Утром мы проснулись, скорее всего, в разное время, но в 7:30 все собрались в кухне при параде. Потрясающая семейная традиция, когда собирается за столом в одно время вся семья, меня обрадовала.

– Я в объединение, – заявил шеф, и продолжил в роли отца, – ты дочка в редакцию и приступай к работе. Информацию о Таджикистане в рубрику готовишь на конец квартала, а то и на начало следующего, так что не торопись, все взвесь и обдумай.

Он чмокнул меня в лоб и удалился в 8:00 за входные двери. Мне выдвигаться из дома было еще рано, мой рабочий день начинается с 9:00, поэтому я подперла кулаками лицо и уставилась в окно.

– Он не строгий, он требовательный, – Надежда почему-то решила, что его надо обязательно оправдывать.

– Да, я не сержусь. Я коротаю время мне ведь к 9:00, а дойду до редакции за 20 минут, – объяснила я, почему не вышла вместе с шефом.

– Ну, давай еще чайку. Ты ешь оладушки, а то он какая худющая. – Надежда, вела себя как все заботливые матери.

– Я стройная, – отозвалась я, мне стало весело и тепло на душе, ведь обо мне заботитесь, за меня переживали, а из таких мелочей состоит любовь.

Коллеги меня встретили шумными расспросами и приветствиями. О работе в ближайшие два часа не могло быть и речи, было все как в славном добром коллективе, в котором стараниями Марины Андреевны царило доверие, понимание и взаимосвязь. С Максимкой я снова разъехалась. Пока находилась в отъезде я, он работал в отделе, а вчера ему шеф подписал выездную командировку на три месяца с бригадой статистов, куда-то в ближнее зарубежье. Так и получалось, что я уже восьмой месяц тружусь в редакции, а с единственным коллегой мужского пола в отделе не познакомилась. Мое отсутствие и переезд к шефу, только укрепили мои отношения с Евой.

Оказалось, что шеф живет в 313 доме, а Ева в 306, то есть ее дом торцом упирается в дом шефа. И позже, я смогла из окна своей комнаты увидеть Еву на балконе зала и помахать ей рукой. Мы стали встречаться на углу моего дома и вместе ходить пешком на работу. Стрежень был устный городок, и транспорт для передвижения из одного конца в другой не требовался. Без труда можно была за 40 минут дойти от одной окраины до другой. Три месяца я провертелась как белка в колесе. Только вечерами вспоминая, что к обработке информации о Таджикистане так я не приступила. Благо шеф, сразу оговорил сроки и меня совесть не грызла за нерасторопность. В конце квартала мой умный, понимающий Илья Николаевич, сидя за ужином, предложил, ведь дома он отец покровитель.

– Ярочка завтра в 9:00 заедешь в редакцию заберешь у Ларисы командировочный лист, если хочешь поехать в командировку.

– Я в командировку? – в вопросе прозвучала грусть, от того, что мне очень спокойно и беззаботно жилось у них, а надо ехать.

– Не обольщайся, что покинешь нас, – шеф специально меня дразнил. – Ты будешь работать с материалом о Таджикистане на дому, ровно неделю, и через неделю положишь мне на стол великолепный текст со снимками. Задача ясна?

– Восхитительно! – Свой восторг я выразила тем, что, соскочив со стула, громко чмокнула добродетелям в лысину, чем вызвала радостный смех облегчения и у Надежды.

– Илюша я ведь тоже к Ярочке привыкла! – Почему-то с упреком Надежда посмотрела на мужа.

– Да вы, что на ночь глядя трагедии разыгрываете, я вас не разлучаю, не тиран, все понимаю, – шеф-отец улыбался.

Мы поняли, что и ему обе очень дороги, чмокнули его в щеки с двух сторон, даже не сговариваясь, что развеселило всех. Три дня я копалась с проявлением пленки, её набралось кассет 50. Да еще с редакции передали кассет 20, то есть работа с фотографиями стала плюсом к моим доходам. Так продуманный шеф – отец, уловив мою любовь к новому, организовал мой дополнительный доход. Я уже достаточно овладела искусством фотографии, мастерски научилась управляться с химикатами, фотобумагой и фотопленкой. Даже могла назвать себя мастером фотографий, мастером кадра. И потом год практики сделали свое дело, я набила руку или как звучит народная мудрость: «На этом деле, собаку съела». Через три дня передо мной лежала горка фотографий, отснятых в Таджикистане, я разглядывала их, вспоминая живое общение. Всматриваясь в фотографию, на которой красовался жених, на фоне черной волги, меня что-то смутило, но я не могла уловить, что именно, меня отвлекла трель сотового телефона.

– Алло, привет… – шёпотом, говорила в телефон Маша.

– Маша, я так рада тебя слышать, – я тоже зашептала, неподдельно радуюсь, встретила Машин голос. – Маша, а почему шёпотом говоришь?

– Чем занимаешься, подруга? Просто так, чтобы не спугнуть волну радости, – продолжала шептать Маша.

– Я, да вот, пялюсь на фотографии, только что закончила их печатать, не могу понять, что меня тревожит, когда я в них всматриваюсь, какие-то искры тревоги мелькают в сознании, что-то неуловимое тревожит, – я перестала шептать, порадовалась Машиному умению развеселить и говорила, улыбаясь, серьёзные вещи, которые меня тревожили.

– Я уверена, тебя волнует жених. Поэтому бери конверт и складывай в него все фотки, которые тебя волнуют, – деловито предложила Маша.

– Нет, жених меня не волнует, но фотографии я тебе вышлю завтра с утра, брошу в ящик, – вглядываясь в снимки, отозвалась я.

– За что и дорога, что тебе не нужно повторять два раза. Жди звонка, целую, – так Маша со мной прощалась.

– Жду, скучаю!!! – Так я реагировала.

Еще, какое-то время я перекладывала фотографии, отбирала снимки для Маши и понимала, что в душе возится червяк, который назван людьми предчувствием. Мое предчувствие получило имя «Беда». Потому что, когда я пялилась на фотки, в сознании звучали слова из песни про «Беду».

1. У беды глаза зеленые.

2. Не простят, не пощадят,

3. С головой иду склоненною,

4. Виноватый прячу взгляд.

5. В поле ласковое выйду я,

6. И заплачу над собой.

7. Кто же боль такую выдумал

8. И за что мне эта боль.

Я мысленно перебирала строчки песни, пересчитывая их, что-то не понятное, неуловимое во взгляде жениха заметила. Глаза стали наполняться слезинками, потому что я напряженно, всматривалась в фотографии. Я решила, что слезинки мне мешают уловить тему моего беспокойства. Пришла Надежда меня навестить с горячими пирогами. Отвлекла от темы «Беспокойства».

– Совсем заработалась, – вздыхала моя кормилица. – Я Галине сказала, что сама навещу тебя днем. Хорошо хоть на ночь домой ходишь. Много еще работы? – хлопотала Надежда, разливая чай.

– Спасибо, – поблагодарила, я за чай. – Нет, пару дней и закончу, – ответила я, подтирая под глазами слезинки.

– Ох, трудная работа писаки. Вон у Илюши тоже частенько глаза воспаляются, но в его щелочках не так заметна болезнь, а в твоих огромных, все как в зеркале, – жалела меня Надежда.

Мы посидели с часок в кухоньке, развлекаясь болтовнёй. Я попросила Надежду отправить письмо и заявила, что вечером будем наслаждаться, разглядывать фотографии свадьбы. Ради такого случая я пораньше закруглилась с работой, и поспешила в 313, Илья Николаевич уже был дома. Надежда звонила ему и поторапливала, он ее уважал поэтому, не задерживаясь, прибыл восвояси.

– Сначала ужин, потом смотрины, как Султанова хватит сил приструнить любопытство? – шеф прищурился.

– Хватит терпения, а то насмотрюсь, расплачусь, не до ужина будет, – отозвалась Надежда.

– Вот замечательно, я даже их не вытащу из сумки до конца трапезы, – строго проговорила я, в упор глядя на шефа.

Я подыгрывала общему настроению, что не говори, а любопытство коварная штучка. Обычно ужинали с чувством, толком и расстановкой, в душевной беседе, а сегодня почти в тишине с загадочной улыбкой на губах. Все поняли, желание каждого посмотреть свадьбу поднимает сахар в крови. Наконец-то переместились в зал, я принесла пакет с фотографиями и уронила его посреди зала. Они сыпучей стрункой разметались по паласу, поэтому все уселись на пол вокруг оригинальной россыпи. Фотографии брали все из рассыпки и складывали возле себя стопочкой, чтобы обменяться теми, что еще не видели. Надежда взяла первое фото, где Фая точнее Шарафат, еще не в свадебном наряде позирует мне в саду.