– Чудо египетское! – сказал некто, кто шёл из дальних краёв. А потом пали ниц вслед за Горыней и каждый восчудился:

– Боже Роде! Боже Роде! Храм Бога Рода!

– Встаньте! – услышали они голос Горыни. – И все встали с ко-леней.

– Зырили? – речил Горыня.

– Зырили! – хором гласили сподвижники.

– А теперь? – спрашивал Горыня.

– А теперь не зырим. Ничего нет. Незримая пирамида. Мерещилось, – отвечал народ.

– А сейчас? – разводил руки Горыня. И вновь увидали сверкающую пирамиду.

– Зырим! Зырим! – вопил народ.

– А сейчас? – пытал вновь Горыня.

– Ничего не зырим. – вновь обманулись.

– Больше пока не узырите. Этот храм-пирамиду надо ещё построить. На этом месте, где зырили. Мы пришли!

Радостно ликовал народ: наконец-то! И стал Горыня показывать каждому роду место, где строить дом, то есть терем каменный – терем завидный, а где пахать и сеять. И своё место показал. И место Дубини рядом.

А го́ры-то, го́ры-то – обросли лесом сосновым, берёзовым и иным. И корчун Дубиня снова показал свою всемогущую силу. Весь лес под пашню подёргал каждому роду, и Горыне, и себе. И тогда вспомнили его родное имя и с гордостью величали:

– Любан Дубинич, мы тебя любим! – И тогда же вспомнили и родовое имя Горыни и тоже гордились:

– Милан Горыня, мы тебя любим!

И стал народ, сто двенадцать дошедших родов, очень большое племя, обживать это место. А Горыня творил чудеса. Словно масло ножом резал он куски вершины и обнажал Божий храм-пирамиду. Платы горы шли на дорогу. Гора уменьшалась и уменьшалась. И, наконец, стала ровным местом, большой площадью. А посреди площади – сверкающая, зеркальная, златом отделанная и серебром украшенная пирамида, может, на тыщу саженей в высоту, ибо как выззришься наверх, так красота необъятная и от радости шапка падает наземь; а ширину и глубину пирамиды никто и не замерял саженями, и так видно, что много. А возле пирамиды, сказано, площадь огромная, с коврами цветов и отдельных берёз и сосен, да с чашей-запрудой, словно сказочным озером. Пирамиду-то окружали статуи русских богов всем пантеоном: Сварог, Перун, Даждьбог, Световит, Белбог, Чернобог, Велес, Лада, Макошь, Стрибог, Хорс, Ярила. И другие знатные боги, все возле Творца – Бога Рода на площади возродились в камне и в золоте. Народ сразу высказал:

– Это Площадь Богов!

– Это Храм Бога Рода на Площади всех Богов!

– Это Храм Богов! – Так затем и считалось, и Площадью Богов, и Храмом Бога Рода, и Храмом Богов.

А от Площади всех Богов, как вещают, на четыре стороны крестом шли дороги. Куда? На круг улиц и на два моста через рукава реки. На улицах красовались завидные каменные терема для счастливой жизни. За улицами сделаны огороды и пашни в прорезях леса. Помня, где жили прежде отцы отцов, Горыня срубил каменный водопровод и слив грязной воды в каменные овраги недалеко от реки, в которые были запущены всякие невидные твари для очисти вони. За мостами тоже разровнены площади, на них посадили торговые Ряды. От Рядов вглубь земли на сто вёрст Горыня пролёг дорогами. И хлынул народ изнутри страны со своим товаром, и закипела жизнь в селении, имя которому придумалось тоже сразу – Горыни. Правду сказать, дальше мостов, внутрь селения, Горыня никого не пускал, ибо помнил завет отцов. И сами народы, пришедшие торговать, зайти на мосты не могли, начинало тошнить и бо́лить голову. И у горыничей тоже сначала болели головы. Болели-болели и, поболев, перестали; значит, обвыклись. И началась там жизнь, какую сулил Милан Горыня. Стали люди в поте трудиться, на половины побора стали строить общественные места – те дороги, баню, училище и другие. А на свою половину урожая, которую люди каждый год умножали и умножали, абы себе ведь, не ворону, стали жить в достатке. Стали плодиться по указанному порядку: не меньше трёх детей в роду, чтобы обродниться и заселить взятый остров горы, ставший вечным местом пришедшего племени. В последствии стали отселять избыток народу в глубь русских народов, для подкрепления ихней крови…

Всё было хорошо, но дружени вдруг поссорились. Ссору никто не слыхал, но слух всё же был. А случилось-то вот как. Возроптал вроде Любан Дубиня:

– Не хочу жить сто лет – мне суждено триста. – Уговаривал друженя Милан, но не уговорил. А как уговаривал:

– Мне открылись духи нашего предка Милана. Сношаюсь с ними теперенько всякий раз, когда надобно, а те сношаются с Богом. Вишь, Храм, якобы мной сооружённый! Я просил, а духи предков ломали гору, как резали масло. Храм из единой скалы мрамора, без единого соединения и разъединения, внутри, знаешь, полый. Водопровод прогрызли к каждому дому в недре скалы. Не чудо ли! Но чудо трудов стоило. Я вроде бы лишь глазами указывал, делай так, мол, и так, как надо мне, и животом тужился, ещё, мол, ещё. Резали скалы они, а я выбивался из сил от натуги. Вишь, как: без моих-то глаз, да без моего живота у них работа не шла. Но большие дела позади. Не уходи! Хорошо будем жить. Весело телом и духом. Никому не дам доступа в наше святое место. Сами будем ходить далеко, к нам будут подходить до торговых рядов. Дальше запрет отцов. Не уходи. Женись. Бери три жены – станет богатырское потомство. Не уйдёшь? – Но роптал Любан Дубиня:

– Дашь триста лет, останусь.

– Не могу, друженя! Перенаселим остров. Дам тебе, надо давать другим. И сам не возьму.

– Тогда не променяю я триста лет жизни на твои три жены! У меня будет по три жены каждую сотню лет. Ступай лучше со мной. Я пошёл с тобой, теперь ты со мной. Проживут без нас. Ещё селение сделаем, – спорил Любан.

– Не могу, мы нашли то место, где будем жить рядом с Богом. Сила тут наша от Бога. Оставайся!

– Прости, друженя, и я не могу!

– Ну что ж, и ты прости. Вольному воля, блаженному Бог в попутчики. Не выдавай никому нашего места.

– Гы. Не выдавай, когда люди прут к Рядам со всего свету.

– За каменными дорогами они забывают, где были…

– Забудешь… Ладно, бери моё слово.

– В награду тебе – откроешься сам через много лет своему праправнуку святым духом. И будешь служить ты по своей доброй воле. Тогда снова встретимся. Прощай, мой любимый сподвижник!

На этом дружени распростились. Что стало с Горынями и где оно, все знают, и никто толком не знает. А Дубиня пошёл своей дорогой. Той дорогой, какой поднимались вверх. Тогда она называлась Ра, а ныне, когда отходил Дубиня, она называлась и РА, и Волжня. Плыл он годами. Останавливался помогать людям крушить вековые леса, учил строить пашню. Много помог он людям. Где были леса, там встали деревни. Имя его бежало впереди богатыря. И много жён было у Любана. И детей множество. Всех учил он Языцам, наученный сам родным отечем. Померли дети раньше Любинича или ушли белым светом, не знамо. Но верно, расжижилось племя Дубини. Но кто глянет себя, да узнает, тот и есть правнук Дубини.

А Горыня, именем Милан, никуда не уходил. Он остался верным своим сыновним посулам. Он правил своим селением 50 лет. А затем, как сказывают, передал власть своему внуку. И тем, говорят, заложил обычай племени сменять власть в селении Горыни через 50 лет. Через это, будто бы, время стали происходить общие выборы нового вождя племени. Но им непременно, так утверждает молва, становился очередной внук правящего Внука. И уж совсем малопододобно, но так гласит этот миф, каждому Внуку Горынину помогают чистые силы того света, в виде духов его предков, содружных с самими богами русов, живущих в Храме Богов, сотворённым Горыней Миланом… И всё ждут, поджидают потомка Дубини, который явится в Горыни, чтобы жить вместо пращура.

Молодость – это романтика. Она на каждом шагу создаёт исключительные ситуации, полупридуманные исполнителями и не придуманные совсем и никем. Но каждый раз здесь происходит нечто, что потом хранится как приятное воспоминание. Иногда романтика молодости выкидывает, как известно, штучки, о которых всю жизнь приходится сожалеть, а иногда, всю жизнь радоваться. Тоже никто не оспорит и того обстоятельства, что важной частью, если вообще не всем состоянием романтики бывает любовь. К очень радостному и многозначительному варианту, возможно, следует отнести событие, произошедшее в купейном вагоне одного из провинциальных поездов, движущегося с небольшим смещением к северо-востоку от столицы Москвы. В одном купе ехали два молодых человека, отмеченные всеми статьями природы и общества: рослые, умные, развитые, грамотные, находчивые и красивые. Порядочность их, с точки зрения нравственности, тоже не вызывала сомнения. Они возвращались со службы. Один из них якобы говорил, что был женат и имел детей. Девичьи мечты в его адрес, будь они высказаны, им пресеклись бы. Зато другой был холост, и ему ещё предстояло испытать то, что для его друга было якобы обычным счастьем. Они решили прокатиться по Родине, которой отдали долг, на поезде, полюбоваться красотами пейзажей из вагонного окна и, расслабившись после службы, отдохнуть перед большими делами, их ожидавшими. Неожиданность состояла в том, что якобы женатый молодой человек был несметно богат, у него были свои самолёты и вертолёты и много еще чего, исключая подводную лодку. Но это не вся неожиданность, поскольку дело происходило в Советском Союзе задолго до его крушения. А в те времена иметь личные самолёты было всё равно, что иметь виллы на Марсе.