для первого раза там было приготовлено несколько мисок вареного риса. Сперва Пеннилес заставил несчастного проглотить, с небольшими промежутками, несколько ложек рисовой воды. Через час он позволил ему съесть немного рису. Первые ложки провалились будто в бездонную бочку! Однако умирающий начал оживать. Его глаза стали выразительнее. Он останавливал их с выражением бесконечной благодарности на капитане, трудившемся над его оживлением, и шептал слабым, как дыхание, шепотом:

— Благодарю!.. Саиб!.. Еще!.. Еще!..

Эти мольбы голодного так хватали за душу, что Пеннилес был тронут до глубины души.

Тем временем Патрик занялся своей собакой и преподнес ей порцию вареной баранины, которой хватило бы на трех человек. Боб бросился на нее, и через пять минут все было съедено. Собака, прежде тощая и плоская, как доска, теперь вдруг, на глазах у всех, сделалась круглой, как клубочек. Чинно усевшись, она с удовольствием облизывалась и поглядывала на пустую тарелку.

Патрик остановил ее дальнейшие просьбы словами и ласками.

— Ну, довольно, Боб! Надо пойти к твоей хозяйке Мэри, которая будет рада тебя видеть. Мэри! Слышишь, что я говорю! Мэри!

При имени молодой девушки Боб попробовал подскочить, но тяжело опрокинулся, так как ослабел от голода и отяжелел от неумеренного угощения.

Патрик засмеялся.

— Ну, Боб, мой мальчик, смелее! Идем же, Боб, идем!

Боб залаял, но наконец встал и поплелся за своим хозяином. Но прежде чем выйти из кухни, он приласкался к умирающему индусу.

Несчастный голодный протянул свою худую руку, тихонько погладил своими костлявыми пальцами голову собаки и прошептал:

— Она нашла… своего хозяина… счастливая, добрая собачка!.. А я не могу… даже… быть чьей-нибудь собакой!

Пеннилес увидел слезы на его глазах и, тронутый этим, сказал ему:

— Не беспокойтесь о будущем. Вас не оставят!

Утомленный этим усилием, индус откинулся на рогожу и впал в какое-то забытье. Капитан велел перенести его в довольно большую и уютно меблированную комнату, предварительно запретив давать ему какую бы то ни было пищу. Он брал исключительно на себя заботу об осторожном кормлении бедного индуса.