В это время в учительской Ольга Николаевна рассказывала завучу, седой и строгой женщине по фамилии Пергамент, о том, что пришел человек из милиции, что хотел поговорить с Аней Трубниковой и что она дала ему ключ от спортзала. Пергамент выслушала Ольгу Николаевну, ничего не сказала, вышла и направилась к спортзалу.

Пшеницын никак не мог осознать того, что говорила Аня.

– Давай вернемся к твоей подруге.

– Да что ты все «подруга» да «подруга». Я же говорю: мы вообще не общались.

– Кто-то из вас врет. Или ты, или тетка Шаровой.

– Ага. Или Нинка врала тетке, что мы с ней подруги.

– А ей-то зачем врать?

– А сам-то не понимаешь?

– Нет. Не понимаю.

– Если она говорила тетке, что уходит тусить со мной, а на самом деле со мной не тусила, какой напрашивается вывод?

– Какой?

– Блин, Пшеницын, какой же ты тупой! Напрашивается вывод, что Нинка тусила с кем-то другим.

– С кем?

– Скорее всего, с парнем каким-нибудь. Поэтому и не хотела, чтобы тетка знала.

– С парнем? – Пшеницын почесал затылок.

Пергамент подошла в двери спортзала и дернула ручку. Заперто. Она постучала в дверь кулаком:

– Немедленно откройте.

Повернулся ключ, дверь открылась. За дверью стоял Пшеницын и с удивлением смотрел на Пергамент. Она заглянула за его плечо и увидела, что Аня сидит на скамеечке, а ее портфель стоит рядом.

– Что вы здесь делаете?

– Веду опрос свидетеля. А вот что вы здесь делаете?

Пергамент вспыхнула. Что себе позволяет этот мальчишка!

– Вы не имеете права ее допрашивать!

– Еще как имею.

– Павлик!.. – Голос Пергамент поднялся до визга. Пшеницын спокойно и, кажется, даже насмешливо смотрел на нее.

– Я вам не Павлик, а Павел Сергеевич. Или сержант Пшеницын. Нахожусь при исполнении. Будете повышать на меня голос – привлеку к административной ответственности.

Пергамент молча открывала и закрывала рот.

– Можете быть свободны, – подвел итог Пшеницын.

Пергамент развернулась и молча вышла из спортзала.

– Мощно, – сказала Аня.

Пшеницын пожал плечами.

– Ты что, ее совсем не боишься?

– А что она мне может сделать? Я при исполнении.

– Вот поэтому я в тебя и влюбилась. – Аня встала, взяла Пшеницына за руку и прижалась к нему всем телом. – Давай, а?..

– Нет, – сказал Пшеницын, – мы же договорились. Пока с этими делами завязываем.

– Что, и в баню ко мне больше не придешь?

– Посмотрим. Может, и приду. Как вести себя будешь.

– Я плохая девчонка, товарищ милиционер, я плохо себя вела, отшлепайте меня.

– Ладно, хватит уже. Ты можешь узнать, с кем встречалась Шарова?

– А чего узнавать, я и так знаю. С Лешкой Зуевым из десятого «Б».

– Ты уверена?

– Конечно, уверена. Она с ним английским занималась, готовила его к экзаменам. Только они там не английским занимались.

– Ты это точно знаешь?

– Куда уж точнее.

– Она тебе сама об этом говорила? Или это просто сплетня?

– Пшеницын, вот ты представитель власти, а сердце женщины не понимаешь. Мы такие вещи сердцем чувствуем. Конечно, они трахались. Это всегда видно со стороны.

На краю сознания Пшеницына зародилась какая-то тревожная мысль. Он постарался ее удержать.

– Погоди. А что касается нас с тобой – это тоже видно со стороны?

Аня задумалась.

– Наверное, видно.

– Думаешь, Пергамент насчет нас все поняла?

– Может быть, и поняла.

– Фак.

– Она ничего не докажет.

– А ей и не надо ничего доказывать.

– Ладно, все, расходимся. Это была глупая идея – прийти сюда.

– А я тебе что говорила?

Пшеницын махнул рукой и вышел из спортзала.

Он вошел в учительскую и положил ключ перед Ольгой Николаевной. Пергамент сидела за столом у окна, погрузившись в какие-то бумаги. Было понятно, что ни черта в этих бумагах она сейчас не видит. У нее были красные уши, вся она кипела. Нужно было срочно залить этот пожар, пока не рвануло.

Пшеницын наклонился к Ольге Николаевне и негромко сказал:

– Дайте нам пару минут.

И показал глазами в сторону Пергамент. Ольга Николаевна кивнула и выскользнула из кабинета. Пшеницын подошел к Пергамент, взял стул, с грохотом пододвинул его к столу и сел. Пергамент вздрогнула, но глаза не подняла.

– Людмила Ивановна, прошу прощения за то, что я сегодня…

– Не нужно этого, – оборвала его Пергамент. – Вы делаете свою работу, я – свою.

– Вот об этом я и хотел поговорить.

Пергамент наконец посмотрела на него.

– Говорю сейчас неофициально, – начал он и замолчал.

Пауза затянулась.

– Слушаю, – сказала Пергамент.

– Еще раз подчеркиваю, что говорю совершенно неофициально. Более того, если вы кому-то передадите мои слова, я скажу, что этого разговора не было.

И снова замолчал, глядя прямо в маленькие черные глаза.

– Хорошо, – сказала она, тем самым принимая его условия.

– Пропала Нина Шарова.

Лицо Пергамент ничего не выражало.

– Об этом будет официально объявлено в течение нескольких часов. Будет розыск, появятся ориентировки и так далее. Вот об этом я и говорил с Аней Трубниковой. Мне нужно было кое-что узнать.

– Узнали?

– Да. В смысле нет.

– Как это?

– Пропала молодая симпатичная девушка. Какие могут быть версии?

– Ее похитили, изнасиловали и убили, – уверенно сказала Пергамент, как будто это самое обычное дело.

– Все правильно.

– У вас есть подозреваемый?

– На этот вопрос я вам не отвечу. Но вместо этого задам другой вопрос.

– Спрашивайте.

– У вас ведь работает учитель географии Кораблев…

– Он еще преподает астрономию.

– О’кей. Пусть будет астрономию. Мне это фиолетово. Я слышал, он недавно развелся с женой? Живет один?

– Да. Его жена вышла замуж за Бокова.

– А вот этого я не знал. Давно?

– На прошлой неделе.

– У Кораблевых был ребенок?

– Да, мальчик. Три года. Боков собирается его усыновить.

– Очень интересно. – Пшеницын встал. – Спасибо вам за помощь. Прошу о моем визите и нашем разговоре никому не рассказывать.

– Это все, что вы хотели мне сказать?

– Я и так уже сказал слишком много, Людмила Ивановна. Надеюсь, дальше этих стен наша беседа не уйдет.

– Можете не сомневаться, Павел Сергеевич.

Выйдя из учительской, Пшеницын двинулся было к выходу, но потом развернулся и зашел в туалет. Там он уперся спиной в дверь и с размаху ударил ногой по раковине. Край, на котором было нацарапано «Пшеницын – чмо», откололся. Пшеницын поднял его и выбросил в открытую форточку. Выходя из туалета, Пшеницын чуть заметно улыбался.

Когда он спускался по лестнице, предназначенной для подъема, прозвенел звонок. Двери всех кабинетов открылись разом. Оттуда выбегали школьники и направлялись в столовую, бросая портфели на ходу. Школа полнилась криками и разговорами.

Пшеницын был уверен, что план по отвлечению внимания Пергамент от него и Ани сработает. Но даже не подозревал, к каким последствиям он приведет.

Пшеницын вернулся в райотдел и сразу поднялся к Соловьеву. Он собирался рассказать, что пропавшая Нина встречалась с Алексеем Зуевым. Но начальник не дал ему и рта раскрыть.

– Сегодня в Шиченгу приехал журналист из «Русского Севера». Будет писать об этом деле. Я эту газету знаю. Они не ограничатся официальной информацией. Этот газетчик будет копать и наверняка постарается найти какую-нибудь гадость о нас или об администрации. Я их манеру знаю. Они всегда стараются привлечь читателей за счет того, что ругают власть.

– У нас свобода слова, – неопределенно сказал Пшеницын.

– Свобода не должна превращаться во вседозволенность, – поучительно ответил Соловьев. – Нужно сразу поставить этого журналиста в рамки.

– Это как? В камере его закрыть?