– Что завидуешь, хороша, да? Ручная работа местных мастериц. – «Колобок» снял ее со своей головы и добавил. – Ну что, обмен произведем, не глядя? – он улыбался.

Я с радостью бросилась к «Колобку» на шею, звонко чмокнув в щеку, и ухо, изображая жутко обрадованную непоседу, понимая именно такой реакции, ждал от меня начальник. Заглянула в его счастливые щелочки, из которых выбилась слезинка, то ли от жаркого солнца, то ли от счастья, водрузила на его кругляш свою тюбетейку, вышивка которой была скромнее, но тоже не из худших работ мастериц. Оглянулась, сообразила, что отъехала волга, увозя мою подругу Фаю в неизвестное направление.

– Илья Николаевич мне ее жаль, – грустно проговорила я, глядя на клубы пыли.

– Это традиция таджиков, с ней не поспоришь, но мне жених показался темной лошадкой, но я хочу верить в добро, пусть жизнь Шарафат сложится счастливо. Я не безучастен к ее судьбе, она крошкой росла у нас. Старухе моей было скучно, мы забирали её к себе, – он махнул рукой. – Пошли в дом. Погуляем денька два и поедим на Север. Смотри, ты как загорела. Лето начинается. Дел под накопилось, завтра на щелкай природы. Рубрика «Обо всем» освежиться, – он вдруг вспомнил, что является руководителем и дал мне указание поработать.

– Слушаюсь мой «Генерал», – я повисла на его руке, двигаясь в дом, весело делилась впечатлениями о природе, погоде и людях.

В Таджикистане я много нового открыла для себя. Начну с того, что так тесно познакомилась с другой национальностью. Этот гостеприимный народ на дарил нам кучу разных безделушек. Интересно и искусно сделанные плётки, которые они называли «Камча», видимо в переводе «Бич». Предлагали разные ремни из чистой кожи, я выбрала себе один, повесив на бедра, решила не расставаться с такой красотой. Все подарки пришлось складывать в большой баул. Я положила в баул двадцать пар носков из натуральной козьей и овечьей шерсти. Поблагодарила мать Фаи, подчеркнув умение тетушек Фаи вязать теплые вещи. Мне досталась огромная шаль из ангоры, я не думала о холодах Севера, а мать Фаи одела шаль на мои плечи в жару, сказала: «она согреет и охладит, у тебя жизнь впереди. Твое преимущество в национальности». Я понимала, как она любит свою Фаю и как умна эта женщина, но традиции предков, запрещают женщинам показывать свой интеллект. Я с любовью прижалась к ней, всем телом, мы были в комнате одни. Она больше не смогла удерживать слезы и обливаясь ими плакала, одна за всех предков женского пола, без криков и причитаний, молча, трагично, потоком соленой лавины, слезы впитывали в шаль, которая висела на моих плечах. Я переживала за нее, за ее любовь к Фае и беспомощность. Я все, что могла сделать, сделала – это гладить по голове страдающую женщину, с головы которой давно упал платок и с силой закусить губы. Нам никто не мог помешать, эта половина в доме женская и здесь обитают только женщины, уважая старших, а мать Фаи здесь старшая.

Почему я покидала Кизляр с тяжелым сердцем, я не понимала, что-то во мне надломилось? Я интернатовская, я сирота и любовь матери только в моих желаниях, но я понимала, что дело вовсе не во мне, а в чем-то другом.

В Томск мы прилетели ночным рейсом, я вытащила из сумки шаль с ангоры, она в ночную прохладу меня согрела, шерсть комфортно окутала мою фигуру, я чувствовала себя взрослее, обновленной. Даже «Колобок» это заметил, вглядывался в моё лицо, прислушивался к голосу.

– «Яр и Слава», ты стала взрослой девочкой, – как-то тихо и душевно проговорил Илья Николаевич. – Много таинственного дала тебе поездка в Таджикистан, я чествую твои перемены, которые светятся в твоих глазах.

– Наверное, я поняла, как мне важно осознавать вашу отцовскую заботу. Я ведь интернатовская, – почему-то со слезами в глазах, немного хрипловатым голосом проговорила я.

«Колобок» густо покраснел, я не поняла его вспышки эмоций, почему он краснеет, наверное, реагирует на слово «отец», подумала я. В душе он не стыдился любви ко мне, сам переоценил чувства и осмелился предложить мне, стать моим заботливым отцом.

– Ярослава приедем в Стрежень, поедим, доченька сразу ко мне, познакомлю тебя с Надеждой, можно? – уверенно заявил начальник.

Я уставилась на Илью Николаевича, округлив глазенки слово «доченька» медленно доходило до моего осознания.

– Хорошо, я не отказываюсь, но очень не хочу быть вам обузой, – почему-то я стала бормотать каждое слово, и сама густо покраснела.

Я прижалась пылающей щекой к плечу Ильи Николаевича, мы сидели в зале ожидания, выжидая посадки на «АН-24», который нас доставит в Стрежень, после трех часов полета на большом самолете. Осознавая, что путешествие завершается и до дома остается один перелет, я загрустила, решила позвонить подруге, на том конце линии ответили сразу.

– Маша, я из аэропорта в Томске звоню, скучаю! – без приветствия, я заявила подруге.

– Отлично, я так понимаю это конец путешествия, – Маша не спрашивала, она утверждала.

– Ну да, – как-то грустно отозвалась я.

– Как свадьба? Загадочная? Фотографий вышлешь? – Маша спрашивала и после каждого вопроса говорила хи-хи.

– Вышлю фотографии, где много Таджиков в пестрых одеждах, и мы в тюбетейках, – сообщила я.

– Кто мы? – Маша хитренько задала вопрос, типа забыла, с кем я отправилась в путешествие.

– Я и мой шеф, – отозвалась я в телефон и начала улыбаться, мне нравилась Машина манере вести диалог.

– Очень мило, ну привет ему передавай. Молодой? – Маша загадочно растягивала слово «молодой».

– Кто молодой, шеф? – как-то совсем не специально, я тупила.

– Нет, жених, – весело уточнила Маша.

И все обстановка разрядилась. Настроение мое подскочило, плюсуя положительные эмоции. Еще немного поболтав, мы простились до звонка, зная, что так будет всегда, мы будим созваниваться. Пока я болтала с Машей, шеф понимающе отошел в сторону и вернулся с мороженом.

– Знаешь, я помню, что все дети любят мороженое, – он протянул мне два эскимо на палочке.

– И я помню, что взрослые его тоже любят, – улыбаясь, отозвалась я.

– Это ты говоришь о себе или обо мне? – Илья Николаевич опустился на Лавочку возле меня.

– О нас, вы не возражаете? – Я протягивала ему одно эскимо.

– Даже вкус его забыл, – засуетился мой начальник.

Душевное веселье не покинуло нас, и в то время, когда мы спускались с трапа маленького самолетика в Стрежне. Нас встретил водитель Ильи Николаевича. Я знала, что он в Томске давал телеграмму извещал о прибытии.

– Шеф кого первого завозить домой? – деловито уточнил водитель. Уместный вопрос задал Игорь, не подозревая о нашем решении.

– Игорек, нас обоих ко мне, – распорядился Илья Николаевич, и без того узенькие глазки шеф сузил в щелочки.

– Желание шефа закон, – отозвался понятливый Игорек, не задавал больше вопросов, поэтому и работал пятый год при «Колобке».

Я немного нервничала перед встречей с женой шефа. Он спрашивал, как-то может ли называть ее бабкой? «Значит она старая» – фантазировала я себе. Вспомнила старуху Изергиль у Пушкина, и придумывала себе, худую, почему-то жадную, именно такой я думала, должна быть жена шефа. Пока я фантазировала, мы успели подняться в лифте на пятый этаж и войти в просторный коридор четырех комнатной квартиры вместе с Игорем. Он занес две сумки, а я несла еще одну.

– Илюшенька слышу, иду, иду, – раздался мягкий, добродушный, приятный голосок из глубины квартиры.

– Кашеварит. Мы к столу поспеваем, – довольно промурлыкал Илья Николаевич и раскрыл, объятия принимая в них свою старуху.

Ох и схитрил шеф. Женщина была бальзаковского возраста, лет на десять моложе его. Обрусевшая Таджичка оказалась очень милой и пышногрудой. Она волосы красила в светло – русый цвет и много волос уложила в виде шиньона на макушке, аккуратно подколов все прядки шпильками, к тому же, ее кожа не была смуглой, поэтому юбка до колен открывала белые икры и Надежда была похожа на пышку.