– Откуда они его взяли? – Спросила Соня, глядя на Сергея лучистым взглядом.

– Н-не спрашивайте меня об этом, – недовольно сморщился Сергей. – Н-не знаю. Этого уже н-никто никогда не узнает, – он снова погладил лоб рукой. – История мира такова, что м-мелкое недоразумение может взволновать людей и войти потом во все учебники, а самые важные события незаметно произойдут рядом, и н-никто о них не узнает.

– А где теперь это евангелие? – Не отставала от Сергея Соня.

– Оно спрятано на Великом Шелковом пути, на территории Казахстана.

– Классно. За сколько его можно будет продать? – Спросил Виталик.

Сергей посмотрел на него невидящим взглядом и ничего не сказал.

– Миллиончик. Может, два, – с улыбкой ответил за него Давид.

– А откуда вы знаете, где именно они спрятаны? Шелковый путь-то длинный… – Спросила Соня.

– На это у нас есть вторая половина истории, – Давид отставил от себя лошадку ближе к центру стола. – В одном из аулов Алма-Атинской области живет чабан. Простой такой чабанчик, скачет себе на лошадке, пасет овец. И вот однажды одна его овечка, черненькая… Все овцы в стаде белые, но всегда ведь найдется одна черненькая… И эта черная овечка провалилась в расщелину. Наш чабан полез за ней туда – овечка-то колхозная, подотчетная – а в этой расщелине глядь: какие-то древние пергаменты, кувшины. Он взял их с собой, привез в аул и показал старейшинам. Но старейшины, посмотрев свитки, нахмурились и принялись нашего чабана ругать и в хвост, и в гриву. После чего сказали, что это древние рукописи иноверцев с Запада и приказали ему вернуть все на место и больше никогда не трогать того, что принадлежит предкам. Чабан так и сделал. Положил все обратно в расщелину и продолжил, как и раньше, пасти овец. Только черную овечку на мясокомбинат сдал – чтобы больше не лазила там, где не надо.

– Вы знаете этого чабана? – Соня подняла глаза на Давида.

– Еще нет. – Улыбнулся он, – но по счастливой случайности одна моя подружка в Алма-Ате приходится ему племянницей…

– А почему вы решили, что это именно та рукопись?

– Мы просто проверим… Что бы это ни было, оно наверняка имеет историческую и антикварную ценность, и мы сможем хорошо его продать.

– Нервный какой-то этот Сергей… – Жаловался Виталик, когда мы шли от центра «Дубрава» к станции метро.

– Забавный, – улыбнулась Соня, – он как-то с церковью связан?

– Учился в семинарии, – подтвердил Виталик, – я с ним на лекции Давида познакомился.

– Ты давно на его лекции ходишь?

– Нет, – пожал плечами Виталик, – это третья.

– Слушай, а зачем мы вообще Давиду нужны? – Вмешался в разговор я.

– Ну… – Замялся Виталик. – Вдвоем с Сергеем они же не поедут… Нужны еще надежные люди для полноценной группы.

– У него без нас мало друзей? – Недоверчиво посмотрел я на него.

– Может быть, он друзей, наоборот, не хочет привлекать… Зато Давид еще сказал, что во время экспедиции мы сможем позаниматься практиками – он проведет для нас специальные занятия. Представляете, как круто!

– А я думаю, что у него нет друзей. – Задумчиво вставила Соня. – Знакомых, слушателей, учеников – полно, а друзей – нет.

– Почему? – Спросил я.

– Таким, как Давид, друзья не нужны. Он слишком самодостаточен.

– Возможно…

– Меня всегда привлекали такие люди… – Продолжила она.

– Но им-то зато никто не нужен. – Ревниво возразил я.

– Да. Это и притягивает, – Соня взяла меня за руку.

Давид, Сергей, Виталик и я стояли в зале ожидания «Домодедово». До окончания регистрации рейса в Алма-Ату оставалось двадцать минут. Соня опаздывала.

– Женщины… – С напускной презрительностью проговорил Виталик. – Может, ты ее обидел чем? – Повернулся ко мне.

Я пожал плечами. Давид подбросил монетку, поймал и положил на тыльную сторону второй ладони. Потом молча убрал монетку в карман.

– П-почему ты не позвонишь ей на мобильный? – Задумчиво и словно про себя спросил Сергей.

В этот момент Соня позвонила сама:

– Ваня, привет! Я не могу полететь. Мне не сделали загранпаспорт, и назначили теперь в понедельник его получать. Билет уже сдала. Извинись за меня перед всеми.

– Соня не летит, – я отключил телефон и спрятал его в карман.

– Значит, еще не готова… – Негромко проговорил Давид.

– Пошли, – кивнув остальным, я одел на себя рюкзак и направился к стойке регистрации. Давид, Сергей и Виталик последовали за мной.

Проходя паспортный контроль, я думал «Куда, зачем? Какого черта я лечу? Тем более без Сони, из-за которой для меня и началась вся эта история». Но в ту же секунду оборвал себя: «Ты стал невероятно занудлив в последнее время. Порхай дальше и не задавай глупых вопросов».

Месяц назад я выпил горсть каких-то снотворных, собираясь остановить жизнь. Не получилось – мало выпил. Потому что в минуты глотания таблеток чувствовал какую-то неуверенность. Неуверенность во всем: в том, что делаю, в таблетках (те или не те), в окружающем мире (существует он еще или уже нет), и проч. и проч. Неуверенность размягчала мои члены, замедляла движения – настолько, что я уснул. Проснулся в больнице. В меня что-то вливали, что-то выкачивали. Или мне так казалось? По какой-то причине во мне вдруг стало больше уверенности. Я даже спросил: «сколько времени?». Но никто не ответил.

Я думал, что меня положат в психбольницу – отучать от плохих суицидальных мыслей. Не положили. Вручили какие-то документы, вещи и попрощались. Я вышел на улицу. Мне хотелось спать. По улице слева направо кувыркались зеленые бегемоты. Наклоняли голову, выставляли левую ногу вперед и кувыркались через плечо. Поднимались на ноги, снова наклоняли голову вниз, ногу – вперед, и опять все по кругу. Они двигались так – слева направо. Они были смешными и трогательными. Из-за них я не мог перейти улицу. Потом пришел Виталик с карликовым пуделем, и мы все вместе направились к метро.

Виталик догадывался, почему я выпил таблетки. При этом у него был совсем другой угол зрения на вещи. То, что грызло меня, никогда не смогло бы причинить вреда Виталику. Для меня это навсегда останется загадкой. Мне кажется, что люди похожи друг на друга как две капли воды. Что человеческое общество, по сути, огромный батальон солдат-близнецов, одетых в одинаковую униформу и стоящих строем на плацу. Одни и те же условные рефлексы, одни и те же желания и привычки. Одно и то же начало и один и тот же конец жизни. Но мы с Виталиком разные.

Я познакомился с ним на фотосессии для бутика молодежной одежды. Для Виталика это был первый опыт подобной работы – и последний… Его привел директор бутика, решив, что Виталик представляет собой идеальный образ целевой аудитории магазина (директор просто увидел его на улице). Но Виталик оказался удивительно нефотогеничным; на снимках получался непохожим на себя, манерным и каким-то ненастоящим. Такое случается.

У нас с ним сразу возникло некое влечение друг к другу. Ничего сексуального, только дружеское, но при этом – нечто трогательное и платоническое. Бывает такая мужская дружба, когда совершенно непохожие люди, которым часто даже поговорить не о чем, вдруг сходятся из необъяснимой симпатии друг к другу. Такими были и наши с Виталиком отношения. Двое очень разных парней – и по характеру, и по внешности, и по социальному положению… Но эта разность совсем не имела значения ни для него, ни для меня.

В один день Виталик все-таки спросил меня, могу ли я рассказать о тех переживаниях, из-за которых я решил сесть на таблеточную диету. Я промолчал. Конечно, нет. Как можно рассказать всю жизнь? Рассказать каждый день с момента, когда открываешь глаза, начинаешь о чем-то думать, что-то делать, куда-то идти, к чему-то стремиться, и при этом осознавать, как этому миру и каждой его частице, всему, что в нем находится и живет, вынесен безоговорочный приговор: «Ты умрешь. И значит все не имеет значения».